Вильгельм

Глава 17

Почему-то считается, что нежить никогда не спит.

Скажу вам честно: это откровеннейшая чушь. Само собой, сон у нас мало чем похож на тот, что доступен смертным, но состояние близкое к этому мы все-таки испытываем.

Насчет зомби и скелетов не знаю, а вот у меня в таком состоянии даже сны иногда присутствуют. Другое дело, что обычно они бессвязные, рваные, порой совершенно непонятные. Да и продолжаться могут от нескольких мгновений до нескольких лет кряду. Но тем не менее сон у нежити — явление вполне нормальное, хотя и предназначенное вовсе не для того, для чего использует сон простое человеческое тело.

Во сне, если кто не знал, мы сберегаем силы, если их больше неоткуда взять.

Сон — это хороший способ переждать неблагоприятные погодные условия.

Наконец, сон — это время, когда наши тела, пусть медленно и не у всех, но все-таки восстанавливаются. Так что я не особенно удивился, когда в какой-то момент открыл глаза и понял, что некоторое время как личности меня в этом мире попросту не существовало.

Странное ощущение.

Каждый раз как заново рождаешься, хотя сегодня мне почему-то показалось, что я уже давно его не испытывал.

— Как себя чувствуешь? — словно издалека раздался смутно знакомый голос, а перед носом заплясало странное темное пятно.

Я с усилием моргнул, однако пятно не исчезло. Металось туда-сюда, раздражало, маячило. Но стоило мне только сфокусировать на нем взгляд, как оно тут же отступило, уплотнилось, а затем сформировалось в подобие человеческой формы и как-то устало спросило:

— Вилли, ты меня помнишь?

Я с еще большим усилием повернул голову, слегка поморщившись, когда там что-то оглушительно скрежетнуло. Потом медленно огляделся. Обнаружил, что лежу на спине, ночью, под открытым небом и посреди огромного сугроба, а неподалеку истекает кровью большая, сочная туша какого-то крупного животного.

— Тебе нужна кровь, — тем временем сказало «облако», знаком показывая на еще теплое тело. — Пей. Кость потом добудет еще.

Кость? Кто такая Кость?

Я озадаченно замер, тщетно пытаясь выудить из памяти незнакомое имя, но когда из-за сугроба показалась большущая черепушка с ярко горящими зелеными фонарями вместо глаз, моя память все-таки дрогнула, зашевелилась и начала неохотно просыпаться.

Я на удивление четко вспомнил, как однажды, сидя в каком-то подвале, собирал это страшилище из всевозможных костей. Как скрупулезно их отбирал, сортировал, чистил. Потом рисовал на них защитные и много еще какие знаки… Как долго раздумывал, куда бы мне деть имитирующее заклинание. А в итоге запихал его не куда-нибудь, а аккурат на место отсутствующих мозгов, чтобы костяная гончая стала максимально похожа на настоящую.

Еще я вспомнил, как добыл этот самый череп.

Свою пещеру в горах.

Наставника и наши самые первые опыты.

Потом я вспомнил, как убил его и сжег на вершине высокой горы. А потом уклончиво рассказывал его сестрице слегка подправленную версию событий.

Ах да… Мор… мой призрачный компаньон. Хороший собеседник. Ловкий помощник. Непревзойденный разведчик… Его я тоже постепенно вспомнил. Как вспомнил и то, что некоторое время назад мы начали заниматься довольно важным делом. Правда, каким именно делом, память пока не сообщила. Но это было несущественно, потому что сейчас меня заботила не она, а неприятное сосущее чувство под ложечкой.

Кровь…

Да, кровь мне действительно нужна. Без крови моя активность еще долго будет недостаточно высокой. Поэтому я сел, ухватился руками за густую бурую шерсть заботливо притащенного кем-то зверя и, одним движением надорвав толстую шкуру, безошибочно отыскал место, куда следовало впиться зубами.

