Соннасарнова. Элит

Глава 1. В один миг случается то, на что не надеешься и годами

Accidit in puncto, quod non contigit in anno

Это казалось странной игрой. Необычным и захватывающим экспериментом. Жутковатой насмешкой над собственной судьбой… Но теперь все изменилось. Пропало предвкушение небывало-извращенного представления, пропало щемящее чувство самоистязания, вместо него рос истый звериный страх. Ужас приближающейся смерти.

Киноварно-красные волосы трепещут от пузырьков в мутно-зеленой воде. Человек по ту, другую сторону стекла, вглядывается в искаженные водой черты лица. Он удивлен, он в смятении. Он прижимает свои пальцы к стеклу, и теперь их руки отделяет лишь несколько миллиметров.

— Странно… Бесподобно странно… — шепчет человек по ту, другую сторону стекла.

— Что вы имеете в виду, доктор Кэйн? — девушка, стоящая возле приборной панели, обернулась на этот тихий голос и нервно, вопросительно вскинула бровь.

Они все в белых халатах, люди, находящиеся в лаборатории. Девушка с каштановыми волосами, обернувшаяся на шепот доктора, два лаборанта, неотрывно следящие за показателями на мониторах, и доктор с киноварными волосами, который прижимается лбом и ладонями к стеклянному резервуару и с интересом вглядывается внутрь.

— Что странно? — повторила девушка.

— Я не могу понять, где я. Я здесь? Или за стеклом? Я вижу себя его глазами, когда я говорю — его губы двигаются. Или это не я говорю? Может, на самом деле я за стеклом? Прямо сейчас умираю.

Устройство на голове у доктора напоминает терновый венок, сверкающий тремя красными лампочками.

— Процесс почти завершен, — обнадеживающе произносит девушка.

Доктор Кэйн скривился от боли: вены будто выгорают изнутри, и с каждой секундой боль лишь нарастает.

«А что, если я — он? — мелькнула предательская мысль. — Что если я на самом деле за стеклом? Я не доктор, я на самом деле умираю, а ОН наблюдает?!»

Ужас ледяным клинком вонзается в сердце. Боль подчиняет, доктор падает на колени, а человек в резервуаре колотит кулаками по стеклу.

— Я на самом деле умираю… — шепчут они одновременно. — Я тебя нена…

Один из приборов издает длинный гудок, по экрану тянется тонкая ровная линия.

— Процесс завершен, — произносит девушка. — Он мертв.

Человек в резервуаре обвис на держащих его ремнях. Доктор, скрутившись калачиком, лежал возле него.

— Кэйн! Кэйн, ты как? — Девушка подбежала к нему и присела на корточки.

Тот сделал глубокий вдох, на его лбу выступила испарина. Он сел, откинул голову назад и громко рассмеялся.

— Прекрасно умереть в субботу с утреца.

***

— Подобное искусство — это форма получения визуального наслаждения посредством наблюдения за развитием болезненного стремления автора вытащить на публику свои внутренние желания, так сказать эксгибиционировать душу. Другими словами — извращение.

— Доктор Кэйн, зачем вы вообще сюда пришли, если так ненавидите выставки? — зашипела ему на ухо девушка с каштановыми волосами.

Сегодня она одела маленькое черное платье и выглядела особенно обворожительно, вот только тот, кому бы следовало делать ей комплименты, этого не замечал.

— Мне сказали, на презентации будут бесплатные пончики.

Девушка страдальчески прикрыла глаза.

— Подло наврали. Тут лишь какое-то извращение на шпажках.

— Единственный извращенец здесь — это вы!

— Позволю себе не согласиться. Вполне вероятно, что не единственный…

Они стояли возле колонны с краю огромного выставочного зала — отличная позиция, чтобы незаметно рассматривать всех присутствующих. К тому же, рядом шведский стол.

— Вот смотри, вон те двое, — Кэйн указал на пару бокалом шампанского, — дама с петушиными перьями на воротнике…

— Это павлин…

— …и ее муженек, в своем рабочем костюме, и судя по его декадансному виду — одному из двух костюмов, которые он меняет раз в неделю на протяжении многих лет…

— Хватит использовать термины из истории искусств, будто вы знаете, что они означают!

