Убийца великанов 2

— Да. Присмотрел парочку подходящих кандидатов и дал им проверочное задание.

— Спасибо. Я очень…

— Только избавь меня от своей благодарности. Вот без чего я точно могу в жизни обойтись, так это без нее.

— Все еще винишь меня?

— Нет, Шатун. Но мертвых не ругают. А исправлять все приходится живым, — неохотно признал Филипп и передал Артуру мастер-ключ. — Выбери пару ребят покрепче. Они пока могут исполнять роль новой охраны. Остальным придется сидеть в тайнике.

Тем же утром на «Веселой танцовщице» заподозрили чуму и подожгли. Когда они теперь смогут получить необходимые материалы непонятно. Весь день Филипп поднимал все свои связи, чтобы раздобыть запалы и поскорей избавиться от Артура. А ночью пил в компании Генра Люше, который оказался довольно интересным собеседником и просто славным малым. Пили за знакомство, за мертвых, за женщин, а затем перешли к дегустации различных сортов верта, вспоминая прошлое и настоящее, но избегая говорить о будущем.

— Я работал художником. Рисовал пейзажики да зверушек. Кутил по мере возможности. Но всегда хотел большего, поэтому искал покровителя среди магов, чтобы перейти на новый уровень и делать заготовки для темпоралей. И нашел графчика-старикашку, который даже мастером-то не был. Но угораздило же меня влюбиться в его молодую жену. Разразился скандал. Он вызвал меня на дуэль и умер от разрыва сердца тем же утром. Обвинили меня. Что я все подстроил, чтобы не драться с ним. На суде меня выставили посмешищем, отобрали кисти, вручили меч и отправили воевать.

— И насколько же ты хорош?

— А?

— Меня интересует, насколько ты хорош как художник?

— Как художник? Я великолепен! — Генр повел головой, он уже опьянел.

— Прям второй Винче, ну-ну.

— Хочешь докажу?

— Н-нет, не стоит…

Но Генр уже загорелся. Он встал и шатаясь прошелся по кабинету.

— Сыч, а где у тебя кисти?

— Не знаю.

— А кто знает?

— Леда.

— Леда!

Дверь распахнулась, будто она только и ждала, когда ее позовут.

— Кисти есть? — расплылся в улыбке Генр.

— Какие?

— Восьмерка и двенашка. А еще тушь.

— Сейчас.

Она принесла все, что нужно, а также несколько листов плотной бумаги и стакан воды.

— Спасибо, золотце, — прошептал Генр и открыл коробочку, в которой лежали бруски разноцветной туши и каменная тушечница. Он растер тушь, добавил небольшое количество воды и начал рисовать. Получилось серое яблоко. Хорошее, добротное и очень правильное яблоко. Со всеми рефлексами и бликами в положенных местах.

— Неплохо, — вынес вердикт Филипп.

— Но ничего выдающегося, — не удержалась Леда, которая осталась понаблюдать.

— Погодите. Это еще не все.

Рука Генра стремительно летала над бумагой, без линейки выводя прямо поверх яблока частокол идеально ровных черных линий, параллельных друг другу. И делал он это не только с удивительной скоростью, но и с невероятной точностью. Особенно для того, кто выпил не меньше целой бутылки верта.

— Ничего себе! — воскликнула Леда. — Оно красное!

— Нравится? Забирай себе, — зарделся Генр.

Ни капли магии. Филипп знал этот прием. Благодаря оптической иллюзии черно-белое изображение казалось цветным. Это не секретная техника, но мастерство исполнения на высоте.

— Впечатляет. Я бы не повторил. Без линейки, во всяком случае, точно не смог бы, — сказал Филипп. — Леда, а посикунчики еще остались?

Остывшие пирожки были не менее вкусными, чем горячие. Когда с ними покончили, Генр продолжил свой рассказ:

— Это все наш сержант. Сволочь редкостная. Гонял нас, как бешеных. Порол за все. За любой проступок. За грязное пятно на форме. За косой взгляд. За все. И воровал, что плохо лежит, а потом сбывал на стороне. Вот бывает такая категория подлецов, которых даже собакой или козлом не назовешь, так как это оскорбление для любой честной животины. Сержант выбирал себе любимчика и гнобил его до последнего. А избавившись от одного, принимался за следующего. В один прекрасный день настала моя очередь. Он придирался ко всему. Давал самую грязную работу. Но я терпел. Терпел и думал о побеге, но никак не мог решиться. Пока за оскорбление и неповиновение сержант не решил выписать мне пятьдесят ударов дубинкой. И выписал. Я отключился на двадцати, кажется. Так он принял решение, что когда я приду в себя, то он продолжит. Меня отвязали и бросили отходить в палатку. Я был уверен, что не переживу продолжения и сбежал. Ну, как сбежал. Уполз. Повезло наткнуться на пару таких же отчаянных дезертиров из нашей роты, как я. Они меня забрали с собой. Мы скрывались в лесу, а потом нас поймали. Выжил только я.

— За тебя, художник, — поднял бокал Филипп, и они, чокнувшись, выпили.

Разошлись под утро, когда Леда накричала на обоих и разогнала по кроватям.