Насыщаться мне пришлось долго, с запасом. Причем не только кровью, но и сырым мясом, вкуса которого я совершенно не чувствовал. Ну а потом размеренное жевание и знакомое чувство тяжести в животе положительно сказалось на мыслительной деятельности, поэтому довольно быстро я вспомнил, кто я, как меня зовут и как оказался в этом странном месте в компании призрака и собачьего скелета.

Даман… Лазоревая долина… грифоны… удар и…

— Долго я спал? — уже нормальным голосом осведомился я, оставив в покое полуобглоданную тушу.

Мор заколебался.

— Почти три недели.

— А Кость здесь каким образом оказалась?

— Сама прибежала. Из Дамана. Два дня назад. По каким тропинкам — не спрашивай, но она сама нашла твое тело на дне ущелья, притащила сюда, а потом охотилась и поила тебя свежей кровью, пока ты не пришел в себя.

Я с некоторым трудом поднялся на ноги и, потерев онемевшие плечи, коротко потребовал:

— Отчет!

Мор тут же подобрался.

— Момент, когда тебя убивали, я не видел. Тот купол, который охраняет долину… в общем, как оказалось, ни тебе, ни мне не стоит к нему лишний раз прикасаться. Вернее, насчет тебя вопрос еще спорный, но нежить он точно не пропускает. Ни туда, ни особенно оттуда.

— Когда ты освободился?

— Когда твое тело сбросили вниз по кускам вместе с амулетом. Разбить они его, правда, все-таки догадались, но до тех пор, пока внутри тебя есть мои камни, я никуда не уйду.

Я опустил взгляд и, увидев следы от копоти на груди и на животе, поморщился.

— Они что, еще и сжечь меня пытались?

— Когда ты упал, тело еще дымилось, — подтвердил Мор. — Покромсал тот мужик тебя знатно, и он явно знал, что делал, когда сперва велел грифонам раскидать твои останки по всему ущелью, а сам попытался выжечь не только глаза, но и сердце.

— У меня нет сердца, — рассеянно отозвался я.

— Поэтому-то ты и восстал. Но если бы не Кость… Я же не могу далеко от тебя отойти. Тысяча шагов, не больше. А ущелье, как ты понимаешь, тянется намно-ого дальше. Я какое-то время думал, что остаток жизни проторчу на дне, — признался он. — Ты выглядел скверно. Первое время вообще никаких признаков жизни не подавал. А я ни зверя поймать, ни помощь привести не могу… но когда пришла Кость, я вздохнул с облегчением. Ведь если жива она, то и ты в каком-то смысле не умер.

— Что дальше?

— Потом она по очереди выгрызла из твоего тела все железки, и мы перенесли его сюда. По крайней мере, нас тут еще ни разу не заметили. Потом она побегала по ущелью и собрала остальные останки. Прижились они, правда, совершенно самостоятельно, причем совершенно без нашего участия. Даже голова на место приросла. Ну а дальше нам оставалось только ждать, когда ты очнешься. Так что на самом деле все не так уж плохо.

Я потер тонкую полоску свежего шрама на левой стороне груди, где еще недавно торчало чужое копье.

— А грифоны?

— Первые дни они постоянно над мостом летали. И люди из горы тоже туда наведывались. Потом успокоились. Видимо, убедились, что ты не воскреснешь. А сейчас, насколько я знаю, там снова тихо, но хотя бы раз в день грифоны облетают вокруг всего ущелья, и в это время мы стараемся не отсвечивать.

— Грифоны — это стража, они охраняют долину, — замедленно проговорил я, на пробу создав небольшой ручеек проклятия. То послушно отозвалось. Даже, пожалуй, быстрее, чем раньше. После всего, что случилось, его, наверное, должно бы стать меньше, однако вот уж и правда проклятие — самовосстанавливающаяся штука. И к тому же после смерти оно явно изменилось, потому что теперь я его не только чувствовал, но и мог сделать с ним все, что захочу.

Тем не менее от оставшихся проклятых камней я все же решил избавиться — почему-то после пробуждения они стали доставлять мне неудобства, и я вместо нескольких десятков камней решил оставить всего один. А остальное место занял своей обновленной, на диво послушной и, кажется, ставшей еще сильнее, чем раньше, тьмой.

