Время жизни 1

Глава 22

Второй рабочий день недели встретил меня утренней тишиной, казалось, вымершего дома. По идее, Ястреб еще не должен уехать. Но по этой тишине не скажешь, здесь он или уже нет.

Вчера Аня ходила в «Булкина» на консультацию. Удивительно, но там ей тоже не отказали, как и в «Медмире». И тоже потребовали дополнительного обследования. Выходит, у нее есть шанс получить лекарство в обоих местах, но если она пройдет по показателям.

Если анализы будут не слишком плохими, и с этим ничего не поделать. Ее организм как-то борется, подавляя вгрызшуюся в тело болезнь. И нет гарантий, нет прогнозов, есть только ожидание и реальность.

Анализы делались и на гормоны, итоги будут в ближайшие дни. А значит, на неделе станет ясно, возьмут ли ее капать лекарство в «Медмир» или «Булкина». От этой мысли сердце невольно замирало. Ведь именно к этому Аня шла практически с начала болезни. Но тогда это невероятно дорогое новое лекарство было доступно заграницей. И только позже появилось у нас, а еще позже стало возможно получить его по полису.

Если выбьешь. Ведь Аня получила официальный отказ в стационаре, где стоит на учете. И сама раздобыла информацию о возможности обращения в «Булкина» и «Медмир». Казалось, время остановилось. Застыли в ожидании, не зная, что покажут сданные подругой анализы.

Вчера остаток рабочего дня в новом офисе прошел без потрясений. Знакомилась с базой, делала отдельные отчеты по запросам. Ничего впечатляющего, новые, вполне приятные коллеги.

И неоднократное общение с Ястребом по рабочим вопросам. Словно я ему в помощники записалась. Не могу свыкнуться с его персоной, его власть и способности пугают, а пристальное, пробирающее внимание заставляет настораживаться, ожидая подвоха.

Приходилось постоянно контролировать мысли в его присутствии. Сдерживать страхи, подавлять эмоции. Не думать о чем-то, кроме рабочих вопросов. Невольно чувствовала себя куклой, носящей маску, скрывающей все внутри. И сегодня ожидало продолжение.

С таким настроением зашла на кухню и потрясенно замерла. Увидев там как Ястреба, так и Волкова. Ожидаемо, ругающихся.

При моем, появлении Волков вскинулся. Резко замолкая, повернулся в мою сторону. А Ястреб все также остался стоять, легкомысленно оперевшись тылом на стол. Скрестив руки на груди, с легкой улыбкой на губах, невольно сквозящей превосходством.

Кажется, совсем не обратил на меня внимание. Ответ прост — он знал о моем приближении, в отличие от Волкова.

С моим появлением в просторной, светлой кухне повисла подозрительная тишина, словно мое присутствие нежелательно. Но лично я уходить не собиралась, мне позавтракать до работы надо. Дом большой, они могут ругаться в любой из комнат.

Волков был зол. Даже больше, он пребывал в бешенстве. Невольно оценила, перемещаясь к чайнику. И что его так взбесило, ведь вчера был нормальный?

— Смотрю, ты вполне обжилась, — с шипящими, гневными интонациями произнес он, пока наливала себе чай, стоя к нему спиной. — Ты не привыкай, недолго тебе здесь гостить, — с вызовом закончил.

Руки невольно дрогнули от излучаемого им недовольства, но внешне я осталась спокойна. Пожав плечами, повернулась. Держала в руках горячую кружку с чаем, внимательно глядя на него. Пытаясь понять, что, собственно, происходит?

Ястреб снисходительно молчал, наблюдая. Наслаждался, должно быть, организованной постановкой и бешенством врага. На этой мысли он хмыкнул, выдавая, что услышал, и покачал головой.

Застыла, не понимая происходящего. Почему они не уходят в другую комнату, освободив меня от своего неприятного общества? Или просто не разойдутся по делам?

Волков напряженно о чем-то думал, нахмурившись.

