Сталь от крови пьяна

— Ну вот зачем ты мне напомнил? — Генрих посмотрел на Хельмута с наигранным укором. — Теперь ни о чём хорошем думать не получится.

— Думай обо мне, — широко улыбнулся Хельмут, убирая за ухо прядь волос.

Генрих хотел ответить колкостью на колкость, но не успел — из-за плеча друга, в десятке метров от них, он вдруг увидел Гвен. На ней был простой суконный синий плащ; из-под белого платка виднелись две чёрные косы, перевязанные голубыми лентами. Она что-то доставала из своей сумки и складывала в одну из повозок — видимо, необходимые лекарям вещи, которые хранились у Гвен как у помощницы и теперь должны были вернуться к их хозяевам.

Генрих не видел Гвен уже давно — с тех пор, как они отбили крепость Тоуллов. Она, конечно, мелькала среди лекарей, перебинтовывала солдат, но у него тогда не было времени подойти и попросту узнать, как у неё дела. Он, если честно, вообще не думал о ней и теперь не понимал, почему чувствует вину. Она ведь всего лишь простолюдинка, крестьянка, и даже их мимолётная связь не должна была стать оправданием… Но теперь Генрих корил себя за то, что не нашёл для Гвен хоть минутки. Она всё-таки спасла жизнь Хельмуту, а для Генриха в данный момент его жизни не было никого дороже этого юноши.

Гвен вскоре обнаружила, что он смотрит на неё, и улыбнулась. Она быстро переложила из сумки в повозку остатки вещей — какие-то маленькие сундучки и холщовые коричневые мешочки — и торопливо направилась к нему. Хельмут стоял к ней спиной, но, поняв, что Генрих смотрит куда-то будто сквозь него, обернулся.

И тоже улыбнулся. Кажется, вся его неприязнь к Гвен уже давно испарилась. Ну и слава Богу.

— Вы уезжаете? — спросила девушка после краткого приветствия.

— На днях, — кивнул Генрих. — А ты? — Он вдруг спохватился, осознав, что Гвен больше некуда уезжать.

Но она внезапно покраснела и опустила голову, пытаясь скрыть улыбку, — наверное, ей было приятно, что ему небезразлична её судьба.

— Я останусь здесь, — тихо проговорила она.

— Здесь? — Хельмут чуть нахмурился, бросая взгляд на невысокую башню. — Может, тебе лучше поехать в Эори? В Нижнем городе для тебя уж точно работа найдётся.

Он делал вид, что ему всё равно, но Генрих не мог не заметить в его тоне и взгляде некое тепло по отношению к Гвен.

— А кто меня там ждёт? — невесело усмехнулась она. — Да и дома моего больше нет… ни деревни, ни родни — всё проклятые фарелльцы уничтожили. Простите! — В её голосе послышалась едкость, она подняла голову и вперила в Генриха пронзительный взгляд, в котором читался вызов. — Я знаю, что они теперь вам друзья, да вот только гибель моих близких я им никогда не прощу.

— Никто не заставляет тебя прощать, — мягко сказал Генрих. — А здесь? Что ты будешь делать здесь?

— Госпожа Тоулл меня служанкой наняла. — Из взгляда Гвен исчезла ярость, черты лица стали мягче, пальцы, сжимавшие ткань плаща, расслабились. — Так что я тут и жить смогу, и работать… Может, и мужа найду, — слабо улыбнулась она. — Что с моим первым — я так и не узнала, погиб наверняка. Да и Бог с ним.

Она вздохнула, а Генрих в очередной раз убедился, что почивший супруг её не радовал лаской и вниманием… А она, видит Бог, заслуживала наилучшего отношения.

— Хорошо, что ты нашла своё место в жизни, — вдруг подал голос Хельмут. — Надеюсь, ты будешь счастлива.

— Я тоже, — кивнула Гвен, всё ещё не решаясь взглянуть ему в глаза. — Простите, ваша милость, ваша светлость, пора мне. — Она пожала плечами. — Не знаю, увидимся ли ещё когда-нибудь… Но спасибо вам за всё. Вы, как-никак, мне жизнь спасли.

— И ты в долгу не осталась. — Хельмут, дождавшись, когда она сделает неумелый реверанс, легко похлопал по плечу. — Удачи, Гвен.

Генрих же адресованного ему реверанса ждать не стал — он обнял Гвен, неожиданно для неё и самого себя тоже. Они, скорее всего, и правда не увидятся больше никогда, если только его не занесёт в эти заснеженные земли по каким-то делам в будущем… Но Генрих даже представить не мог такого развития событий. Поэтому он обнимал её, понимая, что это их последняя встреча. И на их неравенство и на невозможность его преодолеть ему в тот момент было наплевать.

Хельмут откашлялся, и Генрих выпустил Гвен из объятий — она неохотно убрала руки с его талии, всё-таки сделала реверанс и как-то внезапно исчезла, растворившись среди других людей, разбиравшихся с повозками. И лишь оставила после себя запах своих волос — запах трав и дыма.

— Она влюблена в тебя, — заявил Хельмут, наклоняя голову.

— А ты ревнуешь? — усмехнулся Генрих. Он помнил реакцию друга, заставшего их с Гвен в постели, и сейчас прекрасно мог оценить её — это была ревность чистой воды, а возмущение поведением Вильхельма, упокой, Господи, его душу, заставило эту ревность выплеснуться из души, обернуться в слова и загореться яростью… Но Генрих уже давно не злился. Хельмут смог прекрасно загладить свою вину. К тому же они слишком крепко и давно дружили, чтобы ссориться из-за девушки, которую он даже не любил. — Может, и влюблена, но она ведь не глупа и понимает, что мы не ровня.

— Моя мать тоже была простолюдинкой, — зачем-то вспомнил Хельмут, будто желая убедить Генриха, что у него с Гвен что-то могло бы получиться.

— Твоя мать была дочерью богатого купца, женщиной образованной и уважаемой, а не крестьянкой из стёртой с лица земли деревни, — фыркнул Генрих. — Так что в моём случае… всё бессмысленно.

«А то, что происходит между тобой и Хельмутом, разве не менее бессмысленно, как думаешь?» — язвительно шепнул столь неуместный внутренний голос.

Примечания:

Гродис — декабрь