Побег

— Так они осмелились возразить мне, вот я сделал то, что должен, — продолжал трястись Бомасейн, но видя, что Пьер пока не собирается лишать его жизни и у него есть попытка что-то изменить, набрался уверенности.

— Из-за чего началась война между племенами? — резко спросил Пьер, перестав ходить вокруг да около.

— Да ты сам же всё знаешь, — слегка усмехнулся вождь, — Около двадцати двух лет назад наш вождь Швэйло попытался убить вождя Тинуваку Йекини, но не получилось, и Йекини, защищаясь, убил его. Вот мы и начали войну, захотев вас всех уничтожить. Должна же быть справедливость, тинуваку живут на богатой растениями и животными земле, а у нас даже порыбачить-то трудно. К тому же вы можете покупать всё нужное у европейцев, а мы с ними только через сайгельцев с ними общаемся и то, рискуем попасть в рабство в случае чего.

— Я слышал эту версию уже много раз. Я хочу услышать и другую правду.

Бомасейн набрался уверенности. Он хотел было дать знак своим воинам, но Пьер внимательно следил за всеми и не пропустил бы ничего. Вождю приходилось играть по правилам Пьера.

— Если нужна правда, то я расскажу её тебе.

Бомасейн нахмурился и слегка кашлянул. Он пристально смотрел на Пьера, желая поймать его на каком-нибудь проколе, но Пьера теперь обмануть и отвлечь так просто нельзя было. Он знал уже цену невнимательности.

— Из-за скудной земли мы не раз в прошлом совершали набеги на Тинуваку, но всё изменилось, когда вождями стали два близких друга Швэйло и Йекини. Набеги прекратились, все стали уже забывать о недавних склоках. Йекини мечтал об объединении. Но мы не были к этому ещё готовы. Тогда Йекини решил действовать не правдой и справедливостью, а через кровь. Он решил избавиться от друга, а заодно поженить своего сына Джеро и дочь Швэйло Адаез. Благодаря браку детей Йекини бы стал не только родственником вождя, но и частью Гаапи, тем самым после смерти Швэйло мог бы подстроить оба племени под себя.

Йекини придумал хороший план: пойти со Швэйло на охоту и сделать так, чтобы его друг чисто случайно упал в реку Коолжа и погиб. Но Швэйло за мигом, когда Йекини хотел его сбросить в реку, раскусил замысел друга. Ему пришлось защищаться от Йекини, а не наоборот, как тебе говорили, но вождь Тинуваку оказался сильнее и нанёс Швэйло несовместимые с жизнью ранения. Швэйло сумел только добраться до дома и всё рассказать соплеменникам.

— Вот значит как всё было, я слышал эту историю по-другому, — задумался Пьер и слегка опустил ружьё. — Что ещё можешь мне нового рассказать?

Бомасейн продолжил рассказ, стараясь, чтобы в разговоре Пьер потерял бдительность, и дать знак своим воинам:

— После убийства Швэйло половина гаапи хотела начать войну, однако другая половина была против войны. Тинуваку тоже разделились на две стороны, но куда больше среди них выступало за мир, чем у нас. Новым вождём Гаапи стал мой старший брат, которым стремился всё уладить миром и продолжать дружбу. Но это было не так-то просто.

Мой брат долго думал и, наконец, нашёл выход. Решением проблемы был брак между Джеро и Адаез, как союз двух людей, простившие отцам и соплеменникам друг друга всё. Но для мира мало было простого брака, Джеро должен был покинуть родную семью, считать Гаапи своим новым домом. Он должен был разорвать все связи с прошлой жизнью, чтобы через сына Йекини не мог стать частью Гаапи. Такое решение мало кому понравилось. Оно способствовало миру, но тинуваку теряли свою честь. Всегда при браках двух людей из разных племён девушки уходили к своим мужьям, никто не мог запретить мужчине общаться с семьёй, если он добровольно покидал племя. Кроме того, мало кто верил в наши благие намерения, и помимо этого тинуваку пришлось в таком случае согласиться с тем, что именно Йекини первым захотел убить Швэйло.