— Есть новости по Инне, вы приняли решение? — не удержавшись, спросила Волкова. Переживая за судьбу девушки, озадаченная после разговора с Всеволодом.

— Тебе не кажется, что ты слишком много лезешь в чужие дела? — с вызовом ответил он, прожигая меня злым взглядом. — Строишь из себя мать семейства! — гневно продолжил, взмахнув от эмоций руками.

Дальше уже не слышала. Кружка выпала из ослабевших пальцев. Разбилась, обдавая брызгами горячего чая. Почувствовала, как злой оскал исказил губы. И истеричный смех зазвучал вокруг. Мой!

Мать! Мать! Ненавижу тебя, Волков!

Боль. Забытая, закрытая, подавляемая боль пронзила тело. Словно кусок острого стекла воткнулся в сердце и острая боль внизу живота. Прямо, как тогда.

Чувствую, как сползаю на пол. И, кажется, даже вижу кровь, море крови. И холод, пробирающий холод. Страшные, забытые воспоминания, гонимые все это время. Захватили, погружая в прежнее. Встали яркой, четкой картиной, словно переживала все именно сейчас.

Холодный асфальт, машина на обочине. И я, сидящая в луже собственной крови. Многорядная пробка из автомобилей, медленно ползущая. Люди бегут, кричат, но все бесполезно. И я плачу, держась за свой большой живот. И больно, как же больно…

Резко прерывисто вздохнула, на миг возвращаясь в реальность. Но все еще пребывая в страшных событиях прежних дней, словно я разделилась надвое.

Чувствуя, как Ястреб поддерживает меня за плечи, забирая боль. Но бесполезно, плотина прорвана и меня ожидает потоп.

— Что с ней? — взволнованный голос Волкова доносится, будто из толщи воды.

А перед глазами все та же трасса. Много рядов медленно едущих машин. Холодный воздух, лед асфальта и боль…

— Ты идиот, Волков!.. — прозвучал очень близко злой голос Ястреба.

Выдохнула, медленно приходя в себя. Но все еще переживая разумом те страшные переломные, роковые события, ввергнувшие меня в ад.

На самом деле, все было просто. И даже, казалось, не так страшно. Обычная авария, Никита не справился с управлением. Занесло на гололеде на крайней правой и бросило на фонарный столб. Когда он перестраивался, не желая тащиться медленно.

Столб зацепили боком, удар оказался не очень сильный. Машина почти не пострадала, он отделался легким испугом. А вот я…

Много ли надо беременной женщине на восьмом месяце, только похоронившей мать? Буквально толчок удара и резко впившийся ремень безопасности.

И все… Сильное кровотечение, мне пытаются помочь всем миром. Но на широкой трассе огромная пробка и движение еле ползет в обе стороны, скорой не проехать. И я теряю сознание.

Нет, меня откачали, наши врачи вытащили. Но когда пришла в себя в реанимации, утыканная иглами и с пищащим оборудованием рядом, сразу осознала. Ребенка больше нет. И это было так больно. Невероятно больно, словно сердце вырвали из груди, оставив страшную пустоту внутри.

А я ведь просила Никиту быть осторожным. Но он всегда любил резкую езду. Воспоминания захватили, заставляя пережить все заново. Неужели я помню тот момент настолько остро? Словно кино с полным погружением. Звуки, запахи, холод, боль. Память надежно сохранила страшный кусок. И теперь выдавала, изгоняя из текущей реальности.

Спасибо, Волков! Я столько боролась с этим, чтобы ты выковырял мою тщательно подавленную боль и заставил пережить заново. Ненавижу!

— Вот мы и добрались до самой глубокой проблемы… — нейтрально произнес прямо над ухом ментальщик, легко подхватывая меня на руки.

Вообще, я тяжелая. Но судя по всему, не для него. Как безвольная кукла, не чувствовала ничего, пришибленная острыми воспоминаниями былой трагедии.

