Завоевание Туркестана. Рассказы военной истории, очерки природы, быта и нравов туземцев в общедоступном изложении

На другой день по той же самой дороге выступил весь туркестанский отряд. Хазар-Аспа заняли без выстрела. Это оказалась довольно порядочная крепость, окруженная частью озером, частью садами; стены довольно высокие с зубцами, по обе стороны громадных ворот – кирпичные башни. Заслышав о походе русских, многие из окрестных жителей перебрались сюда, в надежде, что крепость будут защищать, их скопилось около шести тысяч. Сначала они робели, но когда Кауфман объявил, чтобы продолжали заниматься своими делами, то сейчас же открылся базар. В крепости нашли большие военные запасы, между прочим, старинную карету на высоких рессорах.

27-го мая отряд двинулся дальше. По всему пути стоял народ, заявляя свою покорность, в знак мира жители подносили хлеб, абрикосы иные тащили ягнят, даже баранов. На ночлег было доставлено письмо от хана, в котором он писал, что хивинцы драться не желают и сдают столицу без боя. Старик, привезший письмо, жаловался, что русские уже берут город, причем убили двух хивинских богатырей. Как после оказалось, это был отряд Веревкина, занявший после бомбардировки Шах-Абатские ворота, причем сам генерал получил тяжелую рану. Первые сведения от него Кауфман получил, когда еще был у берегов Аму. Трое джигитов, посланных из Кунграда с донесением, попали в руки хивинцев. Их привели к хану на суд. «Зачем вы ехали к русским?» – спросили у них на суде. Джигиты ответили, что они ехали не к русским, а в Бухару, собрать деньги за проданных баранов. Однако им не поверили и засадили в тюрьму, а деньги и донесение Веревкина представили в совет. Бумага вместе с кредитными билетами переходила из рук в руки заседавших на совете, никто не мог ни прочесть, ни разобрать в чем дело. Тогда послали за одним купцом, бывшим в России. Хитрый старик смекнул, что бумага важная, долго и внимательно он пересматривал кредитки, потом и говорит: «Это белая бумага ничего не стоит, а весь секрет в цветных бумажках с царскими портретами, их надо беречь, пока найдется человек, сумеющий прочесть». Под шумок купец стащил донесение и унес его под полой халата домой, а потом с надежным человеком отправил к Кауфману.

Мечеть Сеид-Бая, замечательная своим высоким голубым минаретом

Когда стало известно, что кавказцы уже стоят под стенами столицы, генерал послал им приказание прекратить бомбардировку и присоединиться к туркестанцам. На последнем переходе к Хиве повстречалась толпа всадников, на чудесных жеребцах, украшенных богатейшей сбруей и с щегольскими чепраками на седлах. Наши думали, что выехал хан, но оказалось, что это его дядя Сеид-Умар, умный старик лет 70, одетый в шелковый ярко-зеленый халат и белые сапоги с загнутыми вверх концами. Такие сапоги в старину носили наши бояре. Когда все уселись в кружок, Сеид-Умар объявил, что его племянник покинул столицу, однако ни он сам, ни его подданные не желают воевать. Кауфман сказал на это, что он очень огорчен бегством хана, пусть он возвращается в столицу, иначе будет посажен другой хан. К концу этой беседы прискакал офицер и доложил главнокомандующему, что неподалеку стоят кавказцы, готовые к встрече. Через ¼ часа показались стройные ряды пехоты, конницы, артиллерии. Полковник Саранчев скомандовал: «Смирно, слушай, на караул!». Музыка апшеронского полка заиграла встречу, генерал начал объезд. Он останавливался перед каждой отдельной частью и благодарил за службу. У ворот Хивы почти одновременно сошлись отряды, пути которых были разъедены на полторы тысячи верст. Тут стояли бородатые уральцы и оренбуржцы, лихие сунженцы, в самых нарядных костюмах дагестанцы, боевая кавказская пехота, обтерпевшиеся в степных походах линейцы… После блестящего смотра солдаты и офицеры всех трех отрядов перемешались, разыскивая друзей или знакомых.