Джеро был согласен на брак, несмотря на то, что любил другую девушку. Но старейшины и вождь Йекини были против этого, они слабо верили, что браком продолжиться мир и они не хотели терять честь. Они хотели по-другому разрешить вражду. Ваш старейшина Бохлейн старался отговорить Джеро и Адаез от брака, но молодые люди не поддавались уговорами. Незадолго до свадьбы Бохлейн предпринял последнюю попытку, но она потерпела крах. Адаез, уставшая от бесконечных мучений и раздоров, высказала Бохлейну всё, что накопилось у неё на душе. И знаешь, что тогда ваш уважаемый старейшина сделал? — спросил Бомасейн.

Вождь замолчал, он ждал ответа, но того же самого ждал и Пьер. Бомасейн лукаво подмигнул ему и вскричал:

— Он убил девушку! Всё произошло сгоряча, Бохлейн ударил Адаез, и та упала без чувств. Я не вру тебе, я из укрытия своими глазами это видел. Смею утверждать, что ваш Бохлейн до сих пор жалеет о случившимся. Но смерть Адаез не была случайность, Бохлейн умышленно её убил. Ох, какой шум тогда начался поверх прежнего, — с ухмылкой, глядя на поражённого правдой Пьера, говорил Бомасейн. — Но мой добренький братец вновь был против войны. Он готов был простить тинуваку и смерть невинной девушки. Но никаким уже браком нельзя ничего было решить, гаапи были готовы разделить позицию брата и простить всё тинуваку, только если они нам выдадут тело Бохлейна или самого Бохлейна нам.

Однако его лучший друг Филипп Вернант, который больше всех нас хотел мира не мог согласиться с этим. Он знал, что Бохлейн умышленно лишил девушку жизни, но настоял на том, что её смерть оказалась случайностью, его друг сам себя в порыве вины оговорил. А раз Бохлейн не виновен, то мы не может требовать старейшину или его тело себе.

Пьер принимал удар за ударом. Он знал, что соплеменники не всё договаривают ему, а кое-где и врут, но он не как не мог представить, чтобы его друг Бохлейн оказался убийцей невиновной девушки, чтобы его дед согласился на ложь, пусть и во имя спасения друга, но которая могла развязать войну. А Бомасейн продолжать рассказывать ему правду:

— Мой братишка даже после такого продолжал стоять на мире. Он искал новые и новые решения не только, которые способствовали его заветному миру, но и продолжению дружбе. Мне надоело это, и я убил брата. Я стал новым вождём, беспощадным и мудрым.

Бомасейн смеялся. Он забыл и про ружьё.

— Сынок, Абени может, говорила тебе, что у неё нет отца. Так вот, его убил Азубуик. У нас тогда был сильный голод, отец Абени решил попытать удачи — попросить тинуваку, чтобы они оказали помощь хотя бы его дочкам. Но Азубуик поступил так же, как и мы с нарушителями закона — убил отца Абени.

Вождь хохотал, а Пьеру становилось всё труднее сдерживать внимания на толпе гаапи. Он жаждал правды, но правда оказалась ужасной. Она рушила многие воззрения Пьера и на деда, и на Бохлейна, и на недавно ещё родное племя Тинуваку.

— Хватить гоготать! — проревел Пьер. — Чего тебя веселит, моё незнание? Так знай, я рад, что всё узнал. Или может, радуешься собственному превосходству?

— Второе, — ответил вождь. — Тот день, когда я расправился с братом, всю жизнь, стоявшим у меня на пути и идущим всегда и во всём впереди меня, был для меня самым счастливым.

— Даже брата, мерзавцу, не жалко, — вздохнул со злостью Пьер.

Он посмотрел в глаза вождю, который улыбался лучисто и радостно, как ребёнок, пусть и ядовито. Улыбка не растрогала Пьера.

— Гнида. Никогда не прощу тебя за мою семью, — прошипел Пьер и нажал на спусковой крючок.

Бомасейн камнем рухнул вниз, для большей достоверности Пьер выстрелил ещё два раза. В толпе раздались крики женщин и детей. Трое мужчин схватили луки, но Пьер оказался быстрее — он уложил их пулями.

