Завоевание Туркестана. Рассказы военной истории, очерки природы, быта и нравов туземцев в общедоступном изложении

Киргизская степь

Обширная полоса земли от берегов нижней Волги до реки Тарима и от низовьев Аму-Дарьи до реки Иртыша, равная половине Европейской России, занята кочевьями киргизов, где они жили с давних времен. Некогда киргизские ханы выставляли в поле по 300 тысяч всадников, было время, когда они громили Бухару, владели такими большими городами, как Ташкент, но это продолжалось недолго. Они ослабили свои силы усобицей, а также борьбой с соседними кочевниками, например калмыками, которые вытесняли их лет полтораста назад к границам России.

И для нас и для соплеменников особенно было тревожное в степи время, когда властвовал султан Кенисара Касимов, внук «мудраго» Аблая. Это был не только лихой наездник, но знаменитый предводитель, способный повелевать целой ордой. С врагами он был жесток, а в подчиненных умел вселить обожание и готовность следовать за ним куда угодно. Его стремительные набеги, подобно бурным ураганам, продолжались 6 лет, поочередно тревожили то границы Сибири, то Оренбургские степи, при чем Кенисара умел ловко хитрить, притворяться покорным и обманывать наши власти, особенно в Оренбурге, где ему больше верили, чем в Омске. Нужно сказать, что часть киргизов, признавших нашу власть, была подчинена Оренбургскому генерал-губернатору, другая же причислена к управлению генерал-губернатора Западной Сибири. Кенисара, подобно всем вождям-кочевникам, видел спасение вольности народной лишь в дружбе с единоверной Хивой: платить хану небольшую дань, считаться его данником, изредка помогать ему войском, во всем же остальном – полная воля.

Назвав себя султаном, Кенисара объявлял войны, заключал союзы, собирал зякет[6], чинил суд и расправу, одним словом поступал как полновластный повелитель. Вот, например, как он величал себя в своих посланиях: «От великого победителя и храбрейшего витязя Кенисары хана вашего султаном Габдулфанзу и Кучуку изъявляется благоволение и желание благоденствия».

Более успешно боролись с Кенисарой сибирские власти, где его раньше распознали, там громил его лихой казачий полковник Кривоногов, неутомимый, знавший отлично все сноровки лукавого киргиза. Когда в Оренбурге в него перестали верить и пришла пора действовать оружием, оказалось, что зауральские степи никому неизвестны, тогда как Кенисара подобно ястребу перелетал с места на место, не даваясь в руки. Во главе скопища в 10 тысяч всадников он несколько раз в день менял стоянки: остановится бывало на ночлег, потом вдруг среди ночи подымет стан и уходит за 10 верст вперед или назад. Самые верные наши лазутчики никогда не знали, где ночует Кенисара. В то же время русские войска бродили точно впотьмах, боялись измены, пуще всего боялись попасть в безводные места и остаться там навсегда, без проводников, без воды. Порядок и дисциплина в скопище Кенисары были удивительные, напоминавшие времена такого полководца, как Чингисхан. Скопище делилось на отряды хорошо вооруженные, снабженные в изобилии продовольствием и под начальством султанов, из родственников Кенисары или своих же прирожденных султанов-правителей. В стане Кенисары находились маркитанты, мирно торговали 2 казанских купца, под особым его покровительством.

В 1843 г. два небольших оренбургских отряда углубились в степь в поиске за Кенисарой. Он заставил их гоняться без устали, чем изнурял без пользы и людей, и лошадей. Если случалось встретить Кенисару, он завязавши перестрелку начинал отступать. Ни казаки, ни союзные нам киргизы никогда его не преследовали – те от изнурения, а киргизы просто не хотели. Стояла дождливая холодная осень; побродивши в такое ненастье 1½ месяца, войска возвратились в Оренбург.

