Из хроники времен 1812 года. Любовь и тайны ротмистра Овчарова

«Похоже, в Москву вошли резервы с продовольственными фурами», — подумал он, глядя на улыбавшихся кавалеристов, некоторые из которых за время марша к Москве обросли длинными окладистыми бородами. Облачённые в белые мундиры кирасиры смотрелись внушительно и грозно, а их медные каски с длинными красными хвостами замечательно блестели на заходящем солнце. У каждого за плечами висел карабин, а на левом бедре — широкий и длинный палаш. Уланы выглядели скромнее. В синих мундирах, в высоких четырёхугольных киверах и с короткой пикой в руке, они замыкали двигавшуюся шагом колонну, в середине которой теснились ряды гусар. В тёмно-зелёных мундирах с нашитыми на груди шнурками жёлтого цвета, в высоких меховых шапках с разноцветными султанами и блестящими гербами Франции, они имели бравый и воинственный вид. Всю картину портили овсяные снопы, прикреплённые к передней луке седла каждого кавалериста, из-за чего всадники выглядывали как бы из-за покрытого жатвою поля.

«А с фуражом у них плоховато. Видать, каждый должен сам заботиться о своей лошадке. Бьюсь об заклад, и двух недель не пройдёт, как от этой блестящей кавалерии не останется и следа!» — хмыкнул Павел, провожая взглядом удалявшихся конников.

Глава 9.
Тайны Кремлёвского двора. Продолжение

— Где вы пропадали?! — вопрошал Павла недоумевавший адъютант маршала полковник Шарль де Флао, когда они оказались за стенами Кремля, и после дотошных расспросов дежуривший возле ворот офицер велел вызвать кого-нибудь из маршальских адъютантов. — Император спрашивал о вас.

— Поверьте, господин полковник, мне есть что сказать маршалу в своё оправдание, а ежели потребуется, то и императору!

— В таком случае я прямо сейчас проведу вас к Бертье! — с искренней готовностью предложил де Флао, и они поспешили во дворец.

Пахом с пистолетами, которые ему незаметно по дороге отдал Овчаров, шагал поодаль. Выяснилось, что Бертье у Наполеона, однако попавшийся им навстречу Лелорнь, узнав от Павла о его приключениях, уверил де Флао, что немедля доложит о нём его величеству. Совещание было в самом разгаре, когда в сопровождении Лелорня Овчаров вступил в залитый светом массивных люстр огромный приёмный зал. Великолепный, инкрустированный серебром и слоновой костью стол с развёрнутой на нём картой стоял точно под центральной люстрой, прямо под которой столпились маршалы. Помимо Бертье, на совещании присутствовали маршалы Мортье, Ней, герцог Виченцский Коленкур и генерал-интендант Великой армии, государственный секретарь граф Дарю.

— О, месьё Офшарофф! — воскликнул Наполеон, едва завидев Павла. Присутствующие подняли головы и недоумённо уставились на ротмистра. — Где вас носило столько времени? Лелорнь доложил мне, что, бежав от московских пожаров, вы провели неделю в русском лагере?! — Бонапарт стремительно подошёл к нему. — Расскажите нам, что вы там видели, интересно должно быть всем! — обвёл взглядом приглашённых Наполеон.

Павлу ничего не оставалось, как поведать небылицы про казаков и почти сущую правду о пребывании в Красном на Пахре.

— Когда вас захватили казаки, где вы находились? — склоняясь над картой, спросил Бонапарт.

— За Калужской заставой, не далее полулье оттуда, ваше величество!

— Это же владения Понятовского, Бертье?

— Совершенно верно, сир!

— Так какого чёрта там делают казаки? — недовольно свёл брови император.

— Нас пленил их разъезд прямо на дороге, ваше величество, когда мы намеревались возвратиться в Кремль, — ответил за начавшего чаще обычного заикаться Бертье Павел.

— И после допроса казаки провели вас в штаб Кутузова? — с усмешкой спросил генерал-квартирмейстер граф Дарю, показывая тем самым, что он ни на грош не верит рассказу Овчарова.

