Обыкновенные монстры

26. Дом со множеством дверей

Когда ребята подплыли к берегу, на пирсе их ожидал человек в черном плаще. На волнах поблескивали отражения фонаря. Все молчали; тишину прерывали лишь плеск весел и скрип лодки. Мужчина поднял фонарь, и друзья увидели, что это слуга доктора Бергаста, мрачный, с каменным лицом. Он медленно осветил лицо каждого из них.

Он задержал фонарь возле Чарли и Марлоу.

– Вы двое, – сказал он голосом, глухим, как звук большого барабана. – Доктор Бергаст желает вас видеть. Немедленно.

Он не упрекнул их за то, что они покинули Карндейл ночью, что было явным нарушением правил. И все же его недовольство было очевидно.

– Вот черт. – Чарли почувствовал у своего уха дыхание Рибс.

Комако выглядела пристыженной. Чарли понимал, что позже она будет обвинять в том, что они решили пробраться на остров, всех остальных, но ведь это была и ее идея тоже. Он вспомнил, как, когда они остались одни, она сказала: «Я ведь все понимаю…», «По-настоящему безопасно не бывает нигде…». Вдруг он понял, что ее лицо отражает не стыд, а кое-что другое. Страх.

Он протянул руку, чтобы поддержать выходящего из лодки Марлоу. Но Рибс еще не закончила.

– Не верь всему, что он тебе скажет, – прошептала Рибс. – Старый Бергаст, я имею в виду.

– Да я ведь даже не знаю, что нас ожидает, – пробормотал Чарли.

– Шустрее! – рявкнул слуга.

Прохладные пальцы девушки коснулись его запястья.

– Только будь осторожен, Чарли Овид.

Чарли вылез из покачивающейся на волнах лодки и, взяв за руку Марлоу, последовал за слугой доктора в темноту.

Комако смотрела, как они исчезают в ночи. Затем оставшиеся медленно пошли к особняку в сопровождении великана Оскара, Лимениона. Все молчали. В этой темной тишине Комако было не по себе. Находясь в плену корней глифика, она кое-что увидела – точнее, ей словно показали изображение, осмыслить которое было нелегко.

Вернувшись в Карндейл, они пробрались в свое излюбленное убежище в дальнем конце пустого коридора, под выходившим на восточное крыло большим окном. В кабинете Бергаста горел свет.

– Я что-то видела, – сказала она и, подняв голову, посмотрела на Оскара с Лименионом и Рибс, материализовавшуюся во мраке. – На острове. Глифик мне кое-что показал. Я пыталась расспросить об исчезнувших детях и о таинственном экипаже, но не думаю, что мои слова произвели на него какое-то впечатление. Но он умирает. Глифик умирает, и он показал мне что-то вроде, я не знаю, может быть, воспоминаний. Показал, как доктор Бергаст давал ему какое-то… лекарство. Наверное, он делает его в своей лаборатории. Поддерживает жизнь глифика. Еще я видела, как разрывается орсин, и Карндейл, охваченный пламенем.

Комако нахмурилась, покачав головой:

– Ужасное зрелище. Не знаю, будущее это или давнее прошлое. Или глифик просто боится, что произойдет нечто похожее. – Она в замешательстве провела рукой по своей косе и медленно продолжила: – Если глифик умрет, орсин откроется. И тогда через него сможет пройти все.

Оскар кивнул, как будто понимая:

– Мертвые.

– Ты тоже видел, – сказала она.

– Нет, – прошептал мальчик. – Ну, то есть только кое-что… Видел, что он умирает.

На глазах его выступили слезы.

– Не знаю, как… просто видел. И видел, что он боится. Страх Паука. Но было кое-что еще. Вход в какую-то лавку. Там была надпись: «Свечная Олбани». И… я знаю, где она, Ко. На площади Грассмаркет в Эдинбурге. Мы с мистером Коултоном останавливались там перед тем, как он привез меня в Карндейл.

– «Свечная Олбани»? В Эдинбурге?

Оскар кивнул.

– Думаешь… пропавшие таланты там?

– Может быть.

