Титус Гроан

ДВОЙНЯШКАМ НЕЙМЕТСЯ

Спустя неделю после похорон Саурдуста, а говоря совсем уже точно, спустя неделю после похорон того немногого, что было некогда Саурдустом, – а также телячьего черепа с лентами – Стирпайк вновь посетил Тетушек, намереваясь выбрать для себя анфиладу покоев, расположенных на одном с ними этаже Южного крыла. После пожара в сестрицах обозначилось не только неуемное тщеславие, но еще и назойливость. Им не терпелось знать, когда же – раз уж они выполнили порученное им в соответствии с планом, – когда им будет воздано должное? Почему Южное крыло все еще не исполнилось пышности и величия? Почему коридоры его столь пыльны и пустынны? Где обещанные троны? Где золотые короны? При каждом своем появлении в их покоях Стирпайк снова и снова выслушивал эти вопросы и с каждым разом ему приходилось прилагать все больше усилий, чтобы угомонить сестриц, втолковывая им, что годы их горестей подходят к концу.

Наружно они оставались бесстрастными, лица Тетушек ни единым движением не выдавали того, что творилось в одинаковых их телах, но Стирпайк уже научился по почти неуследимому шевелению косных пальцев сестер определять вчерне, какая работа совершается в их головах, как сильно взволнованы чувства. Что-то жуткое чудилось в согласном колебании этих белых перстов, знаменующем точный миг, в который мозги Двойняшек с одинаковой скоростью и одинаковой поступью устремляются по одной и той же узкой мыслительной стезе.

Заманчивые посулы, кои Стирпайк использовал в виде приманки для безжалостно расставленной им ловушки, оказали на них воздействие более глубокое, нежели он предвидел. Представление о себе, как о правительницах Южного крыла, господствовало ныне в их головах – собственно, оно заполнило эти головы, не оставив места для каких бы то ни было иных соображений. Со стороны внешней, оно проявлялось в их разговорах, сводившихся к бубнению на эту тему и ни на какую другую. Упоенье успехом сообщило их пальцам новую свободу движений, хоть лица сестер так и остались не более выразительными, чем напудренные могильные плиты. Стирпайку же приходилось теперь пожинать плоды собственного хитроумия, позволившего внушить Двойняшкам мысль о том, какие они находчивые да отважные, сколь мастерски способны они, и только они одни, спалить библиотеку. В то время необходимость требовала, чтобы он пробудил в сестрицах самомнение и тщеславие, теперь же качества эти раздувались, подобно опухоли, справляться с которой ему становилось все труднее. И тем не менее, юноше удавалось так или иначе убеждать Тетушек, что в предприятиях такого размаха, как восхождение на поджидающую их сдвоенную вершину, поспешность есть вещь неразумная. К подобным целям надлежит продвигаться с расстановкой, изобретательностью и осмотрительностью. Положение их должно улучшаться постепенно – чередою мелких побед, каждая из которых, не привлекая к себе внимания, будет мало-помалу возвышать их, покамест Замок не обнаружит, что Южное крыло просияло давно заслуженной славой. Двойняшек, ожидавших, что они возвысятся за одну ночь, снедало горькое разочарование, и хоть доводы Стирпайка, клонившиеся к тому, что власть и сила, когда она их осенит, должна покоиться на крепком фундаменте, представлялись им основательными – пока он говорил, – но стоило сестрам остаться одним, как обеих немедля обуревала досада, и с каждым приходом Стирпайка они опять начинали талдычить о своих огорчениях.

В вечер, о котором идет у нас речь, Стирпайк, едва войдя к сестрицам и услышав их инфантильные пени, прервал оные восклицанием:

– Мы начинаем!

Восклицая, Стирпайк, дабы заставить их замолчать, высоко воздел левую руку. В правой он держал свернутые трубкой бумаги. Двойняшки стояли бок о бок, чуть вытянув головы вперед, соприкасаясь бедрами и плечами. Когда громкий, хоть и неразборчивый ропот их стих, Стирпайк продолжил:

– Я заказал для вас троны. Изготавливаться оные будут в тайне, а поскольку я настоял, чтобы их сковали из чистейшего золота, работа эта займет определенное время. Здесь у меня эскизы, которые прислал мне золотых дел мастер, непревзойденный доныне в своем художестве. Выбор, о мои светлости, за вами. Впрочем, в выборе вашем я не сомневаюсь, ибо хоть каждый из тронов и представляет собой совершеннейшее творение искусства, но ваш вкус, ваше чувство пропорций, ваша способность вникать в самомалейшие тонкости, внушают мне уверенность в том, что вы изберете троны, не имеющие себе равных между престолами мира.

