Гранитный чертог

– Он получает, что заслужил, – ответила Млада, сложив руки на груди. – А вот твоего отца ждет расправа похлеще, если его не убьют в сражении.

Рогл только неопределенно повел подбородком. Старался показать, что судьба отца его вовсе не трогает, но, знать, он не совсем еще смог переступить черту отчуждения. И сможет ли? Родня как-никак.

– Надеюсь, вы сумеете его поймать, – глухо, так, что его слова терялись в возбужденном гуле толпы, пробормотал вельд.

– Я очень постараюсь. Не сомневайся. И лучше тебе не путаться у меня под ногами в тот момент, когда мы с твоим отцом встретимся.

Рядом кто-то возмущенно вскрикнул, и по самым ближним к месту казни рядам зевак прокатился ропот, разрастаясь и ширясь по всему двору. У Млады будто что-то толкнулось внутри – она взглянула на князя. Драгомир неподвижно и тяжело смотрел на Аксена, который что-то быстро и тихо ему говорил – издалека не разобрать. А горожане продолжали негодовать на то, что приговоренный, гиблая душа, решился обратиться к правителю. Где это видано, чтобы ему слово давали? Небось за луну наговорился вдоволь. Воеводы настороженно переглядывались, Виген таращился на Аксена, стоя вполоборота. Но никто останавливать посадника не спешил: с места тот не двигался, только тараторил без умолку, не успевая переводить дыхание.

Можно было бы подумать, что он в очередной раз молит о прощении, а может быть, даже о пощаде. Но что-то в его низком сбивчивом тоне навевало смутную тревогу. Словно не посадник говорил, а возносил заклинание колдун или волхв вершил обряд на древнем языке, непонятный, а оттого пугающий. Млада медленно обходила ограждение круга, стараясь приблизиться к помосту, где стояло княжеское кресло. Она и хотела бы торопиться, но ноги будто бы налились каменной тяжестью, и их можно было переставлять лишь с неимоверным трудом. Точно во сне.

Когда она обогнула лишь малую часть круга, посадник внезапно замолк и скособочился. Будто из него в мгновение ока вылетела жизнь. Но как-то он еще продолжал стоять, шатаясь, словно вусмерть пьяный, хотя казалось, что даже не поднимаются его плечи от дыхания. Горожане затихли, обескураженно ожидая, что будет дальше.

Князь глубоко вздохнул, его лицо осталось неподвижным и спокойным – знать, все сказанное посадником не очень-то его тронуло. Правитель взглянул на ката [30], которого привел Виген, и махнул на Аксена рукой: приступай. Молчаливый детина в капюшоне и до глаз закрывающей лицо повязке опустил увесистую пятерню на плечо посадника; тот вздрогнул и понуро поплелся к плахе, не сводя с нее взгляда. Желтоватый сосновый срез еще сочился смолой; медленно, незаметно глазу, стекали мутные капли по вырубленной для подбородка выемке. Даже жаль, что еще живую древесную плоть вот-вот замарает кровь предателя.

Аксен вздохнул и, опустившись на колени, положил голову на колоду. Кат деловито обошел его сбоку, поигрывая остро наточенным топором. Одно что не приплясывал. В его глазах, поблескивающих под капюшоном, не отразилось ни сомнения, ни вопроса – только безразличие и капля нетерпения: скорей бы закончить дело и получить свою плату за работу, которую ни один честный человек выполнять не хотел. Громко крякнув, как мужик, рубящий дрова, он широко замахнулся и обрушил тяжелый удар. Но Аксен, который до того зажмурился и боялся шевельнуться, вдруг дернулся, будто его напугал свист топора. Лезвие только вскользь задело его шею, брызнула в сторону яркой алой струей кровь и полилась густым потоком по плахе. Посадник выпучил глаза и захрипел, пытаясь отползти в сторону – но со связанными руками он не смог обрести равновесие и завалился на бок. Захныкали дети, кто-то начал убегать, расталкивая соседей. Кто-то разразился ошарашенной бранью.

