Удача любит рыжих. (Трилогия)

Совсем забыла! Я с силой развела ладони, и окно немедленно распахнулось. Метла с тяжеловесной грацией вылетела наружу. Покрутившись в воздухе, она определилась с направлением и нырнула в красивое пике.

Мои пальцы плотно сжались на древке. Толстое, прочное, хорошо обтесанное… эта метла с каждым мигом вызывала у меня все более теплые чувства. Подумав, что, кажется, начинаю понимать лубочных ведьм, я решительно перекинула ногу через древко.

— Девка, ты чего ж творишь? — Из окна высунулась растрепанная тетка неопределенного возраста. В руках у нее был горшок, распространявший в воздух удушающие миазмы, так что я поторопилась отпрыгнуть подальше. С летучей метлой, зажатой между коленями, прыжок вышел неожиданно длинный и грациозный. — Ох ты, люди добрые, вы ж тока посмотрите, чаво деется! Среди бела дня метлу уводят, да ишшо и новехоньку!

— Я верну, честное слово! — пламенно пообещала я, с силой отталкиваясь от земли. Метла рванула вверх, я вцепилась в ручку; ноги мигом поняли, в каком конкретно месте были неправы пресловутые лубочные ведьмы. Метла — это вам все-таки не лошадь. Лошадь, знаете ли, немножко шире. Я толчками взмывала вверх, бормоча ругательства и изо всех сил сжимая ноги.

Тетка выронила горшок — судя по звучному воплю, посылка мигом нашла себе адресата. Еще бы, такое зрелище не всякий день увидишь: бледная ведьма верхом на метле, рыжие патлы рвутся по ветру, зеленые глазища сверкают, як у мракобеса. Только черного кота и не хватает.

Я покружила над домами, приноравливаясь к метле. Потом пригнулась и рванула вперед, к условленному с Полин месту.

За десять минут полета я узнала о таком методе левитации множество всего интересного. Узнала, во-первых, что сидеть на метле удобнее все-таки по-женски — перекинув обе ноги по одну сторону от древка. Почему? А вы поэкспериментируйте сами. Во-вторых, я выяснила, что наверху достаточно холодно, по крайности холоднее, чем на земле. В-третьих, теперь мне было ведомо, что к зрелищу «рыжая ведьма верхом на необъезженной метле» равнодушным останется разве только слепоглухонемой.

Да, и еще: метлы все-таки следует объезжать.

Алхимичку я заметила сразу. Сверху, метров с тридцати — сорока над землей, отлично просматривалась вся площадь, все еще по-утреннему пустая. Девица же, закутанная в теплый плащ, в розовой шапочке, с розовым пушистым шарфиком и цветной сумкой, представляла собой прямо-таки овеществленную мечту снайпера.

Я вообще-то собиралась спланировать красиво и мягко. Но метла, обладавшая резким и угловатым характером, имела на жизнь другие планы. Стоило мне направить кончик древка вниз, как она рванула в вертикальное пике — я сжала ручку всеми конечностями, кроме разве что зубов. Кажется, даже не успела порадоваться, что так и не пересела на метлу по-дамски.

Мостовая неуклонно приближалась. Я выкрикнула тормозящее заклинание, не будучи уверена в том, что успею договорить его до конца.

Успела. Метла остановилась в полуметре над землей, мои внутренности, по ощущениям, остались висеть парой саженей выше. Сглотнув, я слезла с транспортного средства, щелчком лишая его движения.

Так, чего мы там пообещали?.. Вернуть метлу владелице?..

Еще четыре слова — и метла, теперь уже безо всякого груза, вновь взмыла в холодный воздух. Заново пометавшись туда-сюда, она выровнялась и величественно поплыла в обратном направлении. Я проводила ее взглядом и обернулась к Полин.

Алхимичка смотрела на меня круглыми глазами. Сумку она выставила перед собой на манер щита. Я недоуменно посмотрела на оборонительную конструкцию и шагнула вперед. Девица попятилась, не опуская сумки.

— Полин?

— Я-альга?

— Ну да… Ты чего?

