Третий ангел

13.

Хитёр, как бес, Малюта Скуратов, но и Грязной Василий не лыком шит. Придумал-таки как попасть на царскую свадьбу. Улучив благодушную минуту, упросил государя поручить ему медвежью и скоморошью потеху. Рассудил: ежли угодить царю, беспременно за стол позовёт. Случившийся рядом духовник Евстафий возревновал, затянул панихиду из Ефрема Сирина:

— Бог вещает: приидите ко мне, и никто не двинется, а дьявол устроит сборище и много наберётся охотников устраивать ногам скаканье и хребтам вихлянье. Заповедай пост и бдение — все ужаснутся и убегут, а скажи: пир или вечеря, то все готовы будут и потекут аки крылаты. Негоже в светлый день государевой свадьбы беса тешить языческими игрищами, надлежит справить её по-христиански, с благолепием!

На что Васька ему дерзко отвечал:

— Не учи государя, как ему веселиться. Хватит с него попа Сильвестра.

Услышав имя Сильвестра, царь насупился, а Евстафий в страхе прикусил язык.

Дело было выиграно, и Грязной ретиво взялся готовить забаву. В помощники себе взял опричника Субботу Осорьина по прозвищу Осётр. Был Суббота сиротой, сызмальства таскался со скоморохами, ошивался возле пиров да праздников. Спасибо не изувечили, могли руки-ноги поломать, глаз выколоть, чтоб жалостнее подаяние просил. Весёлое и опасное скоморошье ремесло изучил в доподлинности. Мог с медведем ходить, мог в бубны бить, мог на разные голоса представлять. На ярмарках носил на голове доску с куклами. Дёрнешь за верёвочку — мужик сделает непристойность, а народ хохочет. За своё искусство бывал Суббота бит нещадно и многажды. Били обманутые мужья падких на сладкий грех жён-затворниц, что так и липли к ладному кучерявому молодцу с бедовыми глазами. Били дюжие монахи, чтоб не смущал людей. Били за глумежные вирши боярские слуги. Но пуще всего не любил Суббота приказных. Сколь раз за очередную весёлую пакость кидали они его в холодную без еды и питья, сколь раз раскладывали на деревянной «кобыле».

Так бы в одночасье и убили, кабы не попался однажды Суббота на глаза Василию Грязному. Оказались два сапога пара. Оба охальные, оба отчаянные, не верящие ни в Бога, ни в чёрта, ни в вороний грай. Призрел Грязной скомороха, поселил у себя, записал в опричнину. Вывел в люди, на свою же, как потом оказалось, голову.

Надевши чёрный кафтан зажил Суббота как в сказочном сне. Твори, что хошь! Сколь народу перебил Суббота, сколь девок перепортил в опальных имениях, сколь казны награбил! А теперь и вовсе выпала ему честь великая — готовить медвежью и скоморошью забаву для царской свадьбы.

Получив от Грязнова указания да полсотни опричников, отправился Суббота в Великий Новгород. Там всегда были лучшие скоморохи, там нравы вольнее, да и медведей в новгородских лесах прорва. Приехав, явился к наместнику. Узнав, в чём дело, тот схватился за голову. Какие скоморохи! Какие медведи! Народишко, который уцелел, нынче тени своей боится. Но Суббота уже научился говорить с начальством.

— Ты вот что, князь, — сурово перебил он. — Дашь мне людей сколь скажу, а ещё подводы, провожатых да харчей в дорогу. А уж там я сам сыщу, что мне надобно.

Больше месяца колесил Суббота с помощниками по необъятной новгородчине. Забирался в медвежьи углы, искал разбежавшихся весёлых людей. Самых искусных брал с собой, прочих, наградив пинком, отправлял восвояси. Тем временем охотники стали подвозить медведей. Мелкого и среднего зверя Суббота пускал на мясо, брал только матёрых хищников. Медведи ломали клетки, вырывали из ноздрей кольца, мяли и увечили охотников. Но Суббота не отступался, пока не набрал потребное количество.

В сентябре он воротился в Новгород с громадным обозом, поглазеть на который сбежались чуть не все уцелевшие новгородцы. Запряжённые тройкой лошади, всхрапывая и пугаясь, везли клетки с огромными медведями, оглашавшими город глухим рёвом. Ехавшие следом подвыпившие скоморохи колотили в бубны, кривлялись, выкрикивали непристойности, показывали голые зады.

На следующий день Суббота отсыпался, потом захотел развлечься. С пьяной ватагой потешных, прихватив пяток медведей, заявился на Софийскую сторону. В земской избе, среди чинного течения дел вдруг распахнулись двери, и вместо очередного посетителя косолапо вошёл чёрный с подпалинами медведь, обнюхался, осмотрел земцев злыми глазками и стал подниматься вдыбки. Следом за ним, тяжело прогибая половицы, протиснулась матёрая медведица. Вскрикнув от ужаса, один подъячий кинулся бежать. Зверь легко догнал его, подмял под себя, стал жевать лицо. Подъячий дико закричал, прочие земцы кинулись к окнам. Выбивали рамы, прыгали с высокой на подклетях земской избы вниз, ломали ноги.

Старый дьяк Бартенев, вырвавшись из избы, откуда неслись рычание и вопли, подошёл к заливисто хохотавшему Субботе.

— Пошто бедокуришь, пошто людей калечишь? — закричал он. Суббота размахнулся и ударил дьяка кулаком в зубы. Схватив за шиворот, втащил в избу, затолкал к чулан с архивами, запер щеколдой. Потом впустил в чулан медведя. Зверь изорвал на дьяке платье, утробно рыча, облапил, стал мять. На крики дьяка прибежали земцы, скамейками оттеснили медведя, вызволили чуть живого дьяка, отнесли домой.

Натешившись с земцами, весёлые люди пошли озоровать в город. Всех встречных били, травили и драли медведями. Никто не смел дать отпор. Народ спасался с улиц, матери прятали детей. Город опустел, забился в щели.

— Гущеды! — презрительно орал Суббота обидные прозвища новгородцев. — Долбёжники!

— Сига в Волхов столкнули! — надсаживались скоморохи.

Колобродили до ночи. Князь Пронский не смея показать носа, дожидаясь на своём подворье пока опричники не угомонятся.

... Неделю спустя скомороший обоз прибыл в Слободу.

— Молодец, — похвалил Субботу Грязной. — Только, похоже, зря мы с тобой старались.

— Как так? — разинул рот Суббота.

— Невеста уж больно плоха. Вряд ли до свадьбы дотянет, — лицемерно вздохнул Васька и, уже не скрывая радости, ощерил в ухмылке белые волчьи зубы.