Эпидемия

Глава 12

Тепло и тихо. Неподалеку зябкий ветерок пошевеливает в сумерках тяжелые от почек ветви сирени, однако желтый язычок свечи стоит, почти не колеблясь. Странно: лежишь на рваном пледе, а земля под ним почему-то теплая; сгущается вокруг стылая мартовская ночь, а озноба почему-то не ощущаешь.

— Свечек много еще? — спросил Сергей Арсентьевич.

— Предпоследняя.

— И что будем делать?

— Сообразим что-нибудь. Или он сообразит…

— На Бога надейся, а сам не плошай, — проворчал Мурыгин.

Каждый думал о своем. То есть примерно об одном и том же.

— Костик, — позвал Мурыгин. — За кого болеешь?

— В смысле?

— За нас или за них?

— За них.

— Почему?

Стоеростин долго обдумывал ответ.

— Миска, — негромко подсказал Мурыгин. — Навесик. По спинке гладит…

— И это тоже, — согласился Костик.

— А что еще?

Стоеростин молчал. Молчал и Мурыгин, решивший, очевидно, дождаться исповеди во что бы то ни стало. Наконец Костик шевельнулся, вздохнул.

— Знаешь, Серый, к чему я пришел с годами? — признался он. — К тому, что все естественное — безобразно. Почти все…

— Странно, — сказал Мурыгин. — Мне казалось, ориентация у тебя традиционная…

— Я же сказал: почти. Почти все… — Лицо Стоеростина было печально. Голос звучал ровно, отстраненно. — Вот я продукт естественного отбора. От одной этой мысли можно удавиться. У меня за спиной — мириады смертей. Амебы ели амеб, медузы ели медуз… Миллионы лет жрали друг друга заживо — и все, получается, только для того, чтобы на свет появился Костик Стоеростин…

— Вполне естественно!

— А я о чем?

— Ну так уверуй в Бога — и все дела!

— Эх! — с горечью сказал Костик. — Как бы я хотел уверовать, что дважды два равняется пяти! Но, ты понимаешь, сколько ни раскладываю пальцы — все четыре да четыре выходит… Как я тебе в Него уверую, если вокруг сплошной естественный отбор?

— Сам же говорил, что без самообмана не проживешь.

— Да. И это, к сожалению, тоже естественно…

Разговор грозил уползти далеко в сторону от главной для Сергея Арсентьевича темы.

— Так почему тебе лучше, чтобы мы их не одолели?

— Потому что вы, суки, опять заставите меня бороться за существование! А я не хочу бороться за существование! Противно мне бороться за существование…

— Ну удавись, — дружески предложил Мурыгин.

— Тоже не хочу… — Стоеростин поднялся, зачерпнул ведерком водицы, принялся наполнять бутылку. — Сейчас приду…

С пластиковым сосудом в руках он вышел во внешнюю тьму и вдруг пригнулся, почти присел. Выждав секунды три, медленно выпрямился — и тут же присел снова. Явно заколебался, не вернуться ли, но передумал и, не разгибаясь, побежал в сторону ящичка.

Мурыгину оставалось лишь гадать о смысле увиденного. Если это был нагоняй, то по какому поводу (вроде бы ни в чем не провинились), а если очередная дурацкая шутка Стоеростина, то что она могла означать?

Сергей Арсентьевич достал и включил сотик. Устройство пока не разрядилось, но по-прежнему искало сеть. От чего еще придется отказаться, если они захватят и поделят всю землю на такие вот экологически чистые участки? От горячих ванн, от автомобилей, от денег… Да, в том числе и от денег. Мурыгин представил подобное будущее и ужаснулся. Пусть у него не было сейчас ни того, ни другого, ни третьего, однако он хотя бы мог надеяться, что со временем все эти блага к нему вернутся. А так…

Сергей Арсентьевич спрятал телефон и достал сигареты — успокоить нервишки. Кстати, от сигарет тоже придется отвыкнуть… Прикурил, хотел задуматься вновь, когда справа из ночной темноты беззвучно полыхнуло. Зарница? Похоже… Надо полагать, с севера подкрадывалась первая гроза. Рановато, однако в этом году весна и впрямь выпала неслыханно быстрая и сумбурная. То снег, то теплынь.

Зарница повторилась, и в ее красноватых отсветах Мурыгин увидел среди голых стволов согнувшуюся в три погибели человеческую фигурку, направляющуюся бегом к навесику. Это возвращался с горшочка Стоеростин…

Он шумно ворвался в заколдованный круг, едва не налетев на кормушку. Свеча колыхнулась, запрыгали тени. Отдышался, уронил опустевшую пластиковую бутылку, тяжко осел на драный плед. Глаза у Костика были круглые.

