Ревик

Её глаза тоже привлекали взгляды.

Радужки светло-зелёного цвета едва позволяли ей сойти за человека, но это бы не помогло, если бы больше людей здесь знали о видящих.

В сочетании с её ростом и «нетипично» азиатскими чертами, пожалуй, любой, кто знал о физиологических особенностях видящих, узнал бы её.

Что уж говорить о других видящих.

В данный момент очень мало обычных людей за пределами Китая, Северной Индии и Тибета знали, на что надо смотреть, чтобы опознать видящих среди их населения.

Более того, любой, кто был в курсе, наверняка искал бы конкретных видящих… если он или она вообще искали бы видящих.

В мире разведчиков Кали была никем.

В её свете не было характерных маркеров разведки. Её вообще не знали в Сиртауне, Организации или в кругах каких-то фрилансеров. Она вообще никогда не работала как оплачиваемый разведчик в человеческом мире, и её муж тоже. Она даже никогда не работала как недобровольная, так что этих маркеров в её свете тоже не было.

В лучшем случае она могла вызвать любопытство.

Но это вряд ли, учитывая всё, что происходило в этой части света.

Кали гадала, как долго сохранится такое положение вещей.

Согласно её снам, не очень долго.

Временами Кали мечтала не видеть столько снов… или чтобы они не были такими яркими.

Она мечтала, чтобы многие из этих снов не воплотились в жизнь.

По большей части она приняла роль, которую ей приходилось играть. Она даже на некотором уровне приняла боль и муку, сопровождавшие эту роль, не говоря уж о бессонных ночах, конвульсиях, припадках, головных болях, а также беспокойстве и стрессе, которые она вызывала у своего супруга.

Но она не могла сказать, что ей это нравится.

Она не могла сказать, что никогда не ненавидела это.

Из-за этого она подозревала, что у неё с Дигойзом Ревиком больше общего, чем он мог бы себе представить. Ревику тоже предстояло сыграть свою роль, как бы ему ни хотелось обратного.

Кали хотела бы поговорить с ним о данных аспектах того, кто он и кто она, кто они оба… но понимала, что это невозможно.

В более тихой и тайной части своего сознания она также жалела, что не позволила Уйе приехать с ней, ведь он очень хотел сопровождать её.

Но Уйе остался в Калифорнии после немалого количества споров и перепалок между ними, во время которых Уйе в основном разными способами выражал свои личные опасения за её безопасность.

Она и её связанный супруг последние двадцать лет или около того жили на западном побережье Соединённых Штатов и были весьма счастливы там.

В отличие от многих мест, где они обитали за последнее столетие, в Калифорнии их редко беспокоили местные люди, несмотря на вторгающиеся коммуны выше по побережью, а также растущее количество иммигрантов с восточных Соединённых Штатов.

Это была та часть страны, где эксцентричность всё ещё ценилась и даже защищалась. Как минимум, их воспринимали так, что не лезли в их дела.

Кали знала, что это изменится.

Но пока Калифорния являлась раем для них двоих.

Это было тихое прекрасное место с изобилием животных и растений — на их заднем дворике даже имелся ручей с ключевой водой. Как только утренний туман развеивался, остаток дня Кали ходила под синими небесами и высокими облаками, бродя по лесу из красного дерева за их домом. Умеренная погода позволяла проводить большинство дней на свежем воздухе. Их дом был окружён зелёной травой, мхом и папоротниками. Они держали коз, кур и двух лошадей в амбаре и маленьком курятнике.

В настоящий момент они владели большой хижиной в горах Санта-Круз, в городе на склоне холма примерно в тридцати минутах езды от города Санта-Круз, в окружении самых тихих земель, что она когда-нибудь видела.

Земли оставались достаточно дикими, чтобы они даже могли обеспечивать себя относительно самостоятельно, выбираясь в город только для того, чтобы купить повседневные товары и выглянуть в человеческий мир и его события через какую-нибудь газету или журнал.

Дома у них имелось телевидение с ограниченным вещанием, чтобы они не выпадали из жизни мира окончательно, пусть они и не всегда следили за всеми деталями. Поскольку они не могли легко связываться со своим народом, им с Уйе пришлось импровизировать на протяжении многих лет.

На самом деле, Уйе многое терпел, решив остаться с ней.

Кали это знала. Она никогда не забывала об этом.

Она ещё сильнее любила его из-за того, что он никогда не жаловался, хотя изоляция наверняка временами обременяла его.

Однако, вопреки его обычно добродушной натуре, Уйе ненавидел все её мотивы приехать сюда. Он особенно возненавидел тот факт, что она посчитала необходимым приехать сюда одна. Через связь, которую они делили, она чувствовала, что он бы предпочёл, чтобы она вообще не совалась в эту часть Азии… особенно в военный период… и уж тем более без него. И то, ради кого и чего она сюда приехала, делало всё намного, намного хуже.

Кали подозревала, что даже если бы война закончилась, лучше бы не стало.

Если честно, она подозревала, что война вообще мало связана с опасениями Уйе.

Её муж узнал в то же самое мгновение, когда она решила поехать. Он узнал в то же самое мгновение, когда она начала Барьерную работу по подготовке. Он даже помогал ей, насколько мог, вопреки его опасениям. Он годами занимался исследованиями, читал и видел о намеченной «жертве» практически столько же, сколько и сама Кали.

К сожалению, большая часть найденного и увиденного заставила Уйе сделать ровно то, что он делал, когда злился — стать тихим и часто прикусывать губу.