Со стороны Сибири дела шли удачнее. Знакомый со степной войной, полковник Кривоногов с отрядом сибирского войска напал на аулы, с которыми кочевал султан, разбил их после продолжительной битвы, причем захватил в плен двух родственников Кенисары и его жену Кульши-Джан. Сам султан в ту пору был в отсутствии. Несметные его богатства были брошены в степи, войска Кривоногова ничего не тронули. По весне следующего года оренбургский отряд выступил под начальством подполковника Лебедева. Этот офицер также понимал, с кем имеет дело, знал его силы, сноровки. Отряд Лебедева, разделенный на три части, мог передвигаться чрезвычайно быстро, потому что вместо верблюдов провиант перевозился лошадьми, на одноколках. Из пехоты были выбраны лучшие стрелки и посажены на лошадей. Из лазутчиков Лебедев доверял только тем, которые почему-нибудь были озлоблены против Кенисары, лучше следили за ним, наверняка знали его силы и место кочевок: это давало Лебедеву возможность часто с ним встречаться и никогда не позволять застать себя врасплох. Лебедев прослыл среди киргизов «батырем», им казалось просто чудом, как это он так успешно мог преследовать «непобедимого отца величия!».

К сожалению Лебедева отозвали в Оренбург, а на его место назначили полковника Дуниковского. Дерзость Кенисары сейчас же обнаружилась: на рыбных ловлях в степи были захвачены русские крестьяне, у одного преданного нам султана отбито более 5 тысяч лошадей и сам он угнан в плен. Наконец, разузнав о месте стоянки русского отряда, Кенисара в ночь на 21 июля напал на авангард, составленный из почетных ордынцев, перерезал всех султанов, их детей, беев и, покончив с ними, скрылся. Пока казаки вооружились, Кенисара был уже далеко. В напрасных поисках наш отряд бросался то в одну, то в другую сторону, а неуловимый Кенисара в это время напал на наши форпосты, откуда увел 120 пленных. Гибель султанов, почетных стариков, находившихся под защитой русского отряда, подорвало в степях веру в могущество России. Это продолжалось до тех пор, пока ожесточенная война в Туркестане отвлекла Кенисару от русских границ. Он отпустил всех пленных, стал искать мира, изъявлял покорность. В ту пору к нему съехались послы Хивы и Бухары, из которых каждые старались заручиться его помощью. Бухарский эмир прислал в подарок султану 60 ружей, 15 горных пушек, боевые снаряды; хивинский хан – 15 чудных аргамаков, 2 залитых золотом седла, 2 пушки и верблюдов, навьюченных порохом, кроме того, предлагал любое место в своих владениях для кочевок. Кенисара принял послов с подобающей важностью, но решительного ответа не дал. Он надеялся, что Бухара и Хива истощат в борьбе свои силы, и тогда он без труда овладеет Ташкентом.

Надменность и дерзость Кенисары были таковы, что Оренбургскому губернатору Обручеву писал письма без обычного титула, а просто «проживающему в Оренбурге генералу», в этом письме просил идти общими силами войной против сибирского губернатора князя Горчакова. В следующем году (1846) со стороны Сибири и Оренбурга одновременно выступили отряды, чтобы действовать безостановочно, преследовать Кенисару днем и ночью, летом и зимой. Тогда же были заложены укрепления – на реке Тургае, Уральское на Иргизе и Карабутакское на реке того же имени. Преданные нам кочевники могли спасаться под защитой этих укреплений, кроме того, из укреплений легче было наблюдать за тем, что делается в степи и своевременно подавать вести ближайшему начальству. В виду дружного наступления русских войск Кенисара откочевал с ордой к границам Китая, но уже в ту пору многие джигиты его покинули, не вынося его жестокости. Покончив с китайскими киргизами, он ворвался в горные страны дико-каменных киргизов, обитавших в долинах Алатау. Это воинственное племя обитало на пересеченной местности, удобной для упорной обороны.

