Валькирия

25

В первые дни ей мучительно хотелось видеть Нарана — и от того она избегала этих встреч с удвоейной силой. В голове зудела мысль, что он всё-таки знал о барьере. Перебирая все их недолгие встречи она каждый раз обнаруживала, что Наран всегда знал больше, чем она — и всегда больше, чем говорил.

Но Нарану было разрешено оставаться при храме — и он никуда не собирался уходить. По утрам выбираясь на пробежку к водопаду Санъяра то и дело обнаруживала его сидящим на скамейке возле реки и ругаясь про себя меняла маршрут. Стоило ей покинуть центральный зиккурат, куда не было допуска у посторонних, она видела белокрылого тут и там. Санъяра злилась, в собственном храме она теперь чувствовала себя как в тюрьме.

Назревающие проблемы с главами других зиккуратов, с оружием, которое по слухам готовили талах-ар, и с росказнями о том, что катар виноваты в гибели Первого Зиккурата, тем временем, подливали масла в огонь.

Об оружии никто не вспоминал уже давно, но увидев барьер в другом мире и услышав от Нарана историю того, как погиб Первый Мир, Санъяра всерьъёз задумалась о возможностях талах-ар — о тех возможностях, о которых они, как и катар, не спешили рассказывать на советах.

В Короне не говорили о том, что у каждой касты и каждого храма есть свой внутренний орден, занимавшийся совершенствованием оружия, которое можно было применить против любого врага — даже против других каст. Зная, что такой орден есть в Храме Свинцовых Волн, гордясь в тайне их достижениями, Санъяра только теперь она осознала, насколько далеко могли зайти в этом деле другие храмы — и в первую очередь, талах-ар.

Чем дальше, тем меньше ей нравилось то, что пришлось возглавить всех катар, но Санъяру с детсства учили, что есть вещи, которые не изменить — и первая среди них долг.

И всё же понемногу она вхоила в колею, управление храмом становилось для неё привычным делом, а утренние тренировки отступали на второй план. Так что она и сама не заметила, как перестала сталкиваться с Нараном и постоянно думать о нём.

Игре постепенно переставала быть живым напоминанием об их давнем приключении, теперь у Санъяры было слишком много новых дел и приключений, чтобы предаваться переживаниям о прошлом. Хотя они всё ещё сталкивались лбами, Санъяра не могла не отмечать, что с появлением рыжекрылой жизнь в храме стала более отлаженной и стабильной, а многие заботы, которые в первые дни вводили воительницу в ступор, Игре легко и непринуждённо взяла на себя.

Санъяра редко звала её к себе, если в том была необходимость, Игре всегда приходила первой, но и налаживать более тесный контакт не спешила.

В отличии от неё Вейде не мог предложить храму ничего конкретного, зато общества Санъяры искал довольно часто. В первые недели он просто играл ей на тамбре — сложной струнном инструменте, сохранившемся со времён Крылатых Предков. Но Санъяра видела, что музыка не совсем то, чего желает его сердце, и поскольку Вейде не рассказывал об этом сам стала расспрашивать его, чего бы он хотел.

То, что казалось неправильным талах-ир и то, о чём он так мечтал, Санъяра поняла на удивление легко.

— Не понимаю почему нельзя просто рассказывать истории, — говорила она. — Это ведь куда понятнее, чем живопись или музыка. Или даже стихи.

Вейде только вздыхал, не зная как объяснить ей то, что было очевидно ему как талах-ир — в любом искустве должна быть гармония, должны быть иносказание и скрытый смысл. В том, чем хотел заниматься он, согласно этой классификации от искуства не было ничего.

Но эти разговоры сблизили их и через какое-то время Вейде завёл разговор о Наране.

— Почему ты не подпускаешь его к себе?

Благо беседа состоялась в замкнутом помещении, в одном из покоев центрального зиккурата, предназначенных для приёма почётных гостей, и никакие правила этикета не могли запретить Санъяре закатить глаза.

Стоял вечер последнего месяца лета, солнце ещё золотило лучами листву на склонах гор, тёплые волны моря, бившиеся внизу об утёс, пока ещё были ласковыми и манили к себе. И никто ещё не задумывался о том, что осталось совсем недолго до осени.

— Я не обещала ему личного общения, — попыталась отделаться от неудобного вопроса Санъяра. — У меня много дел, Вейде. Я рада, что у меня хотя бы сегодня выдался свободный час и я могу послушать твою игру.

— И ты действительно находишь время слушать мою игру. Я этому рад. Но не был бы в обиде если бы пару часов такого свободного времени ты уделила и моему другу.

— Другу… — вздохнула Санъяра и отвернулась, делая вид, что разглядывает трепещущую в порывах ветра листву. — Если бы мне также просто было назвать его этим словом.

— Санъяра… — Вейде помолчал, но девушка чувствовала, что он вот-вот отыщет нужные слова. Что и говорить, дар убеждать у Вейде был развит куда лучше, чем мастерство игры на тамбре. «Может поэтому они и сумели сойтись», — с досадой подумала она. — Я понимаю, у Нарана много тайн которые… мешают тебе ему доверять. Но ты никогда не узнаешь их если не попытаешься его понять.

— С чего ты решил, что я хочу узнавать его тайны? — фыркнула Санъяра.

— Даже если ты не хочешь этого как женщина — чему я не верю, тебе стоит сделать это как политику.

— А что если он тоже узнает мои тайны? — Санъяра повернулась к собеседнику так резко, что коса хлестнула её по щеке.

— Разве можно узнать победителя, не сразившись в поединке? Держи друга близко, а врага ещё ближе.

«Держи друга близко, а врага ещё ближе» — слова кольнула сердце, снова пробуждая воспоминания о Райере. Но именно потому что они совпали с одной из последних заповедей, оставленных ей учителем, Санъяра не смогла пропустить их мимо ушей.

Прошло ещё два дня прежде чем она решилась последовать совету и с утра вышла на пробежку — туда, где звенели о бурные воды горного потока серебристые струи водопада. Вода клубилась, расшибаясь о камни, разлеталась холодными брызгами.

А Наран сидел на траве, вытянув ногу к её кромке и ветерок колыхал его золотистые волосы, бросал брызги в лицо.

Санъяра замедлила шаг, молча подошла и опустилась на траву возле него.

Какое-то время между ними царила тишина, а потом Наран, не оборачиваясь, произнёс:

— Я думал, ты не хочешь со мной говорить.

Санъяра молчала. Прямота боролась в ней с гордостью, и обе они — с понимаем долга.

— Я не знаю, — наконец сказала она. — Я боюсь.

Наран вскинулся, удивлённо посмотрел на неё.

— Чего?

— Того, что если выслушаю тебя — ты сумеешь меня убедить.

Наран помолчал, задумчиво и мягко глядя на неё в ответ. Потом молча наклонился к девушке и коснулся губами её губ.

Санъяра легко ответила на поцелуй. Прикосновение было приятно, близость Нарана будоражила кровь… и самое главное, поцелуй позволял обоим молчать и не думать ни о чём.

С тех пор она приходила к водопаду каждое утро. Заканчивала пробежку как когда-то давно — прыжком в водопад — чтобы затем оказавшись на берегу оказаться в объятьях своего талах-ар.