– Зачем глифику было показывать нам это? Ну, то есть, если не…

Комако провела языком по губам, составляя мысленный список и сгибая пальцы:

– Итак. Глифик умирает. Доктор Бергаст пытается поддержать его жизнь, но вечно продолжаться это не может. Также имеется темный экипаж и пропавшие воспитанники. Кто-то здесь, в Карндейле, этот экипаж обслуживает. Похоже, это все как-то связано со свечной лавкой в Эдинбурге. И еще из кабинета доктора Бергаста исчезли досье на пропавших.

– Думаешь, все это связано между собой? – пробормотала Рибс. – Думаешь, Бергаст причастен к пропаже детей? Их имена были перечислены в той записной книжке…

– Нет, – твердо сказала Комако.

В темноте блеснули влажные глаза Оскара.

– Может… может, не все так ужасно, как кажется, – сказал он. – Может, доктор Бергаст знает про то, что происходит, но детям не причиняют вреда. Может, это делается ради их защиты.

– Защиты? – фыркнула Рибс.

– Может, им угрожает какая-то особая опасность. От Джейкоба.

– Больше, чем Марлоу?

Оскар покраснел и замолчал.

– Ррр-у, – прорычал великан из плоти.

Комако обеспокоенно дернула себя за косу:

– Рибс, а что Паук показал тебе?

Но Рибс лишь скривилась, а ее лицо приобрело странное выражение – отчасти раздражение, отчасти отвращение. Она хмыкнула, высоко подняв веснушчатый нос.

– У тебя же тоже было видение? Что ты видела?

– О, много всего. Много-много, – кивнула Рибс. – Целую кучу.

– И что же? Не соизволишь поведать нам?

Рибс почесала локоть и нахмурилась:

– Ну, там… была та самая свечная лавка. Да, в Эдинбурге. И то, как Бергаст лечит Паука. Это я тоже видела. Уфф… да много чего было.

Наступила тишина.

Потом тихо заговорила Комако:

– Ты ничего не видела, да?

Рибс скорчила недовольную гримасу.

– Почему мне единственной ничего не показали? – голос ее почти дрогнул от неверия. – Почему я всегда в стороне? Значит, у вас с Оскаром были видения, а у меня нет? Чем таким я хуже?

– Может, он тебя не видел, – услужливо предложил Оскар, – потому что ты была невидимой?

Рибс с гневом взглянула на него.

– Это был риторический вопрос!

– Р-р-р, – проворчал Лименион.

Рибс перевела взгляд на великана:

– Что? Паук и с тобой поговорил?

Комако не смогла сдержать улыбки.

– Неважно, – сказала она. – У нас мало времени. Нужно найти эту лавку и выяснить, что там происходит.

– О чем ты?

– О том, что нам нужно в Эдинбург.

Оскар нервно заморгал:

– Эдинбург! Но мы… мы… даже не сможем пробраться через стражей… без разрешения.

– Вообще-то… – сказала Рибс и, пригладив свою рыжую шевелюру, нехотя продолжила: – Мы с Ко как-то обнаружили небольшой проход за пределы Карндейла. Может, он до сих пор открыт. Брешь в защите, Оскар. Достаточно большую, чтобы через нее пролезли мы все. Даже старина Лименион.

– Вы никогда мне не рассказывали, – обиженно произнес мальчик.

Комако нежно дотронулась до его плеча:

– Нам нужно найти место, откуда приезжает экипаж, Оскар. «Свечная Олбани». Прежде чем он приедет за нами. Ты видел то место в своем видении. И сможешь показать нам его.

– Но у нас будут неприятности, – произнес он, проглотив вставший в горле комок. – Если мисс Дэйвеншоу…

– Тебе не просто так показали ту лавку, – продолжила Комако. – Паук хочет, чтобы мы пошли туда. Хочет, чтобы мы что-то узнали. Там должна обнаружиться какая-то нить между тем, что происходит с ним и с пропавшими детьми… Все это связано между собой, Оскар.

Мальчика охватила дрожь.

– Хорошо, – кивнул он, пытаясь казаться храбрым.

