Искусство и его жертвы

КЛОДИ

В год, когда Полинетт и Луиза вышли замуж — чуть ли не одновременно — мне уже исполнилось 13. Я была совсем сформировавшимся подростком и вела дневник, правда, уже утраченный, но события того времени помню превосходно.

Первой о замужестве объявила Луиза, и ни для кого эта весть не стала неожиданной, так как она и мсье Эритг были давно вместе, ждали только окончания ее учебы, а когда выяснилось, что сестра в положении, дело решилось в считанные дни. Я на свадьбе не присутствовала, так как накануне сильно отравилась (видимо, домашней колбасой, съеденной в гостях у соседей), врач промыл мне желудок, и угрозы жизни не было никакой, но лежала пластом, не могла пошевелить даже пальцем. Но особого огорчения от того, что их бракосочетание прошло без меня, не испытывала: я терпеть не могу этих многочасовых бессмысленных церемоний. Брак зарегистрировали в мэрии, а затем обвенчались в храме, и, по отзывам, все прошло безукоризненно, если не считать того, что Поль во время венчания описался. (Он вообще рос нервным мальчиком, писался во сне и наяву чуть ли не до 10 лет.)

А у Полинетт венчания не было, так как он католик, а она ортодокс (русские говорят — "православная"), только регистрация в мэрии. Там присутствовало много гостей, от семьи Виардо — я и Марианна (мама с папой находились в Баден-Бадене, а Луиза с мужем сразу после их свадьбы уехала в Берн, где Эрнест служил в посольстве Франции).

Собственно, застолье происходило в замке Ружмон у маркиза де Надайка. Надо рассказать предысторию чуть подробнее.

Значит, Тургель дружил с Проспером Мериме (восхищался его новеллами, в том числе "Кармен" — опера Бизе появилась много позже), а Проспер, наоборот, был в восторге от русской литературы, перевел на французский "Пиковую даму" Пушкина, "Ревизора" Гоголя и к тому же написал предисловие к французскому переводу "Отцов и детей" Тургеля (книжка вышла за год до свадьбы Полинетт). Ну, так вот. Мериме познакомил русского приятеля с бывшей своей возлюбленной Валентиной Делессер (вместе любовники прожили лет пятнадцать, а расставшись, продолжали поддерживать хорошие отношения). Валентина — вдова крупного банкира, никогда не нуждалась в деньгах и всегда вела довольно бурную светскую жизнь. Дочь ее Сесиль (не от Мериме, а от мужа) первым браком была за археологом и путешественником де Валоном, утонувшим во время катания на лодке в их имении. Но Сесиль горевала мало и буквально через год вышла за маркиза де Надайка, тоже весьма небедного господина: он имел в Ружмоне замок и стекольную фабрику.

Для чего эти все подробности? Чтобы стало ясно, как возник на горизонте Тургеля будущий его зять. Словом: на стекольной фабрике де Надайка управляющим работал молодой человек — Гастон Брюэр. И когда Тургель на парижских раутах появился со своей дочерью, сердобольные дамы начали подыскивать ей жениха. В результате и всплыла фигура Гастона: Валентина и Сесиль стали прочить его в мужья Полинетт.

Их познакомили. Но как будто вначале оба друг другу не понравились. Он такой неулыбчивый, мрачноватый тип, волосы прилизаны, глубоко посаженные глаза и всегда недовольно сложенные губы. Но трудился на фабрике честно, со старанием, и хозяева отзывались о нем крайне положительно. А она, конечно, не красавица, хоть и не лишена некоторой женственности, но зато неглупа и весьма начитана. Нет, как пишут в романах, электрическая искорка меж ними не пробежала. Познакомились — и расстались на несколько лет; он не проявлял никакого интереса, в гости не набивался, не ухаживал и прочее; а она наслаждалась взрослой жизнью (после пансиона) под крылом у отца. Вместе с ними жила ее гувернантка (бонна) англичанка Иннис, но, скорее, как старшая подруга — относились друг к другу очень тепло. Вместе ходили по музеям, выставкам, концертам, делали покупки и гуляли в Булонском лесу. Говорили, что Тургель был вначале в нее влюблен, даже подумывал жениться, но дела увлекли его в Петербург надолго.

