В поисках Челограда

Моисеева Ольга Юрьевна
В поисках Челограда

Часть первая. Прощай, дорогой интернат!

Глава первая

“Спросите любого ребёнка, хорошо ли малолеткой попасть в интернат и болтаться там до совершеннолетия, и подавляющее большинство детей тут же ответит, что – нет, конечно же нет!.. Ну ещё бы! Жить в семье – любой семье, пусть даже родители там совсем отбитые или нищие, неважно! – это всё равно лучше, чем вариться в приютской биомассе, роль которой в обществе равна роли планктона в желудке кита. Сами понимаете, что на выходе получается… – нет, я назову этот продукт жизнедеятельности как-нибудь помягче: шлак, например. Кому, спрашивается, и зачем может понадобиться шлак? На удобрение разве что? как питательная среда для других – тех, кому повезло укорениться на месте под солнцем. А всех менее удачливых проглотит общественная система утилизации лишних душ – никто даже и не заметит!..” Я оторвался от чтения и уставился в потолок. Эх, Мотя-Мотя, и как же ты, с таким умением мысли свои изложить, собеседование-то провалить умудрился?! С чего?! Круглый отличник, ты ведь лучше меня учился, я четвёрки порой получал – из-за собственного раздолбайства, правда, но всё равно! – а ты никогда. Никогда! Всегда только высший балл, что б там ни было: теоретическая физика или физподготовка, без разницы, и телом и умом был готов! Какую угодно задачу решить мог, хоть по естественным наукам, хоть философскую. Идеальный, нестандартно мыслящий чел с супердостижениями во всех сферах, стопроцентный кандидат, я был абсолютно уверен, что уж Матвей Колчановский с отбором точно не пролетит, первым пойдёт, а я уж потом, если повезёт, паровозиком! Ины ведь не всегда берут только одного, самого лучшего, бывает и двух, а два года назад, вообще, взяли сразу троих из нашего интерната! Два парня и одна девчонка – я её плохо знал: девчонки живут отдельно, и учимся мы с ними в разных корпусах – пересекаемся только иногда, на общих мероприятиях. А вот про парней я в курсе: два брата-близнеца… но не думаю, что это могло стать причиной, просто оба они в учёбе намного превосходили всех остальных, да и здоровьем обладали отменным. Как и Матвей. Он был самым лучшим по всем показателям, но Ины взяли меня. Одного! Почему? Я оторвался от созерцания потолка и посмотрел на коричневую тетрадку в своих руках. Мотя вёл этот дневник, потому что считал, что полезно порой свои мысли записывать. Невозможно, говорил, писать о чём-то, а думать в это время о другом, поэтому порядок в башне сам собой устанавливается. Читать, правда, записи эти мне никогда не давал – личное, мол… Но, буду честным, я ведь всегда знал, где Мотя хранил свой дневник! За отслоившейся стенной панелью над гардеробом – он не особо это скрывал. Записи начал вести с тех пор, как в последний год перед совершеннолетием мы в комнату на двоих переехали: тех, кто показал самые высокие результаты, селят отдельно, чтобы другие, не столь талантливые, не мешали им к отбору Инов готовиться. Возможно, мне надо было раньше эти записи просмотреть? Вдруг понял бы тогда, что мой друг сделает, если его в Челоград не выберут! Помешать смог бы, не допустить того, что случилось? По потолку бежала тонкая трещинка, и я долго скользил по ней взглядом, силясь понять, что же всё-таки двигало Ином, явившимся в наш интернат для собеседования, но так ничего и не придумал, а только вспомнил невольно, что Альбов мне говорил. Альбов Борис Евгеньевич, наш новый учитель физики – появился как раз незадолго до отбора и стал втирать мне такую чушь!.. Не знаю, как можно было на полном серьёзе нести все эти жуткие вещи: дичь просто какая-то, а не “достоверная информация”! Я скорее поверил бы, что у Моти на собеседовании случился приступ сумасшествия, например, или на медобследовании обнаружилось какое-нибудь отклонение, не выявляемое средствами наших врачей, а только особыми тестами Инов… Или ещё что-то, о чём он мне не сказал!.. Ну и что, что друг? Может, стыдно ему было таким поделиться! Даже со мной. Я вернулся к дневнику, читать который начал ближе к концу, с записи, что была сделана прямо перед собеседованием. “Многие дети попали в интернат ещё младенцами, но мечтают при этом жить в семье, хоть и никогда не имели такого опыта. А уж остальные – те, что стеклись в эти стены позже, в самом разном возрасте, – тем более. И Лёшка Пегов, по-моему, тоже, где-то в душе, всегда об этом мечтал, даже в последние