Удача любит рыжих. (Трилогия)

А сколько всего, оказывается, связывает меня с этим местом… Последний день лета, когда меня зачислили в Академию; Хельги, Полин и близнецы, с которыми я познакомилась в тот же вечер. Эгмонт; он мой магистр — это тоже кое-что да значит. Генри Ривендейл, у которого я сперва отспорила полный кошелек золота, а потом едва не оставила вообще без средств к существованию. Лягушки. Я, кстати, до сих пор еще недополучила выигранных у адептов обедов…

— Ладно. — Я тяжело поднялась на ноги и перекинула широкий ремень через плечо. Погладила дверную доску ладонью. В ночь на Савайн, помнится, мы устроили здесь шикарную гулянку, я сотворила тогда нашего мгымбра — когда мы завалились с ним и с Хельги в комнату, алхимички визжали как потерпевшие. А под утро сюда пришел Рихтер, и элементаль отказалась его пускать… — Прощай. — Я прижала ладонь к двери и не сразу смогла убрать ее.

— До встречи, хозяйка, — по-прежнему тихо ответила элементаль.

Дверь бесшабашно распахнулась и стукнулась о стенку медной ручкой.

Я даже не подумала о том, что по дороге до дверей наткнусь на кого-нибудь из магистров или учеников. Коридоры были совершенно пусты; лунный свет струился из всех окон, и оттого в Академии было очень светло. Моя тень, черная и длинная, пересекала коридор чуть наискосок.

— Кто там? — сонно проскрипела бдительная элементаль.

— Я.

— А-а, Яльга… — Она зевнула, бесшумно проворачивая дверь на петлях. — Скатертью дорожка.

— Спасибо, — хмыкнула я, перешагивая через порог.

— Ни пуха, ни пера, — досказала элементаль мне в спину.

Я обернулась, чувствуя, что грусть уходит на второй план. На первый же выдвигался кураж: нечто похожее я чувствовала в тот день, когда дочиста обыграла половину всей Академии. Все еще будет. Мы еще сыграем с КОВЕНом в крестики-нолики! А потом я, как всегда это делают победители, подпишу рядом свое имя.

Как тогда, на оконном стекле.

Я рассмеялась, неожиданно для себя послав элементали воздушный поцелуй:

— К мракобесам!

Ночной Межинград мало чем отличался от дневного. Народу на улицах хватало: правда, если днем таковой кучковался по площадям и центральным проспектам, то теперь он большей частью находился в подворотнях и закоулках самого что ни на есть подозрительного типа. Впрочем, помимо классических воров, девиц и прочих асоциальных элементов мне попадались и весьма прилично одетые люди, один плащ которых стоил дороже всего моего имущества. Ночь дает прибежище всем. А аристократы — тоже люди, и у них есть свои маленькие грязные дела.

Или не очень маленькие.

Меня не трогали. По плащу, да еще, наверное, по специфическому виду во мне сразу же опознавали магичку; за покушение же на жизнь, имущество или здоровье чародея КОВЕН карал по всей строгости закона. Это если сам помянутый чародей не успевал сотворить из нападавшего чего-нибудь интересное.

Я минула Царскую площадь с огромным памятником, возвышавшимся посредине. Бедняга-конь привычно стоял, воздев к небесам передние копыта. Под его бронзовым пузом раздавался отчетливый звон оружия вперемежку с руганью на эльфийском: верно, кто-то из дворян решил выяснить отношения именно здесь, не найдя лучшего места.

Летний дворец, на фоне светло-синего неба казавшийся черным, оставался от меня по правую руку. Я свернула налево, мимо фонтана Безмолвия, потом пробежала, воровато оглядываясь, по газончику возле фонтана Грез, миновала золоченый фонтан Страстей, бортики которого покрывали эльфийские барельефы. Что поделаешь — царь-батюшка любил фонтаны. Народ же предпочитал барельефы — на них были со вкусом изображены все человеческие пороки. Самым популярным считался четырнадцатый, с молоденькой девицей, целомудренно закутанной в простыню. Эльфы на то и эльфы: простыня ничего не меняла, аллегория была проста, как блюдечко пареной репы.