— Вспоминай, — кивнул я призраку на горстку оплавленных, словно бы побывавших в жерле вулкана камней. — Вдруг меня еще раз кто-нибудь выпотрошит, и ты по глупости останешься совсем без души?

Призрак тяжело вздохнул.

За время моего отсутствия он, наверное, тоже об этом подумал. Но прежде чем он коснулся осколков и впал в такое же оцепенение, какое было у меня недавно, я пристально на него взглянул и тихо спросил:

— Что с Нардисом?

Мор не ответил. Только отвел глаза и махнул куда-то в сторону. Когда же я переступил через лохматую тушу, оказавшуюся самым обыкновенным мохноногом[1], и отодвинул в сторону виновато опустившую хвост гончую, то увидел наполовину занесенное снегом тело и ненадолго прикрыл глаза.

И все-таки дурак…

Слишком молодой, слишком самоуверенный, отчаянно безрассудный дурак, который отчего-то решил, что есть смысл умирать за меня. Даже защитить зачем-то пытался. Справедливости ему, понимаешь ли, захотелось…

И что теперь?

Наверное, если бы я настоял и оставил его тогда дома, он бы расстроился, но все же не превратился в кусок замороженного мяса. Для смертного это ведь уже окончательно. Смерть для него — это вечность. И Нардис без колебаний туда шагнул, искренне полагая, что делает это вместе со мной.

Сейчас, когда его сердце не билось, а на бледной коже не осталось ни единой кровинки, он, как ни странно, все еще не походил на безвозвратно ушедшего. Его лицо казалось спокойным и даже расслабленным. Закрытые веки были лишь слегка припорошены снежинками. Царящий в здешних краях холод сберег его тело, не пустив к нему ни гниль, ни грязь и навеки заморозив так и не начавшееся разложение. Так что, если оставить его здесь, он и через тысячу лет останется таким же, как сейчас. А если убрать торчащий из его груди обломок копья и прикрыть рваную рану, то и вовсе будет казаться, что он всего лишь надолго уснул.

Почти уверен — Нардис умер мгновенно, когда один из всадников метнул в него это копье. Оно пронзило сердце, сомнений в этом никаких не было. Ну а то, что других ран на теле не осталось, свидетельствовало лишь о том, что Нардиса как пришпилили к скале, не посчитав нужным забрать оружие, так он там и висел, пока умная, проворная, ловкая и тонко чувствующая мое настроение Кость не перегрызла древко и не вытащила обледеневший труп туда, где до него не дотянутся ни люди, ни звери.

Когда я тяжело вздохнул, гончая, как самая обычная собака, подошла к мертвецу и со скорбным видом улеглась рядом, аккуратно положив зубастую морду ему на грудь.

Странное проявление чувств от нежити…

Впрочем, нет. Ведь на самом деле это не она тоскует, а это у меня внутри все вымерзло. И это не у нее, а у меня в душе вместо недолгого опустошения появилось какое-то новое, не поддающееся описанию, но на удивление сильное чувство, не дающее спокойно отвернуться и просто уйти, навсегда вычеркнув этот день из памяти.

Я знал, что никогда не забуду миг, когда упрямый мальчишка бездумно полез вперед, пытаясь принять смерть вместо меня. Как не забуду равнодушный взгляд, которым его, самоубийцу, одарил стоящий напротив меня нелюдь.

Нелюдь… кажется, только сейчас я начал осознавать истинный смысл этого слова. И глядя на одинокую капельку крови, навеки застывшую на щеке убитого мальчишки, вдруг ощутил, что не смогу уйти. Не смогу забыть, отмахнуться и спокойно жить дальше. Нардис, сам того не ведая, сумел сделать для меня нечто очень ценное. Привязавшись ко мне, он в каком-то смысле сумел привязать и меня. Люди… они ведь не зря так настойчиво тянутся друг к другу. Поэтому сейчас, когда эту связь оборвали, а то, что она дарила, безвозвратно ушло, я в полной мере ощутил, что потерял нечто крайне важное. То, что уже никогда не смогу вернуть.