— Я прочитал в макулатуре, что свалена возле входа.

— Это рекламные брошюры открывающейся выставки!

— А я о чем?

Девушка вздохнула и улыбнулась уголками губ. Несмотря на то, что она делала сварливый вид, ей нравились подобные разговоры с доктором Кэйном и нравилась его прямолинейная непосредственность.

— Так что с той парой?

Кэйн, который уже почти потерял из виду чету, о которой начинал говорить, вновь нашел их взглядом.

— Ну вот возьми, к примеру, ее: готов поспорить, ходит на все мероприятия подобного рода. А почему?

— Из-за любви к искусству?

— Из-за того, что: а) на открытия пускают бесплатно, б) это прекрасная возможность случайно попасть на фотографию в газете и поразить знакомых, в) она хочет почувствовать свою принадлежность к "высшему свету", интеллектуальной элите, коей ее муж, скорее всего, в ее глазах не является. Смотри, она никого здесь не знает, ни с кем не здоровается. Да я и то знаю больше последователей открытого извращизма, чем она.

— В последнем нет ничего удивительного.

— Конечно, я ведь ведущий сотрудник самого "интеллектуального" заведения в нашем часовом поясе. И несколько трагично осознавать, что с виду интеллектуальные люди ходят на подобные мероприятия…

— Это выставка живописи, а не дискотека кому за тридцать…

— В живописи нет ничего интеллектуального!

— Тсс. А что муж?

— Какой муж?

— Ее муж.

— Тут все еще проще. Ты посмотри на его выражение лица. Мука. Ужасающая мука. Он здесь только потому, что она приказала. Вывод: извращенцы. Она — садистка, он — мазохист.

— Все ясно, — девушка вздохнула и пригубила шампанское. — Доктор Кэйн видит извращение во всем.

— Потому что во всем оно и есть.

— Понятно.

— Прекрасное открытие, не так ли?

Размеренной походкой к ним подплыл мужчина с лоснящимися, зачесанными назад волосами и не менее лоснящимися бегающими глазками. Свой пусть и дорогой костюм носил он как-то неуверенно, то и дело поправлял то манжету, то галстук, то цветок в петлице. Наличие последнего казалось излишеством, придающим индивиду еще более разнузданный и неопрятный вид.

— Вот этот извращенец даже не скрывается, — сказал Кэйн, наклонившись к уху девушки, но куда громче, чем следовало.

Подошедший к ним мужчина с яростью сжал бокал шампанского. Лицо его скривилось, пока он пытался возобладать над своим гневом. Кэйн без интереса наблюдал за его метаморфозами. Уняв гнев, мужчина даже усмехнулся чему-то, пришедшему ему на ум. Оттеснив девушку с каштановыми волосами, он подошел к Кэйну вплотную и, источая аромат парфюма, смешанный с неприятным запахом изо рта, прошептал тому на ухо:

— Наслаждайтесь вечером, доктор Кэйн. Вполне вероятно, это ваш последний светский прием. — И, отстранившись, добавил громче, чтобы и девушка слышала. — Какой длины смотровое окно в вашей лаборатории? Я думаю, поставлю там стол, но чтобы заказ доставили к новоселью, заказывать нужно уже сейчас, не находите?

Кэйн перевел на него полный презрения взгляд. Сохраняя внешнее спокойствие, он все же напряженно молчал.

— Что за бред ты несешь, Каан? — взорвалась девушка. — Шампанское в голову ударило?

— Да, думаю, мне уже хватит, — с этими словами он всучил ей свой бокал и пританцовывающей походкой удалился.

Девушка с брезгливостью поставила его бокал на стол.

— Полный бред, — никак не могла успокоиться она. — Ему ни за что не заполучить вашу лабораторию, он же бездарь!

— Сама на нее метишь? — вдруг спросил Кэйн, переведя на нее подозрительный взгляд.

И девушка никак не могла понять, шутит он или нет. Она растерялась, устыдилась и разозлилась одновременно.

— Успокойся, Аре, я шучу.

— Ладно, — девушка не могла успокоиться, возмущение все еще рвалось наружу.