Дальше лежала ковенская площадь. Я невольно замедлила шаг, оглядываясь по сторонам. Но место это пользовалось дурной славой: здесь не было никого — ни стражи, ни воров, ни вездесущих дворян, жаждущих устроить настоящую дуэль, точно как описывают в романах. Широкая тень от тюрьмы сливалась с тенью от резиденции КОВЕНа, в результате чего полумрак закрывал всю площадь.

«Символично, однако», — не без ехидства подумала я. Никого не было. Решившись, я покрепче перехватила сумку и быстрым, но уверенным шагом пересекла ковенскую площадь. Тень приняла меня, скрывая от посторонних глаз; луна, хвала богам, спряталась за тучу, и теперь меня было почти невозможно увидеть. Засечь же магическим зрением меня нельзя и подавно — зря я, что ли, училась у Фенгиаруленгеддира?

Странно, но ночью тюрьма казалась мне не такой зловещей, как днем. Я спокойно — ну почти спокойно — прошла через двор и поднялась на крыльцо. Первой посмотрела в то самое окошко, давеча показавшееся мне мутным недобрым глазом. Окошко молчало. Я тоже не стала ничего говорить.

Фонтан Слез, воздвигнутый посреди площади, тихонько журчал ароматизированной водой. Царь-батюшка был суров, но милосерден: путем воздвижения вышеупомянутого фонтана он приобщил к высокой архитектуре даже самую недостойную часть своих подданных. Этим же самым фонтаном он обеспечил достойный заработок доброй половине менестрелей: та их часть, что специализировалась на «жалельных» — в основном тюремного содержания, многословно воспевала фонтан Слез в своих лэ, балладах и былинах. Кое-кто утверждал, что никакая в фонтане льется не вода, а самые натуральные слезы невинных или виновных сидельцев, а также их несчастных матушек (непременно старушек, вдобавок насквозь больных), сестер (красавиц, соблазненных негодяем, — за убийство негодяя героя сюда и посадили) или подельников, оставшихся на свободе ценой свободы лирического героя. Впрочем, все желающие могли зачерпнуть воды в горсть и убедиться: единственное, что объединяет ее со слезами, — это полная непригодность для питья. Водичка источала ароматы эльфийских благовоний.

Половину дела я уже сделала. Самую, кстати сказать, легкую: подумаешь, чего такого в том, чтобы ночью добраться до ковенской площади столицы? А вот взломать тюрьму… нет, я, конечно, умею ходить сквозь стены, но это, верно, действует только с той стеной. Мр-рыс… если бы я была уже взрослой магичкой, если бы меня зачислили в КОВЕН! А так я могу хоть до скончания века долбиться лбом в эту дверь.

Или, что точнее, до следующего года, когда нас вновь поведут «осуществлять старинную привилегию».

Ну! Если ты не хочешь застрять тут еще на год, думай, Яльга, думай!

Но подумать мне не дали.

— Какая неожиданная встреча, — холодно сказал из-за моей спины знакомый голос.

Я развернулась, вздрогнув от неожиданности. В центре ладони загорелся алый пульсар; но человек, выходивший из тени, едва шевельнул пальцами, воздвигая вокруг себя прозрачную защитную сферу. По степени прочности эта сфера соперничала с тюремной стеной. Я едва не взвыла от беспомощности.

Разумеется, я узнала его сразу же. Черная куртка с нашитыми на нее серебряными талисманами, волосы, подстриженные чуть выше плеч, — в лунном свете белые пряди казались особенно яркими. Знакомое лицо; сейчас в его профиле мне отчетливо почудилось нечто птичье, напоминавшее то ли ястреба, то ли коршуна, то ли какого-то другого хищника этого же типа. И черные блестящие глаза, взгляд которых был острее Ривендейловой шпаги.

— Что вы делаете здесь, студентка Ясица? — жестко спросил Эгмонт Рихтер.