— Это ты чего?! — обрела голос алхимичка. Она шагнула вперед, замахиваясь на меня сумкой. — Что это было за родео, а?!

— Какое родео? — не поняла я.

— Воздушное! Атака рыжих ведьм, мрыс дерр гаст!! У меня чуть инфаркт не случился! — Алхимичку всю трясло, она сжимала кулачки, так и приноравливаясь меня ими треснуть. Неожиданно девица хихикнула. Не иначе как нервное.

Я потупилась, вспомнив того гнома, которого чуть не пришибла сверху. Точнее, вспомнила его бешеный вопль: «Воздух!!!» Ой, а как тогда захлопали ставнями другие гномы…

Хорошо, если завтра окна во всем квартале не окажутся заклеены крест-накрест!

— Ну и что ты скажешь в свое оправдание? — Полин, уже вполне оправившись, уперла руки в боки.

Я пожала плечами. Алхимичка вздернула носик.

— Извиняйся! — решительно потребовала она.

— И не подумаю, — хмыкнула я.

— Извиняйся!

Я смерила ее медленным внимательным взглядом: снизу вверх, потом сверху вниз. Примерно таким взглядом умеренно голодный тигр осматривает браконьера, пытаясь понять, а шибко ли вкусный попался экземпляр, стоит ли ради него подниматься с мягкой травки. Девица старательно смотрела в сторону, но нервы ее начинали сдавать.

— И не пялься на меня!

— На конкурс опоздаем, — хладнокровно напомнила я.

— Из-за тебя!

— Из-за чьих-то нервов.

— Да-а, а нервы от кого?

Я только усмехнулась, привычно выглядывая среди островков льда нашу будущую дорогу.

Музей располагался в четырех кварталах. Двигаясь зигзагами и короткими перебежками, мы добрались до него, практически не промочив сапог. То есть это Полин — не промочив; в моих давно уже плескалось, и на новую влагу я не обращала никакого внимания. Вот плащ я старалась подбирать: не хватало еще, чтобы его сожрала вечно голодная школьная моль.

— Дошли, — выдохнула Полин, тыкая пальчиком в невысокое деревянное здание. Я посмотрела, куда ткнули; домик был выдержан в старинном стиле, с деревянными кружевами вокруг ставен и с резным коньком на крыше. У крыльца плескалось море разливанное, но мне теперь и оно уже было практически по колено.

— Пошли. — Я подобрала плащ еще выше, насколько это представлялось возможным. Сапоги вдумчиво хлюпнули, намекая на тяжесть собственной горькой судьбы.

— Я боюсь, — пискнула за спиной алхимичка.

Я тоже. За сапоги.

— Надо! — твердо ответила я, шлепая через глубокую лужу. Три ступеньки, коврик перед дверью. Коврик был и без того влажный; когда на него вежливо встала я, он едва ли не всплыл. Так, что тут у нас? О, все верно — светлая вывеска, темные буквы: «Межинградский литературный музей».

Я решительно толкнула от себя тяжелую дверь.

Внутри было тепло и чуть душновато. Нашему взгляду (Полин, спрятавшаяся за моей спиной, робко выглядывала из-за моего же левого плеча) открылась небольшая комната, выполнявшая функцию прихожей. Там сидели две тетеньки, занятые вязанием и разговорами, висело небольшое круглое зеркало и стояло несколько вешалок, занятых множеством курток и плащей.

— Здравствуйте, — вежливо сказала я, принимая на себя роль лидера. — А стихотворный конкурс здесь проходит?

— Здесь, здесь, — на удивление дружелюбно закивали тетеньки.

Я подивилась подобному отношению: известно, служительницы храмов — все равно, обычная ли это церковь, или же речь идет о храме науки — обыкновенно отличаются донельзя сварливым нравом. Что уж далеко ходить за примером: чего стоят одни только гардеробщицы в городской библиотеке, явно мнящие себя выше всяких там посетителей.

— Вы, девочки, плащи вешайте и проходите, — добавила одна из них. — Там еще не началось, как раз успеете.