— Не совсем так, ваше высокопревосходительство! Надев на глаза повязку, казаки повели нас в лес, в сторону от дороги. Ветки то и дело стегали по лицу, и я часто задевал плечами стволы деревьев. К тому же этот явственный лесной запах и пение птиц…

— Хорошо, допустим, — поморщился генерал, — рассказывайте дальше!

— Сколько шли по тому лесу, не скажу, но долго. Меня допросил их войсковой старшина, после чего нас посадили на телегу и доставили в русский лагерь.

— Где и когда вас допрашивал Коновницын? — вцепился в Павла дотошный Дарю.

— В приёмной или кабинете. Скорее, в приёмной — там толпилось много народу и все хотели попасть к Кутузову. Касаемо же дня, то полагаю, девятого сентября, ваше высокопревосходительство!

— Эти шептания о мире вы слышали тогда же? — Наполеон взял инициативу в свои руки.

— Именно так, ваше величество, более в приёмной главнокомандующего я не был.

— Помните, что вы говорили мне в Гжатске? Дескать, ваш император никогда не подпишет мира и будет уповать на партизанскую войну и мороз, пока мои армии попирают земли его империи, — злорадно хмыкнул Бонапарт, оглядывая искоса Коленкура.

— Отлично помню, ваше величество, однако ж кто знал, что всё так обернётся. Одно дело строить предположения, и совсем другое — исходить из уже свершившейся реальности. Поражение русской армии на Москве-реке и ваше вступление в столицу, несомненно, отрезвили двор и Главную квартиру, — продолжал бессовестно врать Павел.

— Едва ли… — полушёпотом усомнился Дарю, и их взгляды с Коленкуром понимающе встретились.

— Значит, вам сняли повязку в приёмной? — вступил в разговор маршал Ней, и его вопрос прозвучал как бы не к месту, хотя преследовал вполне конкретную цель — что удалось увидеть Овчарову в русском лагере.

— Да, ваше высокопревосходительство, когда я оказался в приёмной, повязку с меня тотчас сняли, а когда я её покидал, повязали вновь.

— Стало быть, где располагается лагерь Кутузова, вам неизвестно? — наконец задал свой вопрос нещадно грызший ногти Бертье, нимало не стеснявшийся окружающих.

— Я могу лишь предположить, ваша светлость! — При этих словах Овчарова глаза Бонапарта заблестели и сам он заметно напрягся.

— Можете не затрудняться с ответом, мне известно, где прячется старый лис и вся его разбитая армия, — неожиданно заявил Наполеон, с торжествующим видом смотря в упор на Овчарова. — Впрочем, нам будет занятно испытать вас, месьё Офшарофф! Подойдите к столу и покажите на карте местонахождения Кутузова.

Оказавшись возле стола, Павел, недолго думая, указал на село Троицкое, находившееся в десяти с половиной верстах от Красного.

— Вот и не угадали! — усмехнулся Бонапарт и, глядя в удивлённые глаза Овчарова, ткнул пальцем в настоящее расположение Главной квартиры и русской армии, о котором он узнал от гонца Мюрата за полчаса до совещания с маршалами. — Красное на Пахре, это южнее Троицкого, если двигаться по Старой Калужской дороге, месьё Офшарофф! Можете быть свободным, а пока снеситесь с Лелорнем или с де Флао, они позаботятся о вас.

— Что скажете, господа? — обратился Наполеон к собравшимся, когда дверь за Павлом закрылась.

— То, что к русским подходят резервы и их снабжение улучшилось, не вижу в том ничего удивительного, сир. Однако каким образом этому ротмистру удалось так легко выпутаться? Почему его сразу не расстреляли? — заявил проницательный Дарю.

— Полагаю, в ставке Кутузова приняли на веру его объяснения. Хотя легенда про ищущего своих раненого русского офицера, чудом выбравшегося из горящей Москвы, далека от идеала, но в общем правдоподобна, — отчасти согласился с генерал-интендантом гигант Ней.