Когда доложили генералу, что его последнее приказание исполнено, пушки со стен сняты, войска построились и двинулись дальше.

Вот, наконец, открылась и Хива, освещенная вечерними лучами солнца, близкого к закату, за ее высокими зубчатыми стенами виднеются верхушки деревьев, торчат остроконечные вершины минаретов, купола мечетей, посреди возвышается круглая башня, блестящая как фарфор. Издали столица показалась очень красивой. На улицах и перекрестках уже стояли наши войска, музыка играла вступающим встречу, громкое единодушное «ура!» оглашало воздух. Улицы в Хиве узкие, кривые, покрытые страшной пылью, дома глиняные, темные. У домов и стен толпился народ с хмурыми бронзовыми лицами в нахлобученных бараньих шапках.

Голова отряда вступила на просторную площадь, к которой примыкал ханский дворец. Здесь остановилась пехота и дивизион конной артиллерии, остальное пространство занял народ. Выехал на площадь генерал, еще раз раздалось победное «ура!». Хивинцы сняли шапки…

Хивинские узбеки: ремесленник и бек (правитель) города Гурлен

Народу было объявлено, что он может заниматься своими обычными делами, ничего не опасаясь: «Войско Белого Царя пришло не разрушать, а чтобы водворить в Хивинской земле порядок, все же старые провинности хивинцев забыты». Затем, оставив в разных частях города караулы, войска расположились лагерем версты за полторы от Хивы, в большом тенистом саду, принадлежащем хану, тут стоял его летний дворец.

Живописная издали, столица ханства и бедна, и некрасива внутри. Лучшая, но вместе с тем и самая безмолвная часть города та, которая сплошь покрыта садами. Густолиственные вязы, фруктовые деревья, водоемы и мелкие каналы проточной воды делают здесь приятную прохладу и тень. В остальной части города невыносимо жарко и душно, но зато более людно, особенно у мечетей и на базарах. В Хиве 14 мечетей и 22 медресе, где муллы ведут праведную жизнь и учат. Самое священное здание – мечеть Полван-Ата. Она стоит в глубине маленького сада и славится красивым куполом, покрытым ярко-зелеными изразцами и увенчанным позолоченным шаром. В этой мечети гробница Полвана, покровителя Хивы. Внутри купол также выложен узорчатыми изразцами, но швы между ними так тонки, что он похож на опрокинутую фарфоровую вазу. Когда мулла читает молитву, то эхо повторяет в куполе дословно, присутствующие хивинцы думают, что таким путем молитвы правоверных доходят до Аллаха. В углублении стены за медной решеткой стоят гробницы трех ханов, в том числе Шир-Гази, предательски истребившего отряд Бековича.

В сторонке от главного отделения в одной из небольших комнат стоит гробница Полвана. Тут темно, низко, одно небольшое окошечко освещает сырые стены, выложенные изразцами. За мечетью глиняная постройка, разделенная на множество клетушек, занятых слепыми. В крохотных кельях замечательный порядок и чистота, на полочке стоит кухонная посуда, на полу овчина с двумя одеялами и каменный кувшин для воды; в углу прилажена печурка, в которой слепец заваривает себе чай или же готовит пищу. Ежедневно обитатели этого дома милосердия получают чай, рис и порцию хлеба, 2–3 раза в неделю им дают мясо, кроме того, их щедро оделяют на базарах.