Разумеется, эскизы Стирпайк выполнил сам, потратив на них больше времени, чем собирался, ибо стоило ему приступить к работе, как он ею увлекся, и если бы Доктор или сестра его заглянули в комнату юноши в ранние часы этого утра, они обнаружили бы его склонившимся над столом, над разложенными аккуратными рядками циркулями, угольниками и транспортирами, – обнаружили бы с головою ушедшим в работу, с холодной точностью ведущим вдоль линейки превосходно заточенным карандашом.

Итак, Стирпайк с проворным тщанием – ибо к плодам своих трудов он всегда относился с заботой – развернул эскизы перед вытаращившими глаза Тетушками. Руки его отличались сегодня особенной чистой, ногти на странно заостренных пальцах были немного длиннее обычного.

Кора с Клариссой мгновенно оказались по бокам от него. Лица их не выражали ничего вообще. Все, что можно было обнаружить на них, принадлежало анатомии и только ей. Троны смотрели на Тетушек, Тетушки смотрели на троны.

– Я не имею сомнений по части выбора вашего, ибо ничего подобного в истории золотых престолов доселе видано не было. Выбирайте, ваши светлости – выбирайте! – сказал Стирпайк.

Кора с Клариссой одновременно ткнули пальцами в самый большой из трех тронов. Он и на листе-то уместился с трудом.

– О, как вы правы! – вскричал Стирпайк. – Как же вы правы! Да, это единственно верный выбор. Завтра я повидаюсь с мастером и извещу его о вашем решении.

– Хочу, чтобы мой был готов поскорее, – сказала Кларисса.

– Я тоже, – сказала Кора, – как можно скорее.

– Я полагал, что все уже объяснил вам, – сказал Стирпайк, беря их под локотки и устанавливая перед собой, – я полагал, что объяснил вам: троны из кованого золота так вдруг не делаются. Над ними работает мастер, художник. Разве вам хочется, чтобы величие ваше пало жертвою пары кустарных, нелепых сидений ярко-желтого цвета? Разве хотите вы снова стать посмешищем Замка – и лишь потому, что вам не достало терпения? Или вам нужно, чтобы Гертруда и все остальные взирали на вас снизу вверх, разинув рты и завидуя, когда вы воссядете, возвысясь над всеми, точно порфироносные королевы, коими вы безусловно являетесь?.. У вас все непременно должно быть самого лучшего качества. Вы поручили мне возвысить вас до положения, каковое причитается вам по праву. Так предоставьте же все мне. Когда придет час, мы нанесем решающий удар. Пока же пусть покои ваши остаются для Горменгаста как бы невидимыми.

– Да, – сказала Кора. – Я тоже так думаю. Они должны быть невиданными. Наши покои.

– Да, – сказала Кларисса. – Потому что мы сами такие. Покои должны быть такими, как мы.

Она умолкла, но рта не закрыла, казалось, нижняя ее челюсть вдруг умерла.

– Потому что кроме нас тут и нет никаких достойных людей. И об этом никто забывать не должен, верно, Кора?

– Никто, – согласилась Кора. – Ни один человек.

– Вот именно, – подхватил Стирпайк, – и первейший долг ваш состоит в том, чтобы обновить Горницу Корней.

И он вперился в них настоятельным взглядом.

– Корни необходимо подкрасить. Даже самый малый из них, потому что в Горменгасте нет больше комнаты, столь удивительно заполненной корнями. Вашими корнями. Корнями вашего дерева.

К удивлению юноши, Двойняшки его не слушали. Они стояли перед ним, и каждая держала другую за долгие, круглые, точно бочонки, бока.

– Это он нас заставил, – повторяли они. – Он заставил нас сжечь книги нашего дорогого Сепулькревия. Нашего дорогого Сепулькревия книги.