— Тебя зовут, — Кэйн указал на двух особ в арке, пытающихся незаметно привлечь ее внимание, но боящихся подойти к ней, пока доктор Кэйн рядом.

— Ладно, — в том же тоне отозвалась Аре и пошла к ним.

Кэйн перевел взгляд на зал. Извращенцы, извращенцы всех мастей… Хм. А вон тот какой-то особенный извращенец.

Статный и высокий, костюм сидит так, будто шит частным портным по фигуре. Идет от картины к картине, замирает перед каждой, изучает. Ни на кого из окружающих и мимолетного взгляда не кинул. Аристократичная сдержанность, ни тени недовольства на лице, хоть и понятно, что все присутствующие заметно ниже него по статусу. И длинные иссиня-фиолетовые волосы как-то не вяжутся с консервативным видом, слишком эксцентрично. Все плывут мимо него, не задерживая взгляд и нескольких секунд. Странно, такой богатый человек обязан привлекать к себе внимание. От него за версту разит скрытой мощью. Почему? Внешне он не кажется опасным. И все же, чем дольше глядит на него, тем сильнее Кэйн чувствует исходящую от этой плавной поступи, этого меланхолично-заинтересованного взгляда, этих отливающих фиолетовым цветом волос опасность. И почему никто не обращает на него внимания?! Он плывет от картины к картине, точно наваждение, видимое только Кэйну.

Яркий белый свет ламп стал еще ярче, доктор Кэйн слышит усиливающийся гул плафона, находящегося у него над головой. Глаза его следят за странным человеком-наваждением, и Кэйн ловит себя на мысли, что не удивился бы, если б гости в следующее мгновение прошли сквозь него.

— Доктор Кэйн, вы в порядке? Доктор Кэйн!

Рядом вновь стоит Аре, и он не сразу смог понять, почему ее взгляд так напряжен. Он сжал бокал в руке с такой силой, что по стеклу пошли трещины. Еще чуть-чуть, и он раскрошился бы и осыпался на пол, привлекая всеобщее внимание. Кэйн счел за лучшее поскорее вернуть его на стол.

— Я просто задумался.

Он поднял взгляд на зал, но заинтересовавшего его индивида не заметил. Неужели и вправду призрак?

— Ты не видела здесь такого… фиолетововолосого?

— Кого? — удивилась Аре и окинула взглядом зал. — Нет.

— Ну вот, — вздохнул Кэйн, — в кой-то веки нашел какого-то особого извращенца, и то тот оказался призраком…

Девушка посмотрела на него, в который раз не в силах понять, о чем он говорит. Это было ее обычное состояние. Утешала она себя мыслью, что практически все часто не могли понять, о чем говорит доктор Кэйн. Этим он и привлекал ее внимание.

— Господа! Минуточку внимания, прошу вас!

Гости, разгуливающие по трем залам, собрались в последнем, где на небольшом пьедестале в окружении софитов находилась картина, до поры скрытая под яркой жоржетовой тканью. Импресарио этого вечера стоял чуть поодаль и бил серебряной вилочкой по краю бокала шампанского. Мелодичный звон разносился по залу.

Доктор Кэйн и Аре без спешки присоединились к остальным.

— Позвольте представить вам уникальнейшую находку нашего века! Утерянная картина легендарного Леопольда Ла Гранда с изображением демона, похитившего душу великого художника! С гордостью сообщаю, что сегодня эта картина становится самым ценным экспонатом нашего Национального музея искусств!

Ткань была сорвана, и картина предстала перед публикой. Глаза Кэйна расширились в удивлении. Тонкий аристократичный профиль, витые алебастровые рога и горящий аметистовым пламенем взгляд. И темные фиолетовые волосы, которые будто вбирают в себя свет. Картина поражала, исходящая от нее аура гипнотизировала, старая кованая рама внушала страх. Гости с благоговением смотрели на самое дорогое произведение искусства в этом зале. Но Кэйна интересовало другое. Он с интересом следил за фигурой, застывшей на границе света и тени. Бледные пальцы сжимали трость. Лицо исказила улыбка: кривая и самодовольная. Рогов, правда, Кэйн не увидел, но, блесни они в свете фотовспышек, он бы не удивился.