Маш-Мурад-Диван-Беги

При первой возможности хивинец спешит укрыться от зноя в галереи, где помешается базар. Это та же улица, но прикрытая бревнами, присыпанными сверху глиной. Лавок здесь нет. На одной стороне сидят на помостах купцы с товаром, на другой стороне – цирюльники, мясники, портные и мелочные торговцы. На базаре – все что производит Хива и доставляют соседи: спелые и сухие фрукты, пшеница, рожь, джугара, клеверное семя, сахар, чай, русские бумажные и шелковые бухарские материи, одеяла, обувь, русские самовары, чугунная посуда, чашки, блюдца, английский дешевый ситец и кисея. Тут можно усесться под стеной и скушать холодный арбуз, а не то подадут плов с горячими лепешками и потом зеленый чай. Сидя в стороне, легко наблюдать пеструю волнующуюся толпу людей и животных. Узбека можно узнать и по одежде, и по всему складу. Как уже упомянуто, это потомок завоевателей, здешний помещик. Он высок ростом и хорошо сложен, нос прямой, густая борода, худощавая жилистая фигура и жесткое выражение лица, свойственное всем азиатам. Важно восседая на верблюде, проезжает мимо киргиз, с широкими скулами, глупым добродушным лицом. Над ним смеются: он – кочевник, приехал за 100 верст продать пару овец, а взамен купить чаю, сахару, новый халат для себя и горсть бисера для жены или дочери. Там вдали показалась белая чалма и яркий блестящий халат – это бухарский купец, приехавший сюда, чтобы надуть хивинского купца и в случае удачи накупить рабов. В той же толпе, не глядя по сторонам, едет всадник на породистом коне, и толпа почтительно жмется в сторонке. Это нелюбимый всеми туркмен-иомуд, чуть что не по нему, он обнажает саблю и горе обидчику. Следом за ним осторожно пробирается маленький человек с хорьковыми бегающими глазками и кошачьими ухватками: это, конечно, персиянин, верная добыча в набегах туркмен. Из персиян-то главным образом и пополнялся невольничий рынок в Хиве, откуда уже рабы раскупались на все четыре стороны по вольной цене, как скот. Русские пленники, попадавшие сюда чаще всего с рыбных промыслов на берегах Каспия, продавались от 200 до 400 рублей, персияне шли вдвое дешевле. О судьбе этих страдальцев уже было рассказано. Сколько было радости, когда они только заслышали о приближении русских! И первым распоряжением русского «Сардаря» было освобождение рабов: особые глашатаи всенародно возвещали на улицах и площадях именем Белого Царя освобождение всем рабам, у кого бы они не находились. У Маш-Мурад-Диван-Беги их оказалось 400 человек. Многие из пленников приходили в наш лагерь, показывали рубцы на подошвах и раны на икрах, куда насыпали мелко изрезанный конский волос. Вскоре после освобождения началась война между рабами и хозяевами, причинившая немало хлопот временному совету, заправлявшему делами ханства.

Через несколько дней после занятия Хивы из бегства возвратился хан и, представлялся русскому сардарю. Генерал принимал его перед своей палаткой, на мощеной кирпичной площадке, устланной коврами. Когда хан подъехал к своему же дворцу, то слез с коня и смиренно шел пешком, уселся на ковре, поджав под себя ноги. По виду это был крепкий и грузный мужчина, без малого в сажень ростом, в нарядном ярко-синем халате без оружия. Хан сидел с поникшей головой, едва осмеливаясь взглянуть на русского генерала.

Тут каждый присутствующий был свидетелем победы ума над грубой силой, превосходства военного искусства над первобытным способом войны. Во времена рыцарства этот могучий великан мог бы разметать сотни врагов, а теперь последний русский солдат, пожалуй, был сильнее его.

– Так вот, хан, – сказал Кауфман, – вы видите, что мы, наконец, пришли вас навестить, как я вам и обещал 3 года назад.

– Да, на то была воля Аллаха!

– Нет, вы сами были причиной этому. Если бы вы послушались моего совета, делали то, что я вам говорил, то никогда не видели бы меня здесь. Но перейдем к делу. Что вы думаете теперь предпринять?

– Я предоставлю вам это решить. Мне же остается пожелать одного – быть слугой Великого Белого Царя!

– Очень хорошо. Если хотите, вы можете быть не слугой, а его другом. Это зависит от вас. Великий Белый Царь не желает свергать вас с престола. Он слишком велик, чтобы мстить вам. Он показал свое могущество и теперь хочет вас простить.