В это время Россия переживала трудные времена: царь отменил крепостное право, и, как будто бы можно только радоваться свободе, но всю землю у помещиков не отнял, и вчерашние крепостные все равно были вынуждены пахать на того же прежнего хозяина. В общем, все остались страшно недовольны. Тут еще поляки стали бунтовать, Герцен в Лондоне — на их стороне, а Тургель дружил с Герценом, и в полиции не замедлили раскрутить дело — еле он сумел откреститься, доказать свою непричастность к бунтовщикам, а потом и вовсе уехал из России. Думаете, к дочери и к Иннис в Париж? Как бы не так: к мамочке моей в Баден-Баден.

Маме тоже было непросто: певческий голос ее садился, и она решила уйти со сцены, ограничив свою музыкальную деятельность преподаванием вокала и сочинительством опереток. А Тургель писал к ним либретто. Словом, ни о какой женитьбе на Иннис и не вспоминал.

Но не тут-то было: Иннис и Полинетт нагрянули к нему в Баден-Баден. Главное, неожиданно и без спроса. Наш Тур-гель очень рассердился. А еще сразу вспыхнуло соперничество Иннис и мамы. Англичанка потребовала окончательного выбора: или Виардо, или она. Можно без труда догадаться, с кем остался Тургель.

Иннис и Полинетт в гневе покинули Баден-Баден, возвратились в Париж. Безутешная англичанка предлагала своей воспитаннице ехать с нею в Лондон, но несчастная Полинетт побоялась окончательно разрывать с отцом, написала ему покаянное письмо, он ее простил и прислал денег; словом, бонна отбыла на Британские острова одна.

Но и Полинетт осталась одна — ехать в Баден-Баден не хотела из-за новых скандалов с Виардо. И тогда, конечно, вспомнила о Гастоне. Мериме, Валентина Делессер и ее дочь Сесиль вновь устроили им свидание. И на этот раз все пошло как по маслу — к свадьбе. Да и то: ей уже 23, по тогдашним меркам — старая дева, а ему за 30, тоже пора обзаводиться семьей. Мать его, Тереза Брюэр, всю ему плешь проела: "Надобно жениться, надобно жениться…", — правда, не была в восторге от русской невестки, но, как говорится, на безрыбье… В общем, это был альянс не по любви, а по расчету. Впрочем, все сначала складывалось неплохо…

Разумеется, и Тургель прикатил из Баден-Бадена, пригласил на торжество Марианну и меня, мы поехали с ним в его коляске в Ружмон (это от Парижа на юго-восток, в Бургундию, в сторону Дижона). Несмотря на февраль, было сухо и тепло, солнышко светило, даже кое-где появлялась первая травка. У Тургеля был торжественный вид, он считал, что выполнил основную функцию родителя — вывез дочку из России, где она, незаконнорожденная, вечно бы жила ущемленная, воспитал, обучил, замуж выдает. Свадебный подарок его был роскошен — 150 тысяч франков. Говорил, что Гастон на эти деньги сможет выкупить у Надайка фабрику и наращивать дело самостоятельно. Жить молодые собирались на первых порах в Ружмоне, в доме Терезы Брюэр. Я сказала: "Новую жизнь лучше начинать отдельно от родителей". А Тургель ответил: "Безусловно, но купить им еще и дом я не в состоянии, у меня, в конце концов, свои планы". (О его планах, где, как оказалось, присутствую и я, расскажу чуть позже.)

Вскоре на горе увидали замок де Надайка — раза в три больше Куртавенеля, настоящий оплот средневековых рыцарей, даже остатки рва вокруг. Мост, конечно, уже не подъемный, а обычный.

Въехали в ворота. Встретить нас вышли хозяин и хозяйка — господа де Надаль. Несколько минут мы и они расшаркивались друг перед другом. Появились и молодые в сопровождении Терезы. Выглядела мать довольно противно — длинный острый нос и такие же глубоко посаженные глаза, как у сына, — настоящая крыса. Ох, сожрут они бедняжку Полинетт, косточки схрупают и не подавятся!

