Сталь от крови пьяна

Глава 23

Сколько ненависти может вынести человеческое сердце?

Кристина горько усмехалась тому, что лишь в шестнадцать лет задумалась об этом.

Она ненавидела покойного сквайра Освальда, хотя буквально пару лун назад едва ли не боготворила. Но теперь ненавидела — за всё то, что он сделал и сказал. За то, что за мгновение до смерти от занёс над испуганной Кристиной свою трость, желая её ударить. Но, тем не менее, она поехала на его похороны. На ожидаемый вопрос капитана Фостера — зачем? — она лишь усмехнулась.

— Все знали господина Гленна как моего учителя и наставника, как доверенное лицо моего отца… Моё отсутствие на его похоронах вызовет вопросы, — пожала плечами Кристина. — Кто-то может подумать, что что-то не так… Например, что я причастна к его смерти, — добавила она тихо и как бы невзначай.

Потому что капитан Фостер продолжал смотреть на неё как-то заговорщически, будто и вправду был уверен, что это Кристина убила Освальда.

И она решила поддержать эту игру. У неё не было сил на оправдания и объяснения, да и вспоминать тот жуткий день не хотелось. И в то же время Кристину безумно огорчало, что смерть Освальда будто возвела стену между ней и капитаном Фостером. Их доверительные, тёплые отношения дали трещину, они всё реже разговаривали даже на бытовые темы и попросту избегали друг друга. У этого отдаления была и другая причина: Кристина начала задумываться, что Реджинальд так же, как и Гленн, мог манипулировать ей, делать из её покорную куклу, не способную и шага ступить без его совета. Они постоянно ссорились, перетягивая Кристину каждый на свою сторону, но не ради её блага, а ради собственной выгоды. Реджинальд видел, что со сквайром Освальдом она более близка, чем с ним, что он начинает терять возможность управлять ей…

Это объясняло и то, зачем капитан без приказа леди Коллинз обыскал кабинет Освальда. Случай с письмом был ему только на руку, и кто сказал, что он и до этого не ждал повода избавиться от соперника?

Конечно, Кристина не могла быть твёрдо в этом уверена, а Фостера она не расспрашивала — да и вряд ли он сказал бы ей правду. Поэтому она просто отстранялась от человека, которому некогда безгранично доверяла. Позволяла себе разговоры лишь по делу, а на неформальные вопросы отвечала односложно, всячески проявляя свою незаинтересованность.

Реджинальд, разумеется, сопроводил Кристину в поместье Освальдов, но это входило в его обязанности и уж точно не могло свидетельствовать о возвращении доверия. Ну хотя бы лорда Джеймса он убивать не собирался… Впрочем, кто знает?

Господи, поскорее бы отец вернулся… Если бы он был дома, никто бы не посмел так с ней обращаться.

Та поездка стала для Кристины последним посещением материнского дома. Она и раньше бывала там не особенно часто: когда леди Лилиан была жива, она почти не ездила в отцовское поместье и не возила туда дочь — не любила там находиться, отдавая предпочтение Эори. А после её смерти Кристина была там всего пару раз; потом господин Гленн переехал в Эори, став советником отца и её учителем, и нужда в поездках в Освальд отпала окончательно.

И вот ей всё-таки пришлось съездить туда вновь. Неожиданно для себя она встретилась там с юным графом Келли Ореллом — тем самым, что сватался к ней несколько лун назад (Господи, как давно это было!). Кристина, подавленная и уставшая, не сразу догадалась, зачем этот юноша приехал в Освальд — он представлял своего отца и должен был вернуть принадлежавшие теперь уже окончательно вымершим Освальдом земли в свой домен, чтобы потом, возможно, подарить их кому-нибудь ещё взамен на верность и службу.

Слава Богу, предложений руки и сердца от него больше не поступало.