Затем Пьер подошёл к жене убитого Бомасейна, которая держала на руках маленького ребёнка, и подставил дуло ружья к малышу.

Он сказал вдове вождя:

— Хочешь сохранить жизнь ребёнку, покажи мне тех, кто стоял за продажей моей семьи в рабство.

Внук был для женщины самым ценным сокровищем на свете. Она без колебаний указала рукой на старейшин и ближайших друзей Бомасейна, среди которых были уже убитые Пьером воины. Пьер всадил в живых пулю.

— Я могу убить вас всех, если кто шелохнется, — сказал он толпе. Хотя у него оставалось всего две пули, он знал, что гаапи ему поверят.

И они поверили. Никто не помешал Пьеру уйти.

Пьер ликовал: он отомстил за свою семью, он убил десять ненавистных ему гаапи. Но легче ему на душе не стало. Он смог оплатить за Мейкну и друзей, но всё равно их не вернуть уже никогда в этом мире. Всё равно никогда он не сможет, как прежде общаться с Экене, и видеть детей. Отмщение не принесло никакого облегчения.

***

На другом берегу его уже ждали каби и Марани. Никто не знал, вернётся ли Пьер живым или нет. Каби всматривались вдаль и молча надеялись на счастливое возвращение Пьера. Марани им всё рассказала, но никто не возненавидел Пьера, его стремление отомстить гаапи оказалась выше ненависти. Воины каби желали Пьеру только удачи.

И вот Пьер вышел к берегу. Он поднял наверх ружье: у меня всё получилось! Каби ликующе зарукоплескали.

— Молодец, — прошептал Джеро, несмотря на то, что страстно желал, чтобы предателя всё-таки бы прихлопнули.

Внезапно Пьер закричал не своим голосом. В его плечо вонзилась стрела. Он упал вниз, на бревно, которое соединяло два племя. Навстречу Пьеру бежали неистово разгневанные гаапи, во главе с молодым юношей, чуть старше самого Пьера. Он был сыном Бомасейна.

Гаапи не собирались сдаваться без боя. Они не могли позволить убийце вот так просто уйти. Но оставалась одна загвоздка: Пьер упал на бревно, которое протянулось над рекой — нейтральной территорией. Если тинуваку перенесут его на свою землю, то гаапи не смогут расплатиться с ним.

Марани бросилась на помощь брату. Пьер был жив, гаапи не собирались его убивать сейчас, но у него едва хватило сил подняться. Марани с трудом помогла ему подняться. Каби хотели помочь ей и спасти бывшего соплеменника, но глава каби Джеро остановил их.

— Мы не должны помогать ему. Пьер смог сделать то, о чём мы только мечтали, но предатель.

Сын Бомасейна с быстрой молнии приблизился к бревну, схватил за рубашку Пьера, а заодно и Марани и перенёс их на территорию Гаапи. Он гордо посмотрел на каби, а затем скрылся, прихватив с собой ружьё убийцы отца, как трофей.

— Скоро дождь будем, пойдемте в пещеру, чтобы не промокнуть, — сказал Джеро своей группе и подумал про себя: “Поделом тебе, Пьер Лоре, внук Вернатна. Но всё же благодарю тебя сильно за убитых гаапи”.

***

Гаапи торжествовали, они были на седьмом небе от счастья. Правда, не все, а лишь меньшая часть. Остальные лишь жалостно взирали на связанного Пьера и Марани.

— Он подлежит немедленной смерти, — громко и яростно произнёс сын Бомасейна, Непои. — Мы должны немедленно уничтожить его. Духам придётся принести другую жертву, покрупнее козла.

Часть гаапи отчаянно заликовала. Это значило конец для Пьера и Марани. Пьер, который через столько прошёл, который ещё недавно на своих глаза потерял столь близких ему людей, теперь должен был погибнуть сам. Но его больше не волновала его жизнь, он хотел смерти. Смерть для него была избавлением от всех страданий. Было лишь одно НО.