И тут случилось невероятное: кат, что до злополучного удара глумливо прогуливался вокруг Аксена и смеялся над ним одними глазами, вдруг шарахнулся от того в сторону, как от чумного. Позабыл о своем долге, забыл о награде, надо сказать, немалой, и казалось теперь, что он готов бежать отсюда, куда ноги унесут. Знать, хоть сам на распоследнего висельника похож, а убивать других ему не приходилось.

Князь поднялся с места и, повернувшись к Вигену, что-то ему сказал. Начальник стражи, не глядя на корчащегося Аксена, поймал за шиворот удирающего ката.

– Закончи, что начал, – прошипел он. – Иначе я тебя здесь самого…

Но тот возвращаться не торопился, более того – пытался высвободиться из крепкой хватки скрытника.

– Так нельзя… – пробормотал Рогл, неподвижно глядя на все происходящее. И обращался он словно не к Младе, а к кому-то другому или внутрь себя.

Вельдчонок оттеснил в сторону рядом стоящего горожанина и двинулся в круг, никак не ответив на сильный толчок в плечо. Млада хотела было ухватить его за руку, но не успела – стена спин перед ней сомкнулась.

– Стой, куда?! – крикнула она Роглу вслед, пытаясь протиснуться боком.

Но мальчишка и головы не повернул. Придерживая на плече ремень налучья, он шел к Аксену, быстро и уверенно. Млада наконец вырвалась из плена толпы, дернула за локоть стоящего неподалеку стражника, указав взглядом на вельда – чего зеваешь, мол? – и тут же махнула на него рукой. Сама разберется. Не хватало еще, чтобы бестолковый мальчишка, собственная жизнь которого болтается на волоске, влезал куда не следует! В этот раз скрыть ничего не удастся – весь город увидит. Но, уже перешагнув через провисающую веревку ограды, она остановилась. А надо ли мешать? Если Рогл захотел расправиться с предателем князя, сгладить оплошность незадачливого ката, – не тот ли это самый случай, чтобы хоть как-то смыть с себя след проклятого родства? Не та ли это возможность проверить силы отрока, который хочет стать воином и сражаться во славу правителя? Да, дело не слишком-то геройское: добить лежачего – но твердость, с которой Рогл захотел это сделать, заставляла думать, что так оно и должно быть.

Млада так и осталась стоять у границы круга. Она видела, как спешат к вельдчонку стражники, уже зная, что не успеют остановить. Как в недоумении отвисает челюсть у Вигена, беспомощного в этот самый миг помешать ему. Видела, как Рогл, только мгновение помедлив, поднимает с земли топор и одним удивительно точным ударом обрывает страдания посадника. И как Аксен обмякает, точно пустой мешок, в пятне крови, ослепительно ярком на белом снегу и дымящемся от мороза.

Вокруг стало мертвецки тихо. Только вдалеке залаяла собака.

Хальвдан, покачав головой, отыскал Младу взглядом и молча пообещал, что пощады ей не будет. Взгляд Бажана был ничуть не добрее. На этот раз она не стала нарочно усложнять себе участь и поспешила к Роглу, чтобы скорей увести его, пока не обрушилось со всех сторон любопытство ошалевшей толпы и негодование старшин.

– Быстро в избу, и чтобы до вечера я тебя не видела, – тихо проговорила она, схватив мальчишку за пояс.

Рогл прянул в сторону, словно только теперь накрыло его осознание того, что он сделал. Виген отпустил ката и быстро перегородил ему дорогу, но Млада подтолкнула вельда в спину, оттесняя начальника стражи плечом.

– Совсем ума лишилась? – гневно прошипел тот. – Какого беса ты отпустила от себя этого гаденыша?

– Он не сделал ничего плохого. Только завершил то, на что не хватило смелости у вашего ката. Где вы только его нашли? Тьху!

Рогл, наконец осознав, что самое время уносить ноги, быстро затерялся среди кметей, которые кучкой стояли по правую сторону круга. Парни пропустили его и тут же снова сдвинули плечи, будто никого тут и не было.

– Клянусь мечом Индры, ты пожалеешь, – начальник стражи поднял руку, собираясь якобы погрозить Младе кулаком, но только небрежно стряхнул снег со своего плеча, сохраняя самое невозмутимое выражение лица.