— Что это с тобой? — неприязненно спросил Мурыгин.

— Со мной?.. — хрипло переспросил Стоеростин. — Наружу выгляни!

Над рощицей взошло, затрепетало бледное зарево. Ощупанный страхом, Сергей Арсентьевич поднялся, осторожно боднул невидимую оболочку защитного пузыря — и был оглушен. Ночь выла, ревела, визжала.

— Что это? — отпрянув в тишину укрытия, в ужасе спросил он.

— Авиация, друг мой… — с идиотской восторженной улыбкой ответил ему Костик. — Военная авиация… с артиллерией…

— Бомбят?!

— Нет еще. Но, кажется, сейчас начнут.

— Неужели… ядерный удар?.. — еле вымолвил Мурыгин.

— Рядом с городом? С такой высоты? Брось… Для начала долбанут чем-нибудь попроще. Сигарету подбери. Плед прожжешь…

Сергей Арсентьевич послушно подобрал и выбросил оброненную сигарету. Оказавшись снаружи, огонек разлетелся искрами, облепившими на миг незримую выпуклость оболочки. Должно быть, против ветра бросил…

Темнота заворочалась, вспучилась, вывернула алое нутро — и половина защитного пузыря стала видимой — вспыхнула ослепительными штрихами. Надо полагать, хлестнуло землей, осколками, ветками. Язычок свечи колыхнуло, но не от ветра — почва подпрыгнула. Мурыгин не упал рылом в плед исключительно потому, что все произошло совершенно беззвучно.

— Ничего… — услышал он малость подрагивающий голос Костика. — Держит… Интересно, сам-то он как… снаружи?..

— Думаю… не пропадет… — В горле Сергея Арсентьевича сделалось шершаво. — Что это было? Бомба? Снаряд?

— А тебе не все равно?

— Ну… все-таки…

— Ф-ф!.. Мр-р!.. Ш-ш!..

Оба привскочили от неожиданности и уставились на возникшее возле миски существо. Это была знакомая им кошечка щучьей расцветки с двумя рыжими подпалинами на хребте. Шерстка — дыбом, зрачки разъехались во весь глаз. Ночная тварь.

— Господи… — пораженно вымолвил Мурыгин. — Откуда ты, киска?..

— Откуда-откуда… — ответил за пришелицу Стоеростин. — Из-под артобстрела!

— Я понимаю… Как ее туда занесло? Или он им даже укрытия не сделал?

— Кто?

— Сосед наш!

— Черт его знает!..

— Или прямое попадание… — с затаенным страхом произнес Мурыгин.

— В навесик?

Тот не ответил. Вроде бы кошечка была цела-невредима, только сильно испугана.

— Может, просто погулять пошла, а тут все и началось… — с надеждой предположил Костик. Протянул руку, но погладить не решился. От ужаса могла и цапнуть. — Напугали киску… дураки здоровые… — Он обернулся к Мурыгину. — Сайру вскрой!

Сайру кошка есть отказалась. Снова ослепительно чиркнуло по куполу, снова шатнулась земля.

— Угодит — выкорчует на фиг… — предупредил Мурыгин.

— Пожалуй… — с кряхтением согласился Костик.

Бушующий снаружи ад был в точности таков, каким он представлен в Писании: огнь и тьма кромешная. Единственное отличие — тишина. В конце концов не выдержали — залегли.

И все равно было очень страшно. Во время снегопада по крайней мере обозначались очертания купола, а тут полное ощущение беззащитности: лежишь ничком, опасаясь поднять голову, то ли оглохший, то ли контуженый, а вокруг — огненно-черный кошмар, неслышный армагеддон. Вдобавок земля под навесиком не только содрогалась при взрывах — она еще издавала звуки. Недра тихонько взрыкивали.

Потом кто-то вскочил на спину Мурыгина — и тот чуть не заорал. Передние когтистые лапки деловито, по-хозяйски размяли Сергею Арсентьевичу загорбок, словно бы взбивая подушку, после чего бесцеремонная киска свернулась клубком промеж лопаток. Хотел сбросить, как вдруг сообразил, что обнаглела-то она не зря — явно почувствовала себя в безопасности. А коли так…

Закинул руку за спину, попытался погладить.

— У Президента заболи, у спикера заболи, у киски заживи…

Лежащий рядом Стоеростин нервно заржал.