Похоронив сквайра Освальда и отдав дань уважения своему учителю, каким бы он в итоге ни оказался, она вернулась домой — и там уже на неё нахлынула ненависть к самой себе. Сестра Эстер водила Кристину на мессы и ругала её дрянные вышивки, капитан Фостер наблюдал за её попытками отколошматить соломенное чучело, кот тёрся об её ноги и оставлял клочки шерсти на чулках и платьях, но никто из них не знал, что творилось у неё внутри.

Кристина ненавидела сестру Эстер за то, что та ругала лишь увлечение Освальда магией и при этом не пыталась обличить его гнилую натуру. Кристина ненавидела капитана Фостера за то, что он всё-таки убедил её в порочных намерениях Гленна, за то, что открыл ей глаза и сильно изменил её жизнь. И по-прежнему Кристина ненавидела себя за то, что сама не догадалась изначально.

Единственным, кого она не ненавидела, был кот.

Кажется, он, в отличие от людей, всё-таки понимал, что она чувствовала. Когда Кристина, отдыхая от дел, полулежала в кресле или сидела на полу, он приходил к ней и ластился о её ноги, вылизывал её пальцы, а она монотонно поглаживала его, и он урчал. Кот, будто разумное, здравомыслящее существо, пытался её успокоить, и лишь ему Кристина отвечала слабыми улыбками.

Она ждала, когда вернётся отец. Ей казалось, что только тогда её жизнь наладится и пойдёт своим чередом. Лгать отцу Кристина не собиралась, но и раскрывать всех подробностей не хотела. Сквайр Освальд умер, и всего его планы и мечты легли в могилу вслед за ним. Поэтому Кристина попросила капитана Фостера не говорить лорду Джеймсу о том, что его единственной любимой дочери пытался навредить человек, которому тот доверял. Сердечный приступ мог произойти по любой причине, в конце концов.

Она бы и сама с радостью забыла о случившемся, убедила бы себя в том, что у пресловутого сердечного приступа была иная причина — или вообще не было никакой причины… Но пока не получалось. Может, пройдут годы, прежде чем она наконец-то забудет всё, что произошло с ней и господином Гленном, и поверит в собственную ложь.

Кристина надеялась, что её самоненависть рассеется с появлением отца. А пока всю свою ненависть, в сердце направленную на себя, на сквайра Освальда, на капитана Фостера и сестру Эстер, она выплёскивала на тренировочном дворе. Монахиня журила её за то, что вышивке и благочестию Кристина предпочитала размахивания мечом с утра до вечера, но ей было плевать на эти упрёки. Она яростно и безудержно била соломенное чучело и один раз даже сломала меч.

Куски ткани и крошечные соломинки взвились в воздух и медленно осели на мостовую.

— Мне надоела эта ерунда! — вскричала Кристина, не поворачиваясь лицом к стоящему позади Реджинальду. — Я хочу сражаться с настоящими людьми по рыцарским правилам, а не…

— Вряд ли в битве кто-то будет соблюдать рыцарские правила. — В голосе капитана Фостера слышались угрюмость и едкость — раньше такого не было… — Уж поверьте, миледи, когда вокруг царит ад и пляшет смерть, человек забывает, что вокруг него, особенно на стороне врага, сражаются такие же живые люди. Он бьёт, рубит и колет так, будто это — набитая соломой тряпка, не более.

Однако на следующий день капитан Фостер назначил двух молодых гвардейцев, которые сошлись с Кристиной в учебном поединке. Одному из них было всего восемнадцать, другому — двадцать, однако его она смогла победить, а вот с первым вышла трудность. Он был силён и высок — и явно представлял на месте Кристины соломенное чучело, несмотря на то, что сражался с собственной леди, госпожой и хозяйкой. Они дрались со щитами — и щит Кристины треснул после второго удара. Она попробовала ударить противника по левой руке, чтобы тот ослабил защиту и хоть немного опустил щит, но гвардеец отбил её удар, пригнулся от ещё одного — и после недолгой, но крайне яростной атаки Кристине пришлось сдаться. Зато старший был осторожен и увёртлив, правда, не очень внимателен — это его и подвело. Кристина быстро нанесла ему пару ударов по плечу, затем, резко нагнувшись, — по колену; отпрыгнув назад, спасла себя от крепкого удара в голову и, выбросив руку, кольнула гвардейца в защищённую бригантиной грудь.

