"Антология исторического романга-6. Компиляция. Книги 1-12

* * *

На дворе дождь заливал темный Берик, проглядывавший из тьмы несколькими бледными огоньками, мигавшими, как рдеющие крысиные глаза в замковых жаровнях, съежившихся под дождем, как и стоящие на страже часовые гарнизона. И пугают их не столько шотландцы, сколько гнев Длинноногого, если они сдадут крепость.

Несмотря на дождь и тьму, думал Хэл, Берик нехитро найти по запаху — ядреному месиву дыма, помоев и гнили, тянущемуся на многие мили, как змееволосы Медузы, едва колеблемые ветерком не сильнее влажного дыхания.

Они с плеском пересекли брод правее развалин моста, высившихся во тьме тенями троллей. Никто их не окликнул, и они прошли через отремонтированные оборонительные сооружения, состоящие из деревянного частокола, рва и стены, миновали ворота, которые должны охраняться, но беспризорно стоявшие нараспашку, как и предсказывал Брюс, заслужив безмолвное восхищение остальных членов небольшой кавалькады.

Спешившись, они повели своих мокрых, заляпанных грязью гарронов по скользким булыжникам мостовой, по щиколотку утопая в рыбьих костях и старых собачьих испражнениях, стиснутые подступающими все ближе покосившимися стенами домов бедноты, где застилающий полы камыш никогда не убирали, разившие телесными жидкостями, наводившими на мысли о печеночной гнили, червях, параличе, нарывах, свистящих легких и всех прочих мерзостных лихорадках без остатка.

И вполне уместно, что эта улица, стиснутая покосившимися домишками, дрейфовавшими сквозь медленный ветер переулков, будто насквозь прогнившие лодчонки, выблевала их к дому призрения прокаженных Святого Варфоломея — каменному призраку, окутанному тьмой, кроме одного места, проливающего масляно-желтое сияние сквозь щели больших двустворчатых дверей, ведущих во двор, а оттуда через арку на улицу.

Промокший до нитки отряд остановился, и Брюс улыбнулся Псаренку. Одетый, как и все они, в простую рубаху и грубый плащ, скрепленный железной булавкой, без гербовой накидки и крикливого геральдического щита, граф Каррикский выглядел тятей Псаренка — и откровенно наслаждался происходящим. В отличие от Киркпатрика, совершенно не одобрявшего идею наследника Аннандейла и законного претендента на трон Шотландии вырядиться крестьянином и подвергать свою жизнь такой опасности. В конце концов оруженосец не сдержался, заявив, насколько глупо со стороны графа королевства шляться где попало, рискуя головой в безрассудной авантюре в компании шайки сброда. Шайка сброда — Куцехвостый Хоб, Долговязый Тэм, Сим и Уилл Эллиот — угрюмо зарычала в ответ, и даже Хэл оскалил зубы, видя, что оскорбление распространяется и на него, пока Брюс голосом, хлестким, как удар мечом плашмя, не велел Киркпатрику держать язык за зубами.

Тут они вручили поводья своих невозмутимых, насквозь мокрых гарронов Уиллу и слякотно скользнули на свои места. Сим и Хэл заняли места по обе стороны больших дверей; все хранили полнейшее молчание, а Псаренок, замотав голову мешковиной на манер клобука, сделал глубокий вдох и двинулся вперед.

У Хэла перехватило горло при виде парнишки, казавшегося еще меньше прежнего на фоне громадных двустворчатых дверей из мощных брусьев, густо усаженных гвоздями. За ними находилась кухня, и ее красно-желтый свет не могли удержать даже такие двери, потому что это единственная часть госпиталя, не засыпающая ни на час.

Откуда-то из города на вялых крыльях ветерка долетели смутные звуки инструментов и голосов мотета: «Ahi, amours, com dure departie»[619]. Эти звуки с мучительной отчетливостью напомнили Киркпатрику об эле, вине, тепле и духоте — и не только. Они напомнили об Окситании и о том, что он чинил там катарам — так сокрушительно, что оруженосец графа едва не застонал. И вдруг этот неведомый продавец индульгенций Лампрехт будто разом извлек на свет закопченные воспоминания, которые Киркпатрик считал давным-давно запечатанными за крепко заколоченной дверью в голове…

Со времени жизни в Дугласе Псаренок знал кухни вдоль и поперек. Именно он придумал способ пробраться в госпиталь и высказал его вслух только потому, что великий граф — возносящийся над ним просто-таки в заоблачные выси, — однажды вечером разделил с ним чашу и заветнейшие мысли. С этого момента Псаренок отдался ему всей душой, а когда высказанный план заслужил кивки одобрения, сознание собственной новоприобретенной ценности нахлынуло столь внезапно, что прямо голова кругом пошла.