годы, когда уже ясно стало, что ему может выпасть шанс попасть в Челоград. Как глупо! Я бы такой шанс ни на какую семью не променял. Хоть и жил с матерью больше двенадцати лет, да хоть бы и дольше, вообще похрен! Я был офигительно счастлив тут оказаться! Хоть младенцем, хоть подростком, как угодно, лишь бы только иметь возможность быть отобранным Инами! Ведь это единственное, что в жизни имеет значение. Это – ЦЕЛЬ. Это – СМЫСЛ. Смысл всего моего человеческого существования! И я, возможно, единственный из детей, кому лишиться семьи было только в радость, ведь я готовился к этому с малолетства…” Н-ничего себе откровение – заикаться начнёшь даже мысленно!.. Нет, то есть Мотя говорил мне, конечно, что очень хочет быть выбранным Инами – ну, а кто ж, блин, не хочет-то?! – но чтобы вот так: готов совсем без семьи остаться ради шанса – всего лишь шанса! – отправиться в Челоград! Мать умерла, а ему это “было только в радость”?! Мне вдруг вспомнились Мотины глаза – тёмно-карие, я бы даже сказал – чёрные, они сидели так глубоко в глазницах, что туда плохо попадал свет. Что там, на самом деле, за ними таилось?.. “...Я готовился к этому с малолетства” – как это может быть, если Мотя жил не в интернате, а с матерью?! Мне вдруг стало нехорошо от зародившегося подозрения. Нет, нет! – я попытался отбросить эти мерзкие мысли, но они продолжали кружиться в сознании, как застоявшийся воздух в запертом помещении – сколько не размахивай полотенцем, а духота всё равно никуда не девается. “Она таблетки перепутала! Ты даже не представляешь… я всего на пять минут, блин, за хлебом отлучился, а у неё – приступ!..” – рассказывал Матвей, и я отлично помнил, как он сдвинул брови и поник головой. Всегда бледное лицо его тогда стало ещё белее, голос дрогнул и я подумал: да он же едва сдерживается, чтобы не заплакать! Однако когда Мотя поднял глаза – они были сухими, а губы закривила тонкая усмешка. “Глупая смерть”, – обронил он, а я не знал, что на это ответить, и мы так и молчали все оставшиеся до ужина десять минут. Сидели в холле, возле громадного фикуса, а на противоположной стене, над общим телеком, светились зелёными цифрами часы – вот мы оба на них и пялились, а когда стукнуло шесть, встали с лавочки и в столовку потопали. Нам было тогда по тринадцать лет, Мотю всего три месяца, как в наш интернат зачислили, но я уже успел с ним крепко сдружиться. О смерти матери он не сказал больше ни слова, и я принял это как должное: что хотел, то сообщил, чего в душу к другу с ногами лезть? Так мне казалось в тринадцать лет. Но сейчас… чёрт! Ну, Мотя же точно знал, причём с раннего детства, что в Челоград отбирают исключительно одиноких! Тех, кто живёт в интернате, попал в высшие классы и достиг совершеннолетия. “Ины слишком гуманны, чтобы вносить разлад в семьи, поэтому кандидатами могут становиться только те, у кого нет ни родителей, ни других близких родственников” – с утра до вечера долдонят из каждого утюга. Даже если семья несчастливая, и родители сами готовы отдать детей Инам – а такие встречаются, любые документы готовы подписать, вплоть до полного отказа от собственного отпрыска (за хорошую денежную компенсацию, например) – это ничего не меняет. Ины никогда не идут навстречу! Ибо у них всё построено на принципах человеколюбия и гуманизма, а те, кто этого не понимает, лишь подтверждают, насколько низок ещё уровень их сознания. Так как же тогда Матвей Колчановский собирался достигнуть своей цели?! Надеялся, что мать умрёт до его совершеннолетия? Да с чего бы это, если Ины бесплатно спасают от всех болезней? Надо лишь записаться к их медикам на приём и дождаться своей очереди на лечение, получив поддержак – таблетки, которые не дадут умереть, что бы там с тобой ни было! Ух! – у меня даже живот скрутило от мысли, как легко может сын подменить таблетки лежачей матери… – мысль жуткая, но если он к отбору “готовился с малолетства”, а мать заболела, когда ему уже было двенадцать лет? То есть времени оставалось всего ничего, чтобы оказаться в интернате, окончить там школу с высочайшими результатами и попасть в высшие классы, откуда отбирают учеников в Челоград, когда им исполнится восемнадцать… Может, это лишь совпадение? А Мотя, осознавая свою одарённость, просто с детства надеялся, что у Инов поменяются правила? Раздался обеденный колокольчик, и я с облегчением захлопнул тетрадку, стараясь отбросить все мрачные мысли прочь.

