Семь минут до весны

Нат не мешал.

Он уже привык к этой манере хозяина, размышлять вслух.

— Итак… если глобально… есть усадьба, и есть что-то очень ценное, что требовалось вывезти. Как? Задействовать официальный канал? Возможно, но тогда наше гипотетическое сокровище отправится прямиком в королевскую казну, а Брану в лучшем случае благодарность перепадет. Благодарность, это, конечно, хорошо, прекрасно даже… но война закончилась или вот-вот закончится, главное, что очевидно, уже осталось недолго. И что дальше?

— Что? — послушно поинтересовался Нат.

— А ничего… очевидно, что многих отправят в отставку. И особый отдел не исключение. Чинов Бран не поимел, подвигов не совершил… славы рода не преумножил. Во всяком случае, — поправился Райдо, — я не слышал, чтобы приумножил. Скорее уж, зная дерьмовый его характер, нажил он не одного врага. А значит, из отдела его как пить дать поперли бы. А со-родичи навряд ли встретили бы его с распростертыми объятьями… младшая ветвь, второй сын… перспективы не самые интересные. Да и сам по себе паскудник, каких поискать. И открывавшиеся перспективы, я тебе скажу весьма хреновые перспективы, не могли Брана не беспокоить…

Нат вновь повернулся к стене.

— Сокровище.

— Именно.

— В личную собственность.

— Или собственность рода, но думаю, там тоже не в курсе, иначе помогли бы разобраться… Бран был жадным. А жадность, Нат, запомни, очень-очень плохое качество… вредное для здоровья, как видишь.

Мальчишка осклабился.

…а было время, он и улыбаться умел, глядишь, отойдет еще.

Весной. Когда яблони зацветут…

— Итак, у него есть сокровище, есть десяток, который это сокровище способен удержать…

— Трое, — поправил Нат. — В городе остались трое, включая Брана.

— Что ж… логично, чем меньше участников, тем больше доля каждого. Но втроем сокровище не переправить. Небезопасно… портал не построишь, зона нестабильна. Своим ходом… нет, долго, да и мало на кого напорешься. Все-таки случайности — дело такое… но вот если подождать, пока поле стабилизируется, порталы станут возможны… тем более, что места здесь тихие, и сейф имеется.

Райдо постучал по стене.

— Ждать было скучно, вот они и развлекались, как умели… развлекались, развлекались… доразвлекались… что-то пошло не так…

И в результате получилось три трупа в запертой комнате, пожар, который явно был устроен нарочно, поскольку гореть здесь нечему…

Сбежавшая альва.

— И в связи со всем этим возникают некоторые вопросы… первый, почему Брана не хватились? В Особом отделе нравы, я слышал, вольные, но не настолько, чтобы можно было на полгода пропасть… и второй, почему альве позволили уйти…

— Сама? — предположил Нат.

Райдо покачал головой. Эту версию он отбросил почти сразу:

— Будь у нее возможность, ушла бы сразу. Нет, ее выпустили… она, может, и думает, что шанс представился, а на самом деле — выпустили…

— Цель? Если вдруг расследование…

— Возможно… это объясняет, почему оставили цепи, и свидетельницу, но не объясняет, почему она жива. Понимаешь? Да, внешне красиво. Убила троих. Скрылась. И мотив имелся, и возможность… но в этой истории ее выгоднее было бы прикопать где-нибудь в лесочке. Так оно надежней. А то мало ли, найдут, вопросы задавать станут, докопаются до чего… А ее отпустили. Это неправильно. Нелогично.

Райдо провел ладонью по стене. А Нат озвучил вопрос:

— Оно еще здесь?

— Сомневаюсь… хотя… есть у меня кое-какие мысли, но спешить не будем. Сначала я кое-что выясню…

— Взламывать будем?

— Придержи свои разрушительные устремления, Нат. Зачем портить такую полезную вещь? Просто напишем представителю фирмы. Как-никак я ныне хозяин… У нас в доме бумага имеется?