– Смотрите! – выкрикнули в толпе.

– Сохрани нас, Индра…

Что еще за напасть? Млада обернулась.

Мертвое тело Аксена, притулившееся у плахи, вздохнуло, как тесто в теплом углу, и вдруг начало расплываться, теряя очертания. Темные прожилки поползли по его рукам и шее, заливая кожу чернотой. Веревки вплавились в запястья. Потек в воздухе отвратный душок, но не гниения или тлена, а чего-то другого. Прикрыв нос рукавом, Млада вспомнила, чтó однажды уже воняло так: ее раны от вельдских стрел. Только тогда это была едва уловимая ниточка зловония, а теперь от него перехватывало дыхание и слезились глаза. Кто-то из особо чувствительных девиц даже бухнулся в обморок, и над ними тут же захлопотали. Других, кому поплохело, уводили прочь. Но большинство зевак, любопытство в которых пересиливало страх и отвращение, продолжали глазеть.

Встал с кресла и подошел ближе князь, а за ним и воеводы.

– Уберите его отсюда. Быстро, – стальным тоном приказал Драгомир у Вигена над ухом. – Хотите, чтобы все люди разбежались?

– Ох, нечисто дело. Нечисто… – дрожа, как последний лист на ветру, пробормотал кат, который будто прирос к месту и с тех пор так и не смог уйти. – Колдовство…

– И этого уберите, – устало добавил правитель.

Виген махнул упустившим Рогла стражникам, указывая на Аксена. Те, до сего момента таращась на происходящее, как и все, подобрались и поспешили выполнять приказ, брезгливо при этом морщась.

– Ты бы отошел, княже, – Млада тронула Драгомира за рукав. – На всякий случай.

Тот опустил на нее взгляд, но ничего отвечать не стал.

Кто-то из стражников ругнулся, и его голос потонул в громком угрожающем шипении.

– Уходим, Драгомир. Скорей, – Хальвдан совсем не почтительно схватил князя за грудки одной рукой и потянул вон из круга.

Но они не успели отойти далеко. Тело Аксена в мгновение ока истлело окончательно, изошло черным, как плотная туча мошкары, дымом. Облако его мгновенно разрослось, пустило щупальца в стороны, заслоняя дневной свет, накрыло круг и толпу, в которой тут же началась шумная паника. Только слышно было, как кого-то толкают, а кому-то наступают на ноги. Люди шарахались и падали, не видя, куда нужно идти. Похоже, даже часовые на верхушках острогов совершенно ослепли и теперь перекликались между собой, как в лесу. Басом бранились мужики и визжали бабы. Стражники в полнейшей темноте пытались навести порядок – да куда там!

Млада присела к земле, надеясь, что хоть так что-то увидит. Стена едкого дыма, которая, кроме слепоты, других ничем, казалось бы, не беспокоила, ей выедала нутро. Как будто шарила в груди и кишках чья-то шершавая рука. К этому жуткому ощущению примешивалось еще одно – стороннее, но одновременно с этим и близкое. Так в детстве Млада чувствовала боль, когда сестра, соскользнув на камнях у реки, расшибала себе коленку. Она почти на четвереньках поползла в ту сторону, откуда доносился до нее отклик чужого страдания, и чем больше приближалась, тем страшнее ей становилось. Так страшно, как никогда не было – хоть она отчетливо понимала, что так безумно бояться просто не способна. Продолжалось это всего несколько мгновений. Затем со спины налетел порыв ветра и, словно корова языком, слизнул серо-черное марево со двора.

Люди застыли в тех позах, в которых их застало избавление от напасти. Одни были уже у самых ворот, другие поднимались с земли и помогали товарищам. Они настороженно озирались, не веря, что этот мимолетный морок, задурманивший умы, прошел так же внезапно, как и начался. Им как будто даже стало неловко оттого, как малодушно они себя повели, когда ничего страшного не случилось. Все живы и здоровы, не считая синяков, оставленных соседями в суматохе. Вечером они вспомнят о том и посмеются или смущенно помолчат. А сейчас с лиц людей постепенно сходил испуг, сменяясь непониманием: что это такое было?