*

По дороге в столовую я вспоминал, как Ин по имени Дважис – так он представился, когда прибыл в наш интернат, – вынес неподвижного и бездыханного Мотю из зала приёма, положил в холле прямо на пол и обвёл взглядом столпившихся вокруг учеников высших классов и преподавателей во главе с директрисой. Радужка его глаз мягко блестела, будто жидкий мёд, а овальные зрачки вдруг показались мне чёрными бездонными дырами. “К величайшему моему сожалению, – сказал Дважис низким голосом с характерными для всех представителей их расы присвистом и пришепётыванием, – Матвей Колчановский угрожал мне – поверенному в делах отбора молодых людей для отправки их в Челоград – нанесением физического вреда, поэтому я вынужден был остановить функционирование его организма”. “Вы убили его?!” – выдохнула Валентина Степановна Риглева – она была нашей воспитательницей много лет, вплоть до высших классов. “Жизнедеятельность Матвея прервана”, – уклонился от прямого ответа Ин. Высокий и гибкий, он склонил свою треугольную голову и посмотрел на Риглеву искоса, странно вывернув длинную шею и задрав подбородок чуть ли не выше глаз. Его оливковая кожа посвёркивала в свете ламп, как змеиная чешуя. Чешуёй она, собственно, и была, только мелкой, почти сросшейся в единое целое. Большинство людей искренне считало Инов красивыми, что лично меня, честно говоря, удивляло, потому что восхищаться, на мой взгляд, стоило вовсе не рептилоидной внешностью этих разумных существ, а их великими знаниями и тем, как они сумели достигнуть высшего уровня сознания и сделать себя бессмертными. “Но вы сможете восстановить её?” – под недовольно-удивлённым и пристальным взглядом директрисы, продолжала допытываться моя бывшая воспитательница. “Если вдруг возникнет такая необходимость, – Ин выпрямился, не отрывая глаз от Риглевой. – Колчановского я забираю на одну из наших станций”. То есть он что, уходит? А как же моя, назначенная на сегодня, оптимизация? “А можно спросить?” – сказал я, и все присутствующие люди сразу же с интересом на меня уставились. Медовые глаза Дважиса тоже переместились в мою сторону, но, в отличие от человеческих, неспешно и неохотно. Ин не отвечал, но чёрные дыры зрачков замерли на моём лице, и я расценил это как приглашение говорить дальше: – Когда мне приходить на оптимизацию?” Все взгляды скрестились на Дважисе. “Фамилия?” – осведомился Ин так, словно не он, а кто-то другой проводил собеседование, после чего отобрал от нашего интерната не одного человека, а сотню – всех не упомнишь! Власть что ль свою показывал? Красовался? Пугал? “Пегов. Алексей Пегов”, – не имея никакого желания обострять ситуацию, покорно произнёс я. Глядя мне в лицо, Ин полез в складки чего-то, густо намотанного на среднюю часть тела, и извлёк оттуда устройство, размером с блюдце, похожее на застывший плевок великана, который набрал в рот цемента. У них все приборы такие: неправильной формы, без экранов, надписей или циферблатов. Дважис погрузил в кляксу пальцы и принялся активно ковыряться внутри, будто ловил там какое-то шустрое насекомое. Следя за его манипуляциями, я неожиданно осознал, что вовсе не из-за пресловутого бессмертия стремлюсь попасть в Челоград. Мне только стукнуло восемнадцать, и впереди была туча времени, но вот науки и технологии! Здесь, на Земле, я никогда не получу доступа ко всем тем интересным проблемам, вещам и устройствам, которыми занимаются Ины, а в Челограде у меня, наверняка, будет такая возможность! Да вот взять хотя бы этот “цементный плевок”, где ковырялся Дважис – каково его назначение? Принцип работы?! Блин, ну, у Инов же столько всего любопытного! А устройство Вселенной?! Они ведь постигли его, раз умеют за