Полин спешно расстегивала плащик, от волнения путаясь в застежках. Слава богам, у меня таких сложностей не было: я привычно расстегнула простую фибулу, отряхнула подол плаща от налипшего на него мокрого снега и повесила его на петельку, специально пришитую осенью. Сняла с головы платок, свернула его в квадратик, засунула во внутренний карман плаща.

— Ну что, ты готова? — Я развернулась к алхимичке.

Та кивнула, обеими руками сжимая ремень своей сумочки. Ремень трясся, как заячий хвостик; впрочем, представив зайца с хвостом из псевдокрокодиловой кожи, я только содрогнулась от полета собственного воображения.

— Тогда пошли, — хладнокровно сказала я. — Дверь вон там.

И мы пошли.

За дверью — тоже тяжелой, деревянной, с резными узорами — оказался длинный коридор. По стенам его висели портреты, мнемо-записи, черновики бессмертных творений, для пущего сбережения упрятанные под отдельное стеклышко каждый. Чуть ниже располагались витрины; там лежали другие черновики, погрызенные (в порыве вдохновения, не иначе) перья, пенсне с треснутыми стеклышками, стояли чернильницы, статуэтки и прочие атрибуты творческого процесса. У витрин кучковались адепты; большинство были нашими ровесниками или казались таковыми. Народ общался, переходил с места на место, рассматривал портреты и витрины; то и дело он косился в сторону ближайших дверей, покамест еще закрытых.

На двери висела табличка «Городская конференция „Шаги в науку“, под патронатом царской фамилии». И чуть ниже и более мелким шрифтом: «Литературное творчество».

Так. Окрестности мы уже осмотрели. Теперь перейдем к собственно личностям.

Я всегда питала огромное уважение к поэзии. Ларисса-Чайка, голос которой я помнила и по сей день, произвела на меня совершенно неизгладимое впечатление; я помнила, как слушала, раскрыв рот и забыв держаться за бортик крыши, помнила, как желала единственно одного: чтобы она не останавливалась, а продолжала петь. Это было… это было волшебно, иначе и не скажешь. В ее стихах чувствовалась сила, ничуть не меньшая, чем, скажем, в заклятиях Эгмонта или Шэнди Дэнн, — она тоже была настоящим мастером, и этим все сказано. Жалко, что я никогда не стану поэтом.

Так что на присутствовавших в коридоре адептов я смотрела с искренним уважением. Тем более что большая их часть выглядела… очень сообразно: одетые по преимуществу в черное, с воодушевленными лицами, горящими глазами и пергаментами, свернутыми в растрепанные рулончики. Жестикуляция у большинства была обильная, в речи проскальзывали театральные нотки — не иначе как народ готовился к выступлению. Девушки были по преимуществу с распущенными волосами, романтически развевающимися за спиной, без косметики и украшений — в виде исключения иные из них позволяли себе серебряную брошь или перстень с непременным черным камнем. Юноши были тоже какие-то нестриженые — иные вдобавок еще и бородатые, правда почему-то не целиком, а пучками. Наверное, от повышенной гениальности. Гении, у них все не как у людей. Среди них, кстати, я заметила давнего знакомца с ораторского турнира: тот самый, в прямоугольных очках, пламенно доказывавший невозможность любви к недостойным. Он меня, видно, тоже заметил, но особой радости почему-то не изъявил.

Полин, как оказалось, была куда как более общительна. Мигом забыв и про страх, и про меня, она присоединилась к ближайшей кучке, напомнила о себе тем, кто ее забыл, представилась тем, кто ее еще не знал, и мигом завязала разговор. Прошло от силы три минуты — и вот она уже перелетает от кучки к кучке, подобно… хм… с кем бы сравнить? Ну пусть будет — сильфиде. Я же, не имея таких талантов, по-простому ждала открытия двери.

И, что характерно, дождалась. С того конца коридора застучали каблуки; адепты почтительно раздвинулись в стороны, освобождая дорогу почтенному жюри. «Настоящие поэты», — шепнул кто-то рядом со мной. Я немедленно впилась в жюри взглядом.