Он заколотил по двери своим кулачком величиной с орешек, потом крепко пнул, не зная, достаточно ли шуму натворил.

Работники в кухне застыли как вкопанные. Аббат Джером поглядел на помощников — прокаженных, находящихся на разных стадиях болезни, но обладающих умениями, необходимыми, чтобы печь хлебы и готовить пищу. Сбоку припекой выступал только пузатый Готер, приставленный Мализом приглядывать за этой дверью и кухонной службой. Заслышав стук, он моргнул раз-другой, но когда стук раздался во второй раз, подошел к дверце, врезанной в одну из исполинских створок, и отодвинул дощечку, позволившую выглянуть наружу. Сперва не увидел вообще ничего, потом раздался голос, заставивший его опустить глаза к потрепанному мальчонке, съежившемуся под куском насквозь мокрой мешковины. Капли дождя сбегали у него с кончика носа. Нечасто Готеру приходилось видеть более жалкое зрелище.

— Пшел вон, — рыкнул он, с облегчением увидев всего-навсего отрока. — Тут не подают.

— Молю лише Бога и Святых Его благословить вас, сэр, — услыхал он в ответ. — Я прибывши дать, а не взять. Добрая госпожа, чей муж недавно помре, являет шпиталю ейную милость ради вознесения души оного.

Замешкавшись, Готер растерянно облизнул губы.

— Пара агнцев, — не унимался отрок.

Готер в замешательстве обернулся к аббату Джерому, и тот одобрительно кивнул, стараясь изобразить, что дело это заурядное, как дыхание, хотя, правду говоря, увидел подвох сразу же и сердце у него в груди екнуло.

Госпиталь зависит от жертвователей, получая от гильдии негоциантов агнца и свинью каждые десять дней. Их доставляют, забивают и подвешивают, потому что ни один разумный человек не станет есть свежую убоину, а последняя доставка была всего четыре дня назад; остатки туш еще покачивались на виду у всех, и команда куховаров прямо сейчас мазала их салом с травами и мятой.

Но Готер сего не ведал, и хотя оставался шанс, что на улице и вправду дожидается пара ягнят от убитой горем вдовы, Джером всей душой молился, чтобы их не было, чтобы сие оказалось подмогой, Благодатью Божией.

— Добро, — проворчал Готер в тревоге и нерешительности, понимая, что отказ от щедрого дара вызовет подозрения. — Сие славно, малец, токмо не дури. Обы скоро да живо, аки сказывала моя матушка…

Хэл услышал стук и лязг снимаемых замков засова, потом кряхтение Готера, поднимающего брус засова со скоб.

— Веди своих агнецов, а опосля… — начал он, но тут дверь врезалась ему в лицо, толкнув назад. Проскользив по полу, он налетел на котел, выплеснув содержимое, обварившее ему ноги. Завопив, Готер отшатнулся, тщетно хлопая по обжигающей жидкости, запнулся, оборачиваясь, и перед самым носом узрел бороду на манер барсучьей задницы и раздвинувшую ее широкую ухмылку.

— Бэ-э, — сказал Сим, врезав Готеру по ребрам раз, другой, третий. И только с третьего раза тот почувствовал странное ощущение, инстинктивно распознав входящий в тело острый металл; но к моменту, когда ужас происходящего подкосил его, он был уже мертв. Сим опустил его на жирную солому и плиты пола, а в дверь юркнули Хэл и Псаренок.

— Хвала Христу, — возгласил аббат Джером, чуть не всхлипнув.

— Во веки веков, — безотчетно ответил Хэл, озираясь в поисках прочих врагов. — Сколько и где?

— Един, другой и сам главарь, — прошамкал голос, и Сим отшатнулся при виде разоренных руин лица, сумрачно скалившегося ему, размахивая черпаком, зажатым в грязном, замотанном тряпками кулаке.

— Мощи Христовы, — вскрикнул Сим, — держись подальше и не дыши на меня!

— Где? — требовательно повторил Хэл, игнорируя куховара. Джером опомнился достаточно, чтобы пролепетать, что второй охранник стережет главный вход в госпиталь, а главарь в палате умирающих вместе с Генри Сьентклером, бедным иноземцем, отдающим душу Богу, и фламандским дядюшкой сказанного бедолаги.

— Хвала Господу, — изрек Сим и, не дожидаясь, пока отсипят дышащие гнильем отклики, пришел в движение, расплывшись в ухмылке при мысли, что наконец-то встретится с Мализом Белльжамбом нос к носу. Хэл последовал за ним: Брюс ждал у главного входа в компании своей неотступной тени — Киркпатрика, а Куцехвостый и Долговязый Тэм пошли вокруг высматривать другие двери.

Осталось лишь позаботиться, чтобы сэр Генри Рослинский остался в живых.