Соблазненная инопланетным воином

— Что бы ты хотела узнать? Нет, не так. Позволь мне это сделать.

Она отводит мои руки в сторону и завязывает новое платье сзади. Оно темно-пурпурное, но за исключением чуть большего количества золота, в составе ткани, и чуть более длинных рукавов, оно почти идентично тому, что только что было на мне.

— У тебя есть наследники? Дети, — уточняю я, когда она в замешательстве хмурится.

Ее хмурый взгляд исчезает.

— Да. Трое сыновей, и у каждого свои сыновья. К сожалению, никто из них не был благословлен дочерями.

— Я слышала, что на этой планете это серьезная проблема.

Она печально кивает.

— Я не знаю, смогут ли сыновья моих сыновей найти себе пару. Их поколение — худшее из всех, когда рождается так мало женщин, что нашему народу, кажется, суждено исчезнуть с этой планеты.

— Мне очень жаль.

Уже не в первый раз я задаюсь вопросом, что могло привести к такому относительно внезапному сокращению числа младенцев женского пола. Поскольку я собираюсь пробыть здесь по крайней мере несколько недель, возможно, мне удастся провести кое-какие исследования и оставить их племени, когда я уйду. Мое эго недостаточно велико, чтобы я могла решить такую огромную проблему, но, возможно, мой научный опыт может хоть немного помочь.

Иногда лучшие прорывы в науке случаются из-за несколько иной точкой зрения.

— Я покажу тебе комнаты катая, — говорит Яри.

Я киваю, а потом хмурюсь, когда Яри направляется в мою спальню, вместо того чтобы вернуться к выходу. Я следую за ней, как заблудший ягненок, и мой рот открывается, когда она двигает рукой, открывая еще один скрытый дверной проем.

Этот крошечный коридор меньше и тусклее, чем все остальные, по которым я до сих пор ходила. Мы делаем всего несколько шагов, прежде чем Яри показывает мне другой дверной проем, жестом приглашая войти.

— Я вернусь в твои комнаты. Наслаждайся едой.

Я почти умоляю ее не покидать меня, когда мои руки начинают дрожать. Я хмурюсь. Почему я вдруг разнервничалась, как невеста в первую брачную ночь?

Я стряхиваю с себя нервное напряжение и вхожу в большую комнату. Посреди комнаты стоит длинный стол, за которым могут разместиться восемь человек. Слева Дексар сидит, ссутулившись, на низко расположенном кресле. Он сосредоточенно хмурится, изучая длинный лист бумаги, после сворачивает его, и его зеленые глаза встречаются с моими.

Это первая бумага, которую я вижу на этой планете, и у меня руки чешутся прикоснуться к ней. Я хочу знать, из какого материала эти люди делают бумагу, и мне бы очень хотелось изучить язык, на котором они пишут.

Дексар встает, и я поражаюсь плавному движению его мускулов. Парень определенно сложен. Но как бы он ни производил впечатление праздности своей неспособностью сидеть в кресле, не развалившись в нем, меня не проведешь. Его тело кажется поджарым и крепко скроенным, и я не сомневаюсь, что он мог бы ударить быстрее, чем змея, если бы ему угрожали.

— Добро пожаловать, — говорит он.

Я не знаю, что сказать, поэтому шаркаю ногами. Что-то в нем превращает мои мысли в неуверенный, слегка иррациональный беспорядок.

Мы оба поворачиваемся, когда звенит колокольчик, и четверо слуг начинают выставлять подносы на длинный стол.

— Ты голодна? — спрашивает Дексар.

Я киваю, все еще наблюдая, как раскладывают еду.

— Я не смогу все это съесть.

Дексар просто улыбается, его глаза смеются надо мной, и я отвожу взгляд.

— Попробуй, — говорит он, шагая к столу. Он благодарит слуг, и они кланяются, прежде чем молча выйти из комнаты и оставить нас одних.

Я сажусь на свое место, и Дексар кладет несколько кусочков, от каждого из блюд на мою тарелку, прежде чем сделать то же самое со своей. Я тянусь за стаканом воды, отчаянно желая, чтобы она превратилась в вино.

Дексар, кажется, устраивает мое молчание, но его пристальный взгляд сбивает с толку.

— Что? — спрашиваю я.

Он пожимает плечами.

— Я заставляю тебя чувствовать себя некомфортно?

Я ненавижу, когда люди отвечают вопросом на вопрос. Дексар, кажется, читает мои мысли, потому что на его щеке появляется ямочка.

— Да, — говорю я, и он откидывается назад, пробегая по мне взглядом.

Я откусываю кусочек какой-то зелени. Они приготовлены в пикантном соусе, и я тут же откусываю еще кусочек. Ням.

— Мне нравится смотреть, как ты ешь, — говорит он.

Насколько я знаю мужчин и насколько хорошо умею предсказывать их поведение, этот человек для меня полная загадка.

Ученый во мне хочет понять его.

Женщина во мне просто хочет его.

Мы говорили об этом, Алексис.

— Почему я на самом деле здесь? — спрашиваю я.

Дексар делает глоток своего напитка, и я пытаюсь не обращать внимания на то, как двигаются мышцы его горла, когда он глотает.

— Я же сказал. Я хочу, чтобы ты была там, где я могу тебя видеть.

— Ты даже не знаешь меня.

Он снова пожимает плечами.

— Мы начнем узнавать друг друга, не так ли?

Я пробую другой подход.

— Одна из женщин сказала: «Мы долго тебя ждали».