Рибс, похоже, не слушала его. Она снова принялась хмуро бормотать себе под нос, яростно царапая ногтем подоконник:

– Подумаешь, дурацкий Паук со своими дурацкими видениями…

Когда Чарли и Марлоу покинули остальных, слуга провел их через лужайку к главному зданию поместья. Они попали в вестибюль, прошли по коридору, поднялись по лестнице, преодолели еще один коридор, в котором через каждые двадцать футов располагалась дверь, и наконец добрались до кабинета доктора Бергаста.

– Ничего не трогайте, – предупредил их слуга. – Доктор Бергаст скоро прибудет.

Чарли и не хотелось ничего трогать. Это был тот же самый кабинет, в котором он побывал всего несколько дней назад, но теперь он выглядел как-то не так пугающе. В камине горел огонь, лампы на стенах освещали комнату золотистым светом, у очага расположились кожаные кресла. Воздух был теплым, навевающим сон, с легким ароматом сигарного дыма. В одном углу стоял запертый на ключ деревянный картотечный шкаф, в другом – клетка с замершей на жердочке птицей. На стене висел странный чернильный рисунок, состоящий из перекрещивающихся линий и кругов. Марлоу осторожно прошелся по персидскому ковру и встал перед картиной, уставившись прямо на нее. В самом центре комнаты возвышался стол доктора Бергаста: гладкий, темный, пустой, если не считать подноса с графином вина и одиноким, наполовину полным бокалом. Записной книжки Чарли нигде не заметил.

Кабинет мог бы казаться вполне уютным, если бы не одна странная особенность: двери. Всего их оказалось девять; все они были закрыты, все сделаны из одного и того же материала – древнего, тяжелого на вид дуба, – и все их покрывали странные завитки, как будто древесину прогрызли корабельные черви. Такое количество дверей создавало ощущение заброшенной железнодорожной станции или почтового отделения в нерабочее время – места, в котором должна царить суета, в котором постоянно толпятся какие-то люди. Чарли беспокойно оглядывался по сторонам. В ту ночь он заметил не все двери. Увидев птичью клетку, он подошел к ней поближе, чтобы как следует рассмотреть. Внутри сидели не птицы, а пугающие создания из костей и латуни. Они поворачивали головы из стороны в сторону, как бы рассматривая мальчика своими пустыми глазницами. Чарли вздрогнул.

Марлоу в задумчивости сел на большой диван, поджал ноги, сцепил руки и принялся терпеливо ждать. Чарли понимал беспокойство мальчика, ведь им предстояла встреча с его приемным отцом; он не мог представить, что сейчас происходит у него на душе; Чарли хотел что-то сказать, спросить, все ли в порядке, утешить его, но опоздал: в тот же миг входная дверь резко распахнулась, и в кабинет вошел Генри Бергаст.

Чарли замер. Марлоу поднял лицо, в его глазах отразилась слабая надежда.

Но мужчина прошел мимо них обоих, едва удостоив их взглядом. Сев за стол, он достал записную книжку и открутил колпачок перьевой авторучки. Несколько минут он спокойно сидел и что-то записывал. Все это время Чарли чувствовал, что доктор осознает их присутствие, но наблюдает за ними и холодно оценивает, с неодобрением порицая их про себя за нетерпение.

Наконец доктор поднял голову и нахмурился.

– Ну что ж, – промолвил он.

И это было все.

Чарли, конечно, видел его и раньше. Видел, как тот стоит у темных окон, когда воспитанники шли к хозяйственным постройкам, замечал его в коридорах, когда переходил из одного класса в другой, видел, как по утрам он беседует во дворе со старыми талантами. Но никогда не был к нему настолько близко, никогда не ощущал исходящее от него электрическое напряжение, интенсивное, как низкий гул. Генри Бергаст был высоким, даже выше Чарли, широкоплечим, с большими руками. На нем красовался дорогой черный фрак с безупречно белым воротничком, как будто доктор только что пришел со званого ужина. У него была белая борода и серые, как зимняя река, поблескивающие глаза; густые длинные волосы спускались до самого воротника. В нем ощущался аристократизм; он выглядел как человек, привыкший перестраивать мир под себя. Чарли сразу же почувствовал страх.