Вскоре начали собираться в мэрию Ружмона (церемония была назначена на три часа пополудни). Все расселись в несколько колясок и покатили. У Гастона был вид провинциального франта, он сидел в коляске напыщенный, а высокий цилиндр явно ему не шел, вызывая внутренние усмешки. Я подумала: и вот с этим типом наша Полинетт будет вынуждена ложиться в постель? Бр-р. У меня мурашки бегали по коже.

Мэрия была в центре городка, как положено, с башенкой с часами. Сняв пальто, я и Марианна заглянули в дамскую комнату, чтобы привести себя в порядок. Появилась тут и Полинетт. Марианна сказала:

— Выглядишь счастливой. Ты довольна?

Глядя на себя в зеркало, дочь Тургеля ответила:

— Да, конечно. — Помолчав, добавила: — Пусть он не красавец, ну так русские говорят, что с лица не пить воду. Главное, что ко мне относится хорошо. Наконец-то разомкну порочный круг: я — папа — Виардо. Стану независимой.

— Стало быть, "порочный"? — удивилась я.

Будущая мадам Брюэр вспыхнула:

— Разве нет? Я не лезу в папину душу — раз ему так нравится, пусть живет как хочет. Но меня всегда это угнетало. Так хотела, чтобы он женился на Иннис! Чудо, а не женщина!.. Но увы… Нет, не знаю…

Я заметила:

— С точки зрения здравой логики, ты права. Но у гениев многое не по логике. Твой отец — гений и не может быть, как все. Вероятно, если бы не любовь к моей матери, он не написал бы свои шедевры, кто знает?

Наши рассуждения прервала Тереза, заглянувшая в дамскую комнату.

— Полинетт, девочки, что такое? Все вас ждут. Время без двух минут три.

Мы засуетились и побежали.

Мэр Ружмона — полный усатый дядька с лентой через плечо — в небольшой нравоучительной речи рассказал об ответственности мужа и жены друг перед другом, потому как семья — дело непростое, государство покоится на здоровых семьях и так далее. Наконец спросил молодых, сочетаются ли они по доброй воле, нет ли каких препятствий к браку (например, ранее заключенных браков или болезней) и еще что-то, получил положительные ответы, попросил расписаться в книге и торжественно объявил их супругами. Новобрачные обменялись кольцами и поцеловались. У Тургеля на глазах были слезы. А Тереза стояла, как каменный истукан. Выпили по бокалу шампанского, поднесенного служащими мэрии, и на тех же колясках возвратились в замок, где в большой зале были накрыты праздничные столы.

Впечатление от залы оставалось мрачноватое: несколько масляных светильников и горящий камин — в общем, полутьма. Для средневековых рыцарей эта обстановка, вероятно, выглядела нормальной, но во второй половине XIX века все-таки хотелось бы больше света — например, газового. А вот кушанья оказались неплохи, мне особенно понравилось мясо молодого барашка на косточке. И вино сносное. Каждый из мужчин (господин де Надайк, а потом Тургель и Гастон) поднимались и говорили спичи-тосты. Тема, естественно, одна — счастье молодых. Де Надайк превозносил своего управляющего, упирал на его деловые качества и порядочность — мол, с таким мужем Полинетт как за каменной стеной. У Тургеля катились слезы, он просил прощения у дочери, что не мог уделять ей должного внимания, и желал поскорее понянчить внуков. А Гастон всех благодарил за внимание и честь, оказанные ему и его молодой жене.

На десерт подавали кофе и пирожные. Мы с Марианной спели на два голоса несколько старинных испанских свадебных песен в обработке нашей матери, Полинетт же аккомпанировала нам на рояле. Наконец отпустили новобрачных по понятным новобрачным делам, взрослые устроились играть в карты, мы ж с сестрой вскоре пошли спать в свои комнаты (из-за позднего времени ночевали в замке). Я довольно быстро уснула (видимо, под воздействием выпитого вина), а потом проснулась среди ночи и ворочалась долго, размышляя надо всем увиденным и услышанным. Эта свадьба Гастона и Полинетт выглядела, в сущности, не особенно празднично. Не читалось счастья на лицах молодых. Вроде бы не триумф любви, а какая-то торговая сделка. Или поступок от безысходности… Дал бы Бог, чтобы я ошибалась. Может, со временем попривыкнут друг к другу?..