Он аккуратно усадил меня на диван в просторной, залитой солнцем гостиной и включил огромный телевизор, зазвучавший приглушенным фоном. Там рассказывали о котировках каких-то акций, а сам ментальщик куда-то ушел.

Мне было все равно, словно разом утратила все чувства, став привидением. Устало откинулась на спинку дивана, прикрывая глаза. Отдаленно слыша приглушенным звуком рассказы о котировках акций.

Авария, случайность, гололед. Резкий поворот руля… и все. На этом моя жизнь закончилась, словно пленка кинофильма. И началась новая, совсем другая.

Когда Никита пришел ко мне в больницу, я не смогла его принять, сорвавшись в истерику. Винила его в случившемся, что он убил нашего, такого желанного, такого ожидаемого ребенка, и чуть не убил меня. Не могла его видеть, не хотела, не принимала. И он ушел.

Рядом возник ментальщик, накрывая меня пледом.

— Тебе надо снять мокрые джинсы, — сказал он и снова исчез.

Да, я же села прямо в лужу разлитого чая. И хотя мокрые штаны меня сейчас мало беспокоили, я их вообще смутно ощущала, но быстро стянула. Бросив на пол и накрывшись пледом, почти лежа устроилась на диване.

Знаю, другие пары переживали подобное и смогли справиться, но не мы. Наши отношения безвозвратно сломались, не перенеся роковых событий. Я не смогла его простить, а он не просил прощения. Он просто больше не пришел.

Когда позже обсуждали случившееся с Аней, она предположила, что Никита не смог себя простить, не нашел силы смотреть мне в глаза после случившегося, ведь формально это была его прямая вина.

И сейчас я склонна в это поверить, но тогда больно, как же было больно. У меня не осталась никого, и даже Аня в очередной раз была в больнице. Нет, нашлись друзья, знакомые, которые обо мне позаботились, но семьи у меня больше не было.

Из больницы вернулась не в нашу с Никитой квартиру, а к родителям. Где пустота так болезненно напомнила, мамы тоже больше нет. И дома больше у меня нет, никого нет. Только Аня, знакомая с самого детства.

А еще через несколько недель позвонила Никитина мама и попросила вывезти вещи из квартиры. И тогда я узнала, что он уехал из города.

Для него, разработчика, пишущего код на одном из языков программирования, не проблема. К тому времени, он уже давно работал на заграничного заказчика, а после покинул страну.

Но это было позже. А тогда я осталась одна со своей сломанной жизнью, разбитым сердцем и страшной болью. Когда зашла в нашу с Никитой квартиру, у меня случилось истерика. Сползла по стене на пол, содрогаясь от рыданий.

Ведь именно здесь я была счастлива с ним. Было так хорошо, и будущее казалось беззаботным. Все в этих стенах неумолимо напоминало о таком близком, но безвозвратно утраченном счастье, словно острым, битым стеклом проникая глубоко под кожу.

Остались только вещи — куча хлама, такого необходимого раньше и совершенно ненужного сейчас, и большая часть отправилась на помойку, аккуратно сложенная в коробки. Не могла видеть даже постельное белье и полотенца, страшной болью напоминавшие о прошлом.

— Аня! — сказал снова появившийся рядом Ястреб, заставляя открыть глаза и прервать болезненный экскурс в воспоминания. И сунул мне руки кружку. — Выпей, это успокоительное…

— Пей снова, как только проснешься, — продолжил он, указывая на бутылку воды на низком столике, стоящем рядом. Должно быть, с разведенным лекарством.

— В офисе тебе сегодня делать нечего, — продолжил, встревоженно разглядывая меня пробирающим взглядом. — Оставайся дома, пей лекарство…

И ушел, а я без сил лежала на диване, отстраненно разглядывая мелькающие на экране телевизора картинки и не улавливая содержания, словно пустая, оставленная оболочка. Поставила кружку, устраиваясь, положив голову на удобный подлокотник, и снова прикрыла глаза.