"Антология исторического романга-6. Компиляция. Книги 1-12

* * *

Собрав пожитки, Лампрехт закинул на плечо короб с драгоценными реликвиями и не менее драгоценным содержимым, похищенным у Мализа. Сей акт варварской мести заставил торговца индульгенциями триумфально склабиться по-крысиному, пробираясь в тенях госпиталя. А здесь их хватало, ибо даже самое дешевое свечное сало этому богоугодному заведению не по средствам, и светильники есть только там, где без них нельзя.

У одной из забранных засовами дверей, ведущих на волю, развалился коротко стриженный болван с бычьими мускулами по имени Ангус, позевывая и ощупывая ноющие гнилые десны толстым грязным пальцем.

При виде его торговец индульгенциями скривился. Sensal maledetto[620], должен же быть и другой путь из этого гноевища…

Он осторожно двинулся прочь под покровом тьмы, кутаясь в тени, и уже был далеко от бычары, когда грохот и вопли приковали его к месту. Они наверняка доносились из кухни; он увидел, как Ангус оттолкнулся от стены, постоял, сложив брови в громадную стрелку нерешительности, — а потом покинул свет, устремившись во тьму в направлении кухни.

Si estar escripto en testa forar, forar, подумал Лампрехт: коли у тебя на лбу написано, что уйдешь, то уйдешь. Не прошло и секунды, как он уже был у двери. Еще секунда — и торговец святынями обеими руками с натугой поднял засов из скоб.

— Ха!..

Бычий рев над самым ухом заставил Лампрехта с верещанием упустить тяжеленный брус, опасно брякнувшийся у самых ног, и отпрыгнуть, чтобы не остаться без пальцев. Подняв глаза, он увидел черные кинжалы глаз Ангуса, устремляющегося обратно к двери…

…в тот же миг с дребезжанием распахнувшейся от удара, впустив порыв свежего воздуха, напоенного дождем.

Ни Брюс, ни Киркпатрик не могли поверить своей удаче, услышав, что прежде крепко запертая дверь открывается. Брюс не знал, открывает ее Хэл или кто-то еще из отряда, но грохот упавшего бруса по камням пола убедил его, что дело обстоит достаточно плохо, чтобы требовать незамедлительного и жесткого вмешательства.

Ангус с разгону остановился как вкопанный, разинув слюнявый рот при виде двух ворвавшихся воинов. Киркпатрик метнулся вперед, Брюс за ним по пятам, и оба узрели человечка, смахивающего на хорька, увешанного сумами и коробом, а в паре шагов от него — гору мускулов на ногах, как бревна, с отвисшей челюстью, но выхватывающую из-за пояса длинный нож.

— В сторону! — крикнул Брюс, и Киркпатрик чертыхнулся, а затем хорек юркнул к двери, решив дело; развернувшись к нему, оруженосец перехватил его за ремень короба и отдернул назад.

— Цыц, малявка, — бросил он у самого уха, и длинный тонкий кинжал сверкнул в дюйме от в ужасе вытаращенного глаза.

— Спустите меня, — пропыхтел, отбиваясь, Лампрехт. — Отпустите. А не то… Я все едино что священник. Я под защитой самого Папы. Bastonada, mucho, mucho[621].

При звуках знакомого суржика у Киркпатрика вдоль хребта будто льдинка прокатилась. На миг перед глазами вспыхнуло пламя, а уши забили вопли, прежде чем он сообразил, что продавец индульгенций сказал на самом деле.

— Ты меня отлупишь?!

Лампрехт услышал слова и сопроводивший их смешок. Потом его пленитель, теперь сжав тыльную сторону шеи дланью, твердой, как стальной обруч, проговорил ему на ухо, шевеля дыханием сальные завитки волос:

— Si e vero que star inferno, securo papasos de vos autros non poter chappar de venir d’entro.

«Коли пекло и вправду существует, попам не избегнуть войти туда». Эти слова скользнули Лампрехту в ухо со змеиной вкрадчивостью, и кишки скрутило в тяжелый ледяной ком осознание, что он попался, ибо человек этот бывал в местах, где он поднаторел в lingua franca, и — несомненно — вытворял дела, не обходящиеся без кинжалов, а то и чего похуже.

Киркпатрик ощутил, как коротышка обмяк, услышал его горестное бормотание:

— Si estar escripto in testa andar, andar. Si no, aca morir.

«Коли у тебя на лбу написано, что уйдешь, то уйдешь. Коли нет, помрешь здесь».

Но Киркпатрик все равно держал острие кинжала на виду у хорька, попутно пытаясь следить, что делает Брюс.

Граф же тем временем обнаружил, что не может вытанцовывать, что в тесных темных коридорах от немецкого метода проку маловато. Меч слишком длинный, а противник владеет ножом искусно. Вобрав голову в плечи, тот стремительно бросился вперед, держа нож как кабаний клык, и Брюс взмахнул мечом, но зацепился клинком о незажженный канделябр, и здоровенный бык, двигаясь куда стремительней, чем можно было судить по виду, полоснул ножом, как в кабацкой драке. Вспоров домотканое полотно у самого сердца Брюса, лезвие чиркнуло по коже жгучей болью.

Вскрикнув, Киркпатрик чуть не отпустил Лампрехта, но продавец индульгенций, ощутив это, забарахтался, и Киркпатрик безотчетно сжал хватку крепче; Лампрехт заверещал.

Ощутив саднящий порез, Брюс увидел в щелочках глаз противника вспышку торжества и постиг, что меч только мешает.

В душе графа шелохнулся страх, и тогда, понимая, что попал в беду, он поступил, как надлежит рыцарю: сделал глубокий вдох, крикнул «Брюс!» так, что горло засаднило, и ринулся вперед.