И бумага, и чернила нашлись, вот только неуклюжие пальцы с трудом управлялись с пером. Но впервые, пожалуй, со времен далекого детства эпистолярные упражнения не раздражали. Напротив, Райдо испытывал глубочайшее удовлетворение и даже азарт, которого прежде бывал лишен.

— Еще одно, — откинувшись в кресле, он пощекотал нос рыжим куриным пером, которому совершенно нечего было делать на рабочем столе. — Приглядывай за ней. Если все именно так, как я думаю, то… кто бы ни выпустил альву, вряд ли он рассчитывал на то, что она вернется.

Зима началась ночью.

Ветра свили гнездо в печной трубе, а корка льда сползла с подоконника на стену. Дом же окончательно погрузился в тяжелый муторный сон. И Ийлэ, касаясь стен, слушала тишину.

Каменели.

Замирали молодые побеги. Погружались в дрему корни, защищенные от мороза толстой корой. И все-таки у самой поверхности земли, пропитанной многими дождями, кора эта трескала, и трещины причиняли дому боль.

Потом, позже, и они зарастут, заполнившись тягучим соком, остекленев, а быть может, очнуться и спящие почки, выберутся тонкими хлыстами дичающих побегов, которые придется срезать, и дом вновь будет недоволен.

Ийлэ вспоминала зиму.

Эту.

И позапрошлую, которая была почти обыкновенна… и предыдущую… и все зимы, на которые хватало памяти. Вспоминала и вновь рассаживала кукол за столиком, устраивая чаепития, разговаривая с ними шепотом.

— …а вы помните тот бал, найо Шеми? Ежегодный, зимний… вы, верно, вновь собираетесь и даже заказали платье… вы всегда заказываете платье загодя, и не одно, но дюжину, а последний месяц маетесь с выбором… бал ведь состоится, да?

Она кутала куклу в тряпье.

— В тот год вы выбрали наряд из двухцветной тафты и весьма рассчитывали, что зимнюю корону отдадут вам… а мама пришла в белом… белое на белом… зимняя вышивка… и алмазное ожерелье… а мне досталось золото… желтое на желтом — тоже красиво, но белое ярче… и корону вручили ей. Вы очень обиделись. Но ничего, найо Шеми, в нынешнем году у вас не осталось конкурентов…

Корона из проволоки, найденной тут же, в сундуке, легла на спутанные волосы куклы.

— А как поживает ваш супруг? Надеюсь, он пережил войну без потерь… конечно, я уверена, он ведь благоразумный человек… вы всегда это говорили… и торговля его не претерпела ущерба… быть может, напротив, если знать, с кем торговать, то… ах, я говорю о вещах, о которых не пристало упоминать молодой девушке? Уж извините, не буду больше… вы ведь танцуете?

Ветра завывали вальс.

А быть может, Ийлэ лишь казалось, и эта музыка звучала лишь в ее голове, но она была такой громкой, навязчивой, что Ийлэ не способна была удержаться.

Куклы кружились.

Кланялись друг другу, притворялись вежливыми…

— Все играешь? — пес смазал петли, и теперь дверь на чердак открывалась бесшумно. — Я зайду?

Он всегда спрашивал разрешения, но никогда не навал себе труда дождаться его. Вот и сейчас переступил порог, привычно наклонившись — пес был слишком высок.

— Как ты?

Ийлэ пожала плечами: обыкновенно. Также, как вчера, позавчера и за день до того…

…Дайна больше не появлялась.

…и денег своих назад не требовала.

…и наверное, это неспроста. Ей нужно было, чтобы Ийлэ ушла из дому.

Для чего?

Она боится, что Ийлэ расскажет? Глупость. Если и возникнет такое желание, то кто ей поверит?

— Ты… здесь не мерзнешь? Я одеяло принес.

Он положил его на пол, благоразумно не приближаясь.

— И свитер… это мой, он тебе великоват будет, но зато теплый. Я его у одной старушки купил. Она коз держала и из козьего пуха нитки. Я знаю, что такие — самые теплые… ты не смотри, что ношеный, его стирали… честно. Правда, у Ната со стиркой не очень получается… у него вообще с хозяйством не очень получается, хотя он старательный.