Сохранилось сказание, что Кенисара рассчитывал с покорением этого племени идти на Кокан и занять ханский престол. После нескольких кровавых стычек киргизы прислали к нему посольство с изъявлением покорности. Мстительный Кенисара не удовольствовался этим заявлением, предал послов мучительной казни и объявил, что намерен истребить весь их род. После занятия какого-либо аула сгоняли всех жителей к кострам, на которых заранее подогревалась вода. Пленные киргизы, связанные по рукам и ногам, должны были смотреть, как «теленгу-ты» – в роде гвардии султана – бросали в кипяток женщин и детей, затем предавалось не менее мучительной казни все мужское население аула. Такое неслыханное варварство воодушевило уцелевшее население на кровавую месть. В одном из мрачных ущелий киргизы напали на султана: завязался смертельный бой, в котором погиб Кенисара, его брат и весь трехтысячный отряд. Киргизы отрубили Кенисару голову, возили ее воткнутую на пику по аулам, а потом отправили в Омск, тело искрошили на мелкие кусочки. Сообщник Кенисары – киргиз Нысан-бай, сложил в честь его песни, которые и поныне распевают в аулах. Кроме песен, дум, мудрых изречений ничего не осталось у киргизов от богатырские времен.

Теперь киргизы – мирный пастушеский народ, хотя и не прочь при случае побарантовать, т. е. пограбить, поживиться за счет соседа. Впрочем, сами о себе они думают иначе. «Мы, – говорят киргизы, – потомки тех, что завоевали с Чингисханом полсвета, на нас нельзя просто смотреть: у нас Чингисханова яса (законы), его обычаи, – словом, мы узбеки: чего же больше!». Те, которые ведут свой род от Чингисхана, считаются людьми высшей породы, «белою костью», и носят почетный титул султанов, прочее дворянство причисляется к «черной кости»; теленгутами же называют беглых чужеземцев или потомков невольников, они пасут хозяйские стада, обрабатывают землю. Киргизы принадлежат к поклонникам Магомета, но считаются плохими мусульманами, грамотные у них за редкость. Мальчишка растет все равно, что щенок, никто не научит его молиться, соблюдать посты, совершать омовения, он знает только, что нет Бога, кроме Бога, и что Магомет Его пророк. Следы языческой веры удержались и поныне: киргизы верят в колдунов, боятся шайтана или злого духа, верят в заклятья, различают худые и хорошие приметы. Особенным почетом у них пользуются могильные курганы, обозначенные воткнутыми пиками с развевающими конскими хвостами или гривами. Проезжая мимо такой могилы, киргиз преклоняет колени и оставляет что-нибудь для бедных – деньги, одежду или припасы. Память о своих умерших родичах, особенно батырях, которые прославились удалыми набегами, они чтут свято, слагая в их честь песни.

Киргизы думают, что душа умерших целый год со дня смерти обретается среди живых родичей. Если о покойнике дурно говорят, то душа страдает и будет страдать до тех пор, пока все родные не помирятся с ним. Вот почему в годовщину смерти делаются большие поминки ради примирения с покойником. На праздник приглашаются все родные и знакомые из самых дальних аулов, причем заранее оповещаются призы, которые будут раздаваться на скачке. Могут являться и посторонние лица. В назначенный день юрта покойника ставится где-нибудь на видном месте, украшенная коврами, оружием и прочим добром умершего, у дверей юрты водружается шест с черным флагом, если же умерший был старик, то навешивался белый флаг. Вокруг юрты расставляют любимых покойником верблюдов и лошадей. Призы назначаются довольно ценные, например: 1000 баранов, 50 лошадей или верблюдов; всех призов 9, последний – 1 лошадь или 25 баранов. Обыкновенно гости для облегчения хозяев привозят свою провизию, даже кумыс, и все это расставляют вокруг той же юрты. Хозяева, кроме того, припасают свое угощение: закалывают лошадей, баранов, выставляют множество посуды с кумысом. Такие поминки обходятся в несколько тысяч. Праздник начинается тем, что мулла читает молитву, все присутствующие при этом всхлипывают, причитают, добром поминая покойника. Затем следует обед, после которого начинаются разные игры и скачки на призы. Когда призы розданы, с шеста снимается флаг – это значит, что все примирились с покойником. Шест разламывается на куски и сжигается в юрте покойника. Тот, кто разводил костер, в награду получает лучший халат, так совершаются поминки у богатых киргизов, у бедняков обходится проще, но это один из самых торжественных праздников в быту кочевника.