— Меня интересует другое. Каково ваше суждение о разговорах в ставке Кутузова? — затронул животрепещущую для себя тему Наполеон.

— Каковы бы они ни были и кем бы ни велись, даже если предположить, что этот русский прохвост не заслан к нам самим Кутузовым и говорит правду, перемирие с Александром невозможно, особенно сейчас, когда мы пребываем в его древней столице, опустошённой и сожжённой, сир! — подняв глаза на Бонапарта, твёрдо произнёс Коленкур.

— Ваше мнение нам известно, — в раздражении отмахнулся от герцога император, — а что скажите вы, Дарю? — обратился к самому независимому и, по большому счёту, дальновидному из своих сотрудников Наполеон.

— Герцог прав. Александр не пойдёт на мир, сир.

— Тогда, чёрт возьми, мы сами придём к нему! — в сильнейшем возбуждении выкрикнул Бонапарт и, заложив руки за спину, принялся мерить шагами огромную залу.

— Марш на Петербург в условиях приближающихся холодов и армии Кутузова за спиной…

— Да знаю, знаю, Дарю! — нетерпеливо перебив генерального интенданта, неожиданно принял его точку зрения успокоившийся Бонапарт. — Но что нам делать сейчас?! Мир мне необходим как воздух! — экспрессивно воскликнул он, обводя жгущим взглядом маршалов.

— Предлагаю укрепить Кремль, оставить там гарнизон, а основными силами ударить по русским, раз теперь нам известно их точное местонахождение. Незачем сидеть сложа руки и зря терять время, пока Кутузов усиливается. Мы учиним ему небывалый разгром, второй Аустерлиц, и, потеряв армию, Александр подпишет какой угодно мир, ваше величество, — уверенно заявил неустрашимый Ней, проводя рукой по рыжим волосам и делая шаг вперёд мощными длинными ногами.

— Даже потеряв армию, царь не пойдёт на переговоры, — неколебимо стоял на своём Коленкур, чем нимало бесил Наполеона, которому идея Нея пришлась по вкусу.

— Ваши мысли и поведение, Коленкур, сродни упрямому ослу и недостойны знающего русский двор дипломата, — посыпались оскорбления из уст императора.

— Как знающий русский двор и его главу дипломат, я буду с упрямством осла повторять, что мир с Александром невозможен, пока наша армия занимает его территорию. В Петербурге есть фигуры, готовые заключить мир с нами, но царь не сделает этого ни при каких обстоятельствах. Если же ваше величество полагает, что я думаю как осёл, мне не место на императорском совете вашего величества. — Уязвлённый Коленкур взялся за шляпу.

— Герцог Виченцский, мы не закончили! — примирительно бросил Бонапарт, и тот оставил шляпу в покое.

— Итак, господа! Зимовать в Москве неприемлемо, идти на Петербург невозможно. Остаётся — или ждать мира от Александра, — Наполеон предостерегающе взглянул на Коленкура, — или последовать мнению Нея — выйти в ближайшее время из Москвы, разгромить Кутузова, а дальше — иншалла![56] — вспомнил времена египетского похода Бонапарт. — Все свободны, господа, кроме маршала Мортье и, естественно, вас, мой дорогой Ней, — разом прекратил бесполезные словопрения император. Оказавшись за дверьми, Коленкур продолжал отстаивать своё мнение перед Дарю, тогда как раздосадованный Бертье, рассеянно кивнув, поплёлся в свои покои, где столкнулся нос к носу с ожидавшим его де Флао.

— Я устроил русского ротмистра и его помощника в Арсенале, в той самой комнате, которую они занимали ранее, ваша светлость, — отчитался патрону адъютант.

— А, этот русский! Мы ещё хлебнём с ними горя, дорогой Шарль! — невольно вырвалось у Бертье, и, оставив де Флао в полнейшей растерянности, он отправился спать, потребовав к себе камердинера.