Несколько секунд я молчала, глядя на магистра. Мысли еще раз подтвердили всю пакостность своей натуры — они сбежали все до единой, причем именно в тот момент, когда хозяйке требовалась их посильная помощь.

Он что, знал? Но каким образом? Меня что, выдала какая-то из элементалей? Или, быть может, я ошиблась и в коридорах было вовсе не так пусто, как мне это показалось?

Или все-таки правы были те, кто называл Рихтера отличным телепатом?

— Я жду ответа, — поторопил меня Эгмонт. Он тоже смотрел на меня, не отводя взгляда; сейчас, стоя на совершенно пустой площади перед ковенской тюрьмой, я вдруг остро ощутила собственную беззащитность. Я была лучшей адепткой, это так, но Рихтеру достало бы трех минут, чтобы свернуть меня в аккуратный рулончик.

Вообще-то я не думала, что ему захочется производить надо мной вышеописанное действие. Но, во-первых, совершенно не обязательно бить боевыми заклятиями, чтобы помешать мне зайти в тюрьму. А во-вторых… Эгмонт молча смотрел на меня, и глаза у него были не слишком-то хорошие. Я разом вспомнила все те истории, которые втихомолку про него рассказывали.

Пульсар, вызванный мною с пару минут назад, неожиданно сорвался с моей ладони. Честное слово, я была здесь совсем ни при чем — уследить еще и за этим я тогда попросту не смогла. Плохо, конечно: магичке должно всегда помнить о подобных вещах…

Разумеется, ничего не случилось. Пульсар не пролетел и пятнадцати сантиметров — Эгмонт быстро дернул левой ладонью, и огненный шарик рассыпался на сотни холодных искр. Я машинально посмотрела на руку магистра. Он, как всегда, был в перчатках.

В перчатках…

Странная мысль посетила вдруг мою голову. Мысль эта была совершенно сумасшедшая, но других все одно не имелось; я сглотнула, прикидывая, может ли она оказаться правдивой.

Да нет же, шиза какая-то получается…

Или все-таки да?

А почему бы нет, рассмеялась какая-то часть меня — та, что отвечала за неожиданные ходы и непредсказуемые решения. Почему бы и нет?!

— Я задал вам вопрос. — Похоже, Рихтеру уже надоело ждать. — Что вы здесь делаете? Будьте уверены, у меня есть возможности получить ответ…

— Снимите перчатки, — неожиданно сказала я.

Он вздрогнул:

— Что вы сказали?

— Снимите перчатки, — повторила я.

Эгмонт сощурился. Мрыс дерр гаст, похоже, меньше всего он собирался выполнять мое требование. Может быть, как раз оттого, что я угадала очень точно…

А, ладно, гори оно все синим пламенем!.. Поколебавшись с секунду, я решительно расстегнула плащ и приподняла рубашку до уровня груди.

Глаза Рихтера чуть расширились. Испугать магистра было сложно: верно, я была едва ли не единственной, кому это удалось. Неожиданный, хоть и усеченный стриптиз в моем исполнении поверг его в легкую прострацию; глядя на его изумленную физиономию, я мысленно возблагодарила Полин за то, что она настояла на покупке штанов с максимально низкой посадкой. В противном случае мне пришлось бы расстегивать пояс — вот тогда за разум магистра я бы точно не поручилась.

Рихтер молча смотрел на мой живот, покрытый татуировкой. Подозреваю, что помимо татуировки там сейчас имелись и пупырышки — холодно же, в конце-то концов! Быстрей бы до него дошло, что ли…

— Вот как, — наконец пробормотал магистр. — Вот, значит, как…

Я обрадованно опустила подол рубашки. Кажется, до него все-таки дошло. Что же… лучше поздно, чем никогда…

Еще несколько мгновений Эгмонт стоял неподвижно, глядя на то, как я снимаю плащ, сворачиваю его в рулончик и запихиваю в и без того забитую сумку. Потом Рихтер медленно стянул перчатки — сначала с правой, потом с левой руки. Поднял руки, демонстрируя мне ладони.