Сумерки империи

— Донесения зашифрованы, но крайне нежелательно, чтобы они попали в руки неприятеля

До Куртижи я добрался без каких-либо затруднений, но ехал в обстановке крайней нервозности. Люди были уверены, что в любой момент к ним могут нагрянуть пруссаки и по этой причине совсем потеряли голову. Ситуация здесь была не такой, как на берегах Луары. В этих краях не было настоящей армии, а защиту территории обеспечивали лишь несколько батальонов национальной гвардии, да и те выглядели довольно жалко. Понимающие люди расценивали ситуацию, как катастрофическую: национальные гвардейцы не соглашались на позорное бегство с охраняемой территории, но оказать серьезное сопротивление были не в состоянии. Батальоны гвардейцев могли лишь создавать незначительные очаги сопротивления, а в ответ на их действия пруссаки убивали людей и сжигали целые деревни.

На подходе к Куртижи я нарвался на небольшой отряд прусской кавалерии. Меня остановили, и я сказал, что иду в деревню, расположенную в двух километрах вниз по реке, которая называется Куртижи.

— Вы проживаете в Куртижи? — спросил командовавший отрядом офицер.

— Я хочу повидать моего бывшего учителя.

— Как его зовут?

— Шофур.

— А вы кто такой?

— Я погонщик скота. Нахожусь здесь проездом.

Должно быть, что-то в моей одежде было не так, потому что офицер явно не поверил мне и не отпустил на все четыре стороны.

— Мы вас проводим к этому Шофуру. Если окажется, что вы солгали, тогда будете расстреляны.

Я двинулся вперед под конвоем двух улан. Мне не из-за чего было волноваться, потому что я сказал правду, но в то же время меня грызли сомнения: что скажет папаша Шофур, увидев меня в наряде погонщика свиней. Если он выкажет удивление, то тем самым выдаст меня, и тогда мне конец.

— А чем сейчас занимается этот Шофур? — не унимался офицер.

— Да ничем не занимается.

— Вы были у него слугой?

— В те времена, когда он работал учителем, я был его учеником. Мы давно не получали от него писем, и мне хотелось завернуть к нему и справиться о его здоровье. Говорят, в Куртижи шли бои и спалили много домов.

— Это послужит всем уроком, — назидательно процедил офицер.

Потом он высокомерно взглянул на меня и спросил:

— Это у вас-то был учитель?

— Ну да, правда, давно.

— Мы это проверим. Как ваше имя?

Я сказал, как меня зовут.

— Вы остановитесь у дома этого Шофура и будете ждать.

Мы подошли уже совсем близко. Я надеялся, что, войдя в дом, смогу подать знак бывшему наставнику. Но офицер не позволил мне войти и зашел в дом один. Тут я забеспокоился. Если офицер спросит у Шофура: "Есть ли у вас ученик по имени Луи д’Арондель?", то это будет большой удачей. Ответ наставника, несомненно, развеет у офицера все подозрения. Но если он спросит: "Был ли среди ваших учеников погонщик скота по имени Луи д’Арондель?", то тогда господин Шофур будет так изумлен, что невольно выдаст меня. Оставалось лишь надеяться на удачу.

И удача не отвернулась от меня. Через несколько минут из дома вышел офицер в сопровождении господина Шофура.

— Ну ладно, — сказал он, — вы меня не обманули.

Что же касается господина Шофура, то он стоял на пороге, широко раскрыв глаза, и при этом явно меня не видел. Я понял, что наступил критический момент.

— Значит, вы живы-здоровы, дорогой господин Шофур?

Предупредив его таким образом, я шагнул к своему учителю. Офицер по очереди оглядел каждого из нас, не скрывая крайнего удивления. Он явно пытался понять, как такой ученый муж, коим являлся папаша Шофур (немцы, как известно, разбираются в ученых людях), мог взять в ученики такую безмозглую скотину.

— Что вам сказал офицер? — спросил я, когда немцы оставили нас вдвоем.

— Он зашел ко мне библиотеку, увидел на полках много книг и спросил: "Вы и вправду учитель?" Я в замешательстве ответил: "Да, сударь". — "А есть ли у вас ученик по имени Луи д’Арондель?". Услышав ваше имя, я пришел в страшное волнение, потому что решил, что вы погибли. Тем не менее я подтвердил, что так оно и есть. Тогда он сказал: "Очень хорошо. Он здесь. Значит, он сказал правду". А я, так ничего и не поняв, пошел за ним.

— Ну, готовьтесь, дорогой учитель. Этот офицер знает, что я — ваш ученик, а поскольку я работаю погонщиком скота, то, конечно, он уже сделал должные выводы. Теперь он расскажет таким же, как он сам, немецким грамотеям, что образование для французов — вещь бессмысленная, и в доказательство поведает о задержанном им погонщике скота. Этот погонщик учился у самого профессора Шофура, но даже этот видный ученый смог вырастить из своего ученика лишь тупого торговца. Вот уж посмеялись бы вы, дорогой учитель, если бы вам довелось прочитать эту ахинею в каком-нибудь ученом талмуде, да еще изложенную, как у них водится, напыщенно и тяжеловесно.

— А как прикажете понимать этот маскарад?

— Понимать надо так, что меня направили в Париж, но если бы я решил поехать туда в карете, то меня бы точно арестовали.

— Как же вы собираетесь попасть в Париж?

Я рассказал ему, какой маршрут мне предложили в Туре, и спросил, не посоветует ли он мне какого-нибудь местного жителя, который мог бы стать моим проводником, пояснив, что это должен быть надежный человек, хорошо знающий все дороги в округе и способный довести меня хотя бы до Рамбуйе.

— Мне кажется, — заявил наставник, — что намеченный вами маршрут очень опасен. Им уже пользовались до вас, и наверняка он известен пруссакам, а ведь они всегда начеку и у них полно шпионов. Надо нам придумать что-нибудь новенькое.

— Я с вами согласен, но за неимением чего-то другого пользуюсь тем, что есть.

— И все-таки существуют более подходящие варианты. Я уверен, что помогу вам добраться до Версаля, да так, что вам не придется опасаться пруссаков, разве что утомитесь выслушивать от них слова благодарности.

— Я весь внимание, дорогой учитель. Что ж, если география способна творить такие чудеса, значит это великая наука.

— Дело тут, увы, не в географии! На этот раз нам на помощь придет интрига.