Он был в ужасе от идеи, что Кали окажется наедине с этим молодым видящим.

Даже для такой задачи, хоть они и оба знали, что это необходимо… он всё равно ненавидел эту идею. Он был наполовину уверен, что Дигойз может навредить ей просто ради своего извращённого удовольствия.

Уйе не доверял будущему супругу их дочери, что бы Дигойз Ревик ни помнил или ни забыл об его прошлом. Кали сильно подозревала, что если бы их дочь уже родилась, Уйе мог бы отреагировать ещё резче.

Он мог бы даже попытаться предотвратить эти события, пусть его действия и оказались бы тщетными.

А так Кали понимала, что Уйе старательно держит свои реакции на очень даже возможное будущее их дочери в категории абстракции.

То, что Кали, а теперь и Уйе, знали о Дигойзе Ревике, легко могло привести к их гибели, конечно же. Кали к этому моменту так привыкла жить в уединении, что почти не задумывалась об этом перед поездкой, но теперь это тоже показалось ей настоящим риском.

Сайгон кишел оперативниками Организации.

Они тоже не знали ничего о Дигойзе, но они были подключены к сети, которая знала массу всего, даже если мало чем делилась со своими слугами. Та же сеть могла узнать настоящую личность Кали.

В некотором отношении это будет ещё хуже… в конце концов, Кали ещё не родила ребёнка.

По той же причине никто не мог знать, кто она и тем более что она такое. Сама лишь её биология и отличия от остальных видящих могли привести к её гибели. Или, что более вероятно, к порабощению в какой-нибудь лаборатории людей или видящих.

Кали рисковала всем, просто приближаясь к оперативнику Организации, что уж говорить о том, кто занимал такое высокое положение в их иерархии.

Дело в том, что Дигойз (пожалуй, это можно понять) был своего рода любимцем руководителей Организации.

Как минимум, он был доверенным и высокопоставленным сотрудником.

Отличия Кали как видящей были причиной, по которой она годами избегала большинства других видящих, постоянно живя в районах, населённых в основном людьми, а потом на окраинах.

Ей приходилось делать так всю жизнь, практически со дня её появления на свет, когда её родители спрятались в Южной Америке, чтобы родить её там, надеясь, что Семёрка и Адипан вообще не узнают от её существовании.

Этому мужчине, будущему мужу её будущей дочери, повезло меньше.

Кали это знала.

Она была в курсе некоторых тягот его жизни.

Поскольку они были слеплены практически из одного теста, от этого его личная история становилась для неё, ну… более реальной, чем для других видящих.

Для неё он не был мифом. Он был из плоти и крови.

Он был её роднёй по плоти и крови, в очень даже реальном отношении.

Она знала, что этот факт делал его более реальным для неё, чем даже для Уйе или для любого другого видящего, воспитанного в старых традициях. В их глазах многие действия и эмоции Дигойза Ревика будут или почитаться из-за мифологического статуса, или восприниматься как непростительно злобные… в любом случае, он не воспринимался ими как живой, дышащий, несовершенный и противоречивый индивид.

Сама Кали не могла видеть вещи в таком чёрно-белом свете.

Тем не менее, конечно, она понимала и точку зрения Уйе. Мысль о том, что этого мужчину могут простить за его поступки на протяжении многих лет, учитывая их серьёзность и влияние, казалась Кали одновременно детской и почти душераздирающе наивной.

И всё же она не могла ненавидеть его. Не так, как Уйе.

Определённо не так, как ненавидело бы большинство их людей, воспринимавших его как худшего изменника, предавшего самые важные принципы их общей культуры.

Кали даже не чувствовала того сострадания к Дигойзу, которое испытывали старейшины. Вместо абстрактного ужаса и страха за его душу она терялась лишь в печали, исходившей от него даже через огромные расстояния в Барьере.

Она знала, кто он. Эта реальность не укрылась от неё.

Она знала, что как минимум на каком-то уровне он выбрал это.

Их с Уйе дочь тоже выберет свой путь, когда бы она ни была зачата… Кали знала, что это случится довольно скоро.

Опять-таки, Кали временами мечтала, чтобы она не видела так много.

Она мечтала, чтобы она не понимала так много.

И всё же, знание и ощущение приближающегося зачатия и рождения её дочери образовали реальную причину, по которой она не могла откладывать попытки образумить этого молодого видящего. Как только беременность приведёт к слепоте, она уже не сможет путешествовать и тем более разлучаться с Уйе дольше чем на день-два.

Сейчас или никогда.

В любом случае, если не считать её страхов и личных желаний, как бы она его ни любила, Кали не хотела, чтобы Уйе тут присутствовал.

Уйе захотел бы защищать её, и это сделало бы его агрессивным.

Его отношение к тому, как этот мужчина-видящий разрушительно влиял на свою жизнь и его жену, ещё сильнее сгустили бы проблему, и Кали не смогла бы исправить это просто пониманием. Уйе не смог бы скрыть свою враждебность от этого вспыльчивого парня, и это лишь сильнее настроило бы Дигойза против Кали.

Или, что ещё хуже, он бы вообще отказался говорить с ней.

Тут ей не нужна защита Уйе. Честно говоря, она вообще редко в ней нуждалась, но знала, что он ничего не смог бы с собой поделать.

Сильнее личной безопасности Кали беспокоили правила, ограничивавшие её в том, что она могла и не могла ему говорить.