Конечно, до Альберты им было далеко: та, несмотря на высокую, крупную фигуру, чёткие удары и напористую силу, казалась очень красивой в боевом задоре. Красивой, благородной и гордой — в отличие от сегодняшних противников Кристины. Но всё-таки тот поединок немного улучшил её настроение.

А вечером ей принесли письмо.

Кристина узнала печать отца — и снова улыбнулась, слабо, но искренне. Руки чуть задрожали, она с трудом дошла до своей спальни, рухнула в кресло и, взяв на колени кота, осторожно распечатала свиток.

«Милая дочка!

Рад сообщить, что я по-прежнему жив, хоть и не очень здоров — временами шалит сердце и раны дают о себе знать. Но тебе не стоит беспокоиться, всё это совершенно несерьёзно и оправдано приближающейся старостью. Лучше жди моего скорейшего возвращения: наш милостивый Альвар и фарелльский король наконец-то заключили мир. Остались сущие формальности — подписать документы и, конечно, провести торжественный пир… Не хочешь ли ты приехать на Королевский остров отпраздновать нашу победу, милая? Буду рад увидеть тебя, да и, возможно, ты сможешь привлечь внимание кого-нибудь из моих вассалов или людей лорда Штейнберга, которые были бы не прочь попытаться добиться твоего расположения.

Если же нет, то я не стану тебя заставлять. Я вернусь не раньше, чем через месяц-полтора, — но я вернусь. Теперь уже точно.

Надеюсь, у тебя всё в порядке и ты чувствуешь себя хорошо. Очень скучаю и жду скорой встречи.

Твой любящий отец».

Кристина разрыдалась.

Все радостные новости отца затмила одна — у него «шалит сердце». И он может закончить так же, как сквайр Освальд… Она до сих пор не могла забыть момент его смерти, он до ужаса пугал её и иногда являлся в безумно похожих на явь снах… Кристина подумала, что после возвращения лорда Джеймса с войны она обязана будет заботиться о нём изо всех сил и сделает всё, чтобы отсрочить страшный исход его недуга.

Его идея с поездкой на Королевский остров Кристине не понравилась. Конечно, она была бы рада увидеть отца как можно скорее, но ей претила необходимость находиться в королевском замке… в окружении мужчин, которые не прочь жениться на ней из-за её наследства… Взгляды, разговоры, натянутые улыбки… Кристина поморщилась. Чтобы не переживать эти неприятные моменты, она готова была отложить долгожданную встречу с отцом и потерпеть ещё немного. В конце концов, месяц — не такой большой срок. Она и так ждала его почти год.

Кот недоуменно замяукал, а Кристина, вытирая слёзы, погладила его по серой пушистой спине, поставила на пол и откинулась на спинку кресла, прижимая к груди отцовское письмо.

Война окончена, отец жив и скоро вернётся… Всё это постепенно затмевало её отвратительное настроение и уничтожало разъедающую душу самоненависть. Как Кристина и мечтала, всё возвращалось на круги своя. В королевстве воцарялся мир, а в её душе — покой.

***

Хельмуту ужасно хотелось домой, но он не мог не посетить пир на Королевском острове — тем более, Генрих его попросил. Да и отказываться от почестей, скромничать и прибедняться было не в его духе. С собой в поход нарядной одежды Хельмут не брал, поэтому ему в короткий срок сшили обновки: особенно ему понравился оранжево-золотистый жилет и шёлковая белоснежная рубашка со струящимися рюшками на воротнике. Генрих, увидев это, не смог скрыть недоумения.