Город спит, просыпается магия

* * *

Так она их «возвращала», постепенно, одного за другим. Будила от сна. За банником – байницу. За байницей – сарайника, затем огородника, как только вскопала первые грядки. За огородником – овинника. Ему, бедному, совсем было нечем заняться, и Верея придумала: вместо затопки гумна пусть смотрит за компостною ямой. Овинник бранился, упирался, бараном с разбегу налетел на новый сарай. Но – послушался. Или слишком уж было скучно, или… она приказала.

Иногда, Верее казалось, она её видела. Краем глаза, вполоборота. Большая, пышная серая кошка. Не поймаешь и взглядом – мелькнёт только кончик хвоста.

Они были незлыми. Банник и байница, огородник, овинник, и даже кикимора – та всё больше пряталась и лишь иногда показывалась, обычно подталкивая к свету то, что Верея искала и не могла найти взглядом. Они не боялись молитв, не боялись икон, расставленных в красном углу. «Тоже ведь Божьи создания, – говорила, помнится, бабушка. – Им и нужно всё то же, что нам: работа, забота и ласка».

Перед тем, как идти спать, Верея теперь ставила блюдце с молоком на крыльцо, оставляла на огороде хлеб, сыр – в бане. На чердак относила любимый когда-то «сестрицей» кефир. К утру кефир не исчезал, но, ей казалось, его становилось немного меньше.

Их застали однажды, её и «сестрицу», внешне точную копию Вереи, на чердаке за варкой «зелий». Так они были увлечены, что даже та, вторая, всегда такая чуткая, не услышала. Верее порой по ночам снился тот жуткий материн крик – не крик, вопль.

Её тогда спешно увезли, а дом «травили». Сколько ей было, девять, десять?