секунду перемещаться на много световых лет в любую сторону! Я хочу знать, как это делается, как функционируют их переходы! И многое, многое другое! Хочу знать всё, пусть даже из-за этого я не смогу больше вернуться на Землю! “Мы – старшие братья человечества, и, под нашим присмотром, самые достойные представители вашего разумного вида, отобранные со всех уголков Земли, получают шанс перейти на следующую ступень развития тела и разума, чтобы первыми получить бессмертие. Мы не можем спрогнозировать, когда именно это произойдёт, и сколько понадобится избранных, чтобы они смогли общими усилиями достичь высшего уровня сознания, но их отдельное, закрытое общество, несомненно, поможет ускорить прогресс человечества. Название поселения на каждом из Земных языков звучит по-разному, но суть у него одна: Челоград – так будет по-русски – послужит своеобразным питомником, где мы выработаем методологию преобразования сознания человечества, которое пока ещё не готово ни к постижению наших технологий, ни к бессмертию. Всем известные инциденты с Василием Берендеевым и Майклом Стептоном достаточно ярко это продемонстрировали. И теперь все вы понимаете, почему мы больше не можем позволить жителям Челограда посещать Землю – это слишком опасно для самих посетителей. К тому же велик риск, что наши технологии попадут к неподготовленным людям и натворят колоссальных бед”. Ну и ладно… Земля наша хороша, конечно, и очень красива, но кроме этого ничего меня тут не держит – ни кола своего, ни двора, а уж по интернату я точно скучать не буду. Главное, меня допустят к великому знанию – вот в чём мечта всей моей жизни, и она скоро сбудется! А бессмертие… Ну, супер было бы, конечно, стать одним из первых, кто сумел до него дорасти, но это уже такой джек-пот, который людям вряд ли удастся столь быстро сорвать… Ну, да и фиг с ним! Поездка в Челоград и без того обещает такие перспективы, что дух захватывает. Расположенный на самом кончике подбородка рот открылся, Ин со свистом втянул в себя воздух и произнёс: “Я сообщу о времени по общей системе оповещения, когда прибуду обратно. А сейчас я должен срочно покинуть Землю”. Это меня удивило: в этом году Ины впервые провели отбор не в положенные числа, а на несколько дней раньше, что стало для интерната неожиданностью и обернулось головной болью для директрисы. А теперь, получается, моя оптимизация и отправка в Челоград откладывается! – Ну, и в чём же тогда был смысл этой спешки с отбором? Какая-то странная логика!.. Да и вообще – из-за чего весь сыр-бор? Что мой обезумевший друг мог сделать такого ужасного, что потребовалось его усыплять? Да, люди слышали крики и грохот из зала приёма, но даже просто стронуть с места иновскую технику, а уж тем более разбить её или сломать – невозможно! Ну, размолотил Матвей пару обычных стульев, и что? Недостаточно было его просто притормозить или обездвижить минут на пять, пока успокоится?.. Дважис тем временем закончил ковыряться в кляксе и положил её на пол возле Моти. Затем поднял ногу, обутую во что-то мягкое, вроде сукна, и оно вдруг разошлось в четырёх местах, выпустив наружу крепкие, толстые пальцы. Их у Инов – четыре, и все равны по размеру. У человека только один большой палец противостоит остальным, а у наших друзей-старших-братьев – два против двух. Верхние и нижние конечности у них одинаково ловкие, а ноги, хоть и длиннее, но выглядят так же, как руки, разве что кисти на них крупнее. Дважис воткнул их в кляксу, будто вилку в розетку вставил, и сразу же в воздухе возле лежавшего на полу тела стало расползаться пятно из серой – нет, скорее даже бесцветной, – мути. Пятно стремительно разрасталось, и когда достигло пары метров в