Катай смотрит мне прямо в лицо.

— Понятия не имею, о чем ты.

Я уверена, что он лжет, но не знаю почему.

Я смотрю на него в ответ.

— Я тебе не верю.

— Зачем мне тебе лгать?

— Не знаю. Это ты мне скажи.

Я стискиваю зубы, а затем заставляю себя сесть и откусить еще кусочек. Мясо нежное и прекрасно приготовленное, и я стараюсь не обращать внимания на его взгляд, когда ем.

По какой-то причине я никак не могу найти в себе силы кокетничать с этим мужчиной по принципу «масло во рту не растает». Что-то подсказывает мне, что он не поверит, даже если я попытаюсь.

— Что ты думаешь об этой планете?

Смена темы не совсем гладкая, но он явно не собирается давать мне никакой информации о том, почему он хочет, чтобы я была здесь.

Я пожимаю плечами, передразнивая его, и он улыбается, сверкнув зубами.

— Все… в норме. Она очень отличается от Земли.

— Чем отличается?

Следующие несколько минут я объясняю, как устроена моя планета. Катай, похоже, никак не может примириться с понятием демократии, отмахиваясь от этой идеи взмахом руки.

Я, прищурившись, смотрю на него.

— Сколько людей принадлежит к этому племени?

— Восемьдесят две тысячи шестьсот семьдесят один. Семьдесят два, — исправляется он с улыбкой. — Верис только что приветствовал появление на свет сына.

Я стараюсь не обращать внимания на то, что он точно знает, сколько людей в его племени до последнего новорожденного.

— Почему ты так уверен, что именно ты должен править столькими людьми?

— Мой отец правил, а его отец правил другим племенем до него, — его тон меняется при упоминании другого племени, предупреждая меня не развивать эту тему.

— Значит, только потому, что ты сын короля племени, ты считаешь, что обладаешь уникальной способностью решать, что лучше для стольких людей?

Он наклоняет голову.

— Да. Меня учили думать о том, что лучше для моего народа, поскольку я был достаточно взрослым, чтобы понимать, кем был мой отец. При моем правлении это племя укрепилось, и никто не посмеет напасть на нас. Мой народ счастлив.

Высокомерие обволакивает его слова, как мед, и я поднимаю бровь, но ничего не говорю.

Это, кажется, расстраивает его, потому что он хмурится, наклоняясь вперед.

— Кто принимает решения о том, какие действия лучше для людей на твоей планете?

Никогда бы не подумала, что буду объяснять концепцию демократии королю племени на варварской планете. Я пощипываю себя за бедро под столом.

Ага, определенно я не сплю.

— Люди выбирают лидеров, которым доверяют принимать за них решения. Они голосуют за то, что хотят.

— Голосуют.

Я смеюсь, когда Дексар искажает слово по-английски. Очевидно, переводчик в его ухе не сработал. В браксийском языке нет слова для этого понятия.

Он наклоняется ближе, медленно улыбаясь мне.

— Сделай так еще раз, — шепчет он.

— Что сделать? — мой голос хриплый. Эта его улыбка…

— Рассмеяться.

Я смотрю на него, сбитая с толку, и мы молчим в течение долгого времени.

— Я хочу иметь возможность самостоятельно ходить по лагерю, — говорю я, и его лицо застывает. Любой намек на юмор покидает его глаза, и он становится безжалостным катаем, который вел переговоры о моей несвободе.

— Нет.

— Почему нет?

— Это слишком опасно.

Я делаю глубокий вдох. Крик на него просто сотрет все мои достижения за время этого разговора. Дексар, очевидно, видит во мне своего рода козырную карту. Мне нужно дать ему понять, что я женщина.

— Почему это может быть опасно? — спрашиваю я, искренне смутившись и запутавшись.

Он смотрит на мою пустую тарелку.

— Если ты закончила есть, мне нужно встретиться со своим советом.

Вот и все. Я отодвигаю стул и встаю.

— Почему ты не воспринимаешь всерьез мою просьбу?

— А почему ты чувствуешь необходимость бродить по этому лагерю без охраны?

Я открываю рот, не зная, что именно сказать, и он смеется, но звук резкий.

— Ты думала, что Ровакс не расскажет мне о твоих вопросах? — спрашивает он.

— Каких вопросах?

Он наклоняет голову, глядя на меня сверху вниз, и я борюсь с желанием дать ему пощечину. В этом месте ударить короля, вероятно, было бы не очень хорошей идеей. Они, наверняка, будут судить меня за измену или что-то в этом роде.

— Зачем играть в игры? Проведя здесь всего одну ночь, ты уже ищешь способ сбежать. Неужели честь на вашей планете — это пустой звук?

У меня отвисает челюсть, и я наклоняюсь над столом.

— Ты хочешь сказать, что у меня нет чести? А не ты ли тот самый человек, который выторговал мою свободу в обмен на информацию о моей потерянной, раненой подруге?

Его лицо словно окаменело, когда он медленно поднимается на ноги. Затем его глаза опускаются на мою грудь, его взгляд становится горячим, когда возвращается к моему лицу. Я смотрю вниз и мысленно чертыхаюсь. Платье с достаточно низким вырезом, и я, склонившись над столом, предоставила ему прекрасный вид на мое декольте.

Он открывает рот, и тут снова раздается этот чертов звонок, и его глаза снова становятся пустыми.

— У меня встреча, — говорит он, когда появляется воин, склонившись перед катаем и с любопытством посмотрев на меня. Дексар выходит за дверь, а я смотрю на пустой стол.