Ийлэ склонила голову на бок.

— Надо бы в город съездить, прикупить кое-чего, но… погода мерзотная, из дома выглядывать никакого желания… а Ната гонять, так он чисто из вредности купит не то, — Райдо опустил крышку сундука и сел сверху, ноги вытянул. — Сколько ты будешь здесь прятаться?

За прошедшую неделю он неуловимо изменился.

Ийлэ разглядывала его исподволь, а он не мешал. Сидел. Молчал. Ждал ответа? Она не желает с ним разговаривать…

Обычно он приносил еду, а сегодня только одеяло и свитер.

Сидит, шевелит ногами… носки вязаные, полосатые, надо полагать, у той же старухи купленные, из пуха козьего… и брюки домашние измялись… папа никогда не позволял себе ходить в мятых брюках. А клетчатых шерстяных рубашек в его гардеробе вовсе не было.

Белые сорочки.

Домашние костюмы из мягкого вельвета ли, из тонкого сукна…

Летом — непременный светлый лен, который мнется и это отца раздражает, но лен уместен в жару.

— Ийлэ… послушай… холодает, а чердак — не лучшее место для ребенка… и для тебя тоже… ты вроде и ешь, но куда все уходит? — Райдо наклонился, опираясь ладонями на собственные колени. — В тебе же не понятно, на чем душа держится…

Не держится — задерживается. Но Ийлэ согласилась: не понятно.

И на чем.

И зачем.

И будь она посмелей, умерла бы… у нее было столько возможностей умереть, а она живет… и наверное, в этом есть какой-то смысл, отец вот утверждал, что высший смысл есть во всем, но Ийлэ он не доступен.

— Я не хочу, чтобы ты умерла…

— П-почему?

…ответ очевиден. Потому что тогда умрет и он.

Но пес промолчал, поднялся и велел:

— Пойдем. Время обеда. А обедать лучше в столовой…

…изменилась.

Прежняя форма. Прежние обои — темно-винные, расписанные ветвями папоротника. Панели дубовые. Камин, в котором горел огонь, и вид его заворожил Ийлэ настолько, что она замерла, уставившись на пламя. И стояла долго, пока пес не закашлялся.

— Вот же… — Райдо мазнул по рту ладонью, которую торопливо вытер о штаны. Но запах крови не спрятать, и ноздри молодого пса дрогнули, он повернулся к Ийлэ, уставился тяжелым настороженным взглядом.

Ждет?

Чего?

Разрыв-цветок пока дремлет, и пусть сон его истончился, но… псу не грозит смерть, а остальное — пусть терпит. Пусть ему тоже будет больно. Ийлэ ведь хотела, чтобы кто-то из них испытывал боль, бесконечную, без надежды на спасение.

Это справедливо.

— Садись куда-нибудь, — велел Райдо, указав на стол, которого прежде в столовой не было.

Огромный. Массивный. Уродливый. Он занимает едва ли не половину комнаты, и свет газовых ламп отражается на черной лакированной его поверхности.

Стулья под стать.

— Нат, помоги даме…

— Обойдется, — огрызнулся младший, но встал.

А Ийлэ и вправду обошлась бы, она отступила, прижимая к себе отродье, которое пришлось вытащить из корзины, и теперь оно елозило, терлось носом о шею Ийлэ, хныкало тихонько…

Нат отодвинул стул медленно, и тяжелые ножки, скользя по полу, издавали протяжный скрип.

— Садись… дама, — бросил пес насмешливо.

…отец всегда помогал маме.

…Ийлэ тоже… стулья легкие из светлого дерева… в год, когда началась война, мама сменила обивку на модную папильоновую… и папа шутил, что в доме прибыло бабочек…

…нынешние стулья были вовсе без обивки. Полированное старое дерево. Темный лак. Запах старого дома, в котором они хранились. Ийлэ провела мизинцем по краю…