диаметре, Ин вынул из кляксы ногу, столкнул ею прямо в серую муть усыплённого Матвея, а сам шагнул следом. Как только он скрылся из виду, портал-переход исчез. Объяснениями, как и прощанием со всеми присутствующими, Дважис не озаботился: свалил просто к едрене фене, и всё! Я потом, когда все разошлись, осторожно прощупал оставленную Ином кляксу: не только на вид, но и на ощупь она казалась сделанной из цемента – я даже разулся, стянул носок и ногой попробовал, но “плевок великана” так и остался непроницаемым. Невзирая на то, что иновские технологии были внедрены повсюду, для человечества они оставались закрытыми. Внутри или снаружи каждого нашего станка, прибора или другого устройства, будь то компьютер, телефон, телевизор, автомобиль – вообще в любой сложной технике – обязательно сидела клякса-плевок соответствующего размера. Безвозмездный дар человечеству. Быстродействие, надёжность, эффективность – возросли многократно, как было написано в учебнике по обществоведению. Однако ни удалить, ни тем более заменить иновские кляксы ни один человек был не в состоянии, и теперь получалось, что если Ины нас бросят, то нам не только бессмертными никогда не стать, но и вообще не выжить. Ну, то есть выжить, конечно, только совсем без удобств. Примитивно. Как в каменном веке. Натягивая обратно носок и обуваясь, я заметил, что дверь в зал приёма Инов чуть приоткрыта: видно, Дважис забыл захлопнуть, когда вытаскивал Мотю в холл. Я скользнул внутрь и увидел поваленный стеллаж, разбросанные по полу папки и сломанный стул. Тут же представилось, как Колчановский заявился сюда требовать объяснений. Почему его, лучшего ученика всех времён и народов, не берут в Челоград?! А Дважис в ответ изогнулся на своём стуле, задрал подбородок выше глаз, и ровным голосом, без эмоций, спросил: “Фамилия?”, хотя ведь только вчера проводил собеседование! Одним этим уже можно было взбесить, но Мотя, наверняка, сдержался. И ещё протерпел сколько-то, пока слово за слово, Ин не послал его куда подальше, – вот тогда мой друг в ярость и впал… Вздохнув, я окинул взглядом приёмный зал и заметил, что комп, который Ины использовали, чтобы составлять понятные людям документы, мигает жёлтеньким огоньком. От удара по клавише пробела экран ожил, открыв дерево из папок, в которых хранились учебные материалы, тесты, какие-то накладные, акты, приказы… ничего интересного… О! результаты ежегодных отборов! Вот тот, двухлетней давности: Икоркина Дарья и Разуваевы Игорь и Олег – близнецы. А вот последний от 17.06 этого года, он должен быть про меня – ага, точно… Стоп! Я закрыл файл и воззрился на дату. Собеседование с Ином было восемнадцатого, а не семнадцатого! Семнадцатого Дважис прибыл, а отбор он проводил только на следующий день – уж мне ли не знать! Ну да, вот же, в теле самого документа, написано: от 18.06. Я проверил время в компе – с ним всё было нормально, и дата горела сегодняшняя. А документ о результатах отбора был составлен и сохранён на день раньше – выходит, Дважис заранее знал, кого выберет? Снова вспомнился мой крамольный разговор с новым физиком Альбовым, но я от него отмахнулся: ну, подумаешь, с датами какая-то путаница! Зал приёма Инов, тем не менее, я всё же покинул в лёгкой растерянности, однако никому об обнаруженном мной несоответствии говорить не стал, ведь оно на самом деле ничего не доказывало… Так чего языком зря молоть? Тем более собрание по поводу моего отбытия уже состоялось, все слова были произнесены, поздравления приняты – отрезанный ломоть, чего уж тут скажешь? Вот и потопал я тогда в свою комнату, дожидаться, когда Дважис вернётся и по общей системе оповещения прикажет мне явиться для проведения оптимизации.