Побег. По двум сторонам океана

— Ребята, — сказал с прискорбием Пьер, — были времена, когда я верил, что счастья нет. Счастье — всего лишь миф потому, что счастье заключается в покое. А в жизни лишь только на несколько мгновений может возникнуть столь желанный покой, когда мы осуществим нашу мечту, а дальше снова суета, снова поиск новой цели в жизни. Опять поиск нового счастья.

Он оглядел своих близких, их улыбки, как вино опьяняли Пьера, за их спинами на солнце сверкала зелёная сочная трава, недалеко виднелся лес, в котором трещали, кричали на все лада разноцветные птицы, мелкие зверки, крупные хищники. А краски… даже серые блеклые камни сияли в лучах рассыпного солнца.

— Нет, — заговорил Пьер с воодушевлением. — Нет, счастье существует. И оно заключается не в покое. Покой невозможен. Покой — смерть, забвение. Жизнь — движение. Наше счастье в самой жизни, в каждом её моменте, каждом миге, будь оно радостное или печальное. Нет на свете большей благодати, чем возможности жить. И самое главное — уметь наслаждаться этой жизнью, уметь быть счастливым не в определённом месте в определённых условиях, а находить счастье во всём, что тебе окружает: в друзьях и врагах, в красивом и безобразном, в великом и незначительном.

Пьер встал лицом перед Токи, Экене, Софи и объявил:

— Перед вами я торжественно клянусь соблюдать всю жизнь три закона! Первый: если меня что-то будет не устраивать, что-то мешать, то не жаловаться, а стараться это изменить. Второй: смотреть на жизнь через свет, а не тьму. Третий: благодарить жизнь за хорошие дни и благодарить жизнь за плохие дни; беды нам никогда не даются нам просто-то так, мы извлекаем из них свои ошибки, становимся мудрее.

Пьер посмотрел в сторону племени. Тинуваку веселились, вместе с ними бегали ручные кошки, собаки, кто-то шуршал в траве, Риго, отправившийся от смерти друга, мурлыкал на коленях Филиппа.

— Человек должен уметь жить, а не существовать, — сказал Пьер. — Только человеку из всех тварей небесных дано прекрасное свойство: умение радоваться жизни, а не жить только ради своих инстинктов по воле этих же инстинктов. Там, на революции, в погоне за великим, ослеплённый чужой страстью и яростью, я задался вопросом: “Выбирай, что ты хочешь? Существовать хуже, чем зверь, ведь зверь по своей мере счастлив, или жить, как человек?” Я выбрал второе.

Тёплая рука взяла его рука. Софи нежно улыбнулась и кивнула головой. Пьер погладил её пальцы и отпустил. Нельзя заставлять людей плакать на свадьбе. Время для разговора будет чуть позже.

***

Прошла всего неделя. Экене с головой ушёл в дела племени, в его новую с Токи семью. Пьеру это было на руку, никто хоть не помешает ему построить свою жизнь. Софи не предчувствовала беды, за этот месяц Пьер стал прежним — милым и общительным с ней другом. Решение Пьера заставило её врасплох, когда они гуляли за деревней вдвоём.

— Софи, нам надо расстаться, — холодно и резко прозвучал голос Пьера.

Софи хмуро подняла глаза на него. “Эта шутка! Мне просто послышалось из-за сильного ветра! ” — подумала она, это было так не похоже на поведение Пьера, который кричал, выдумывал глупости, но никогда не переходил к делу. И тут же содрогнулась, вернувшись в реальность. На глаза навернулись непрошеные слёзы.

— П-почему? — вырвалось у неё и Софи сразу же нашла ответ на свой вопрос, едва задала его. Ревность к Жерару.

— Жерар показал, что мы не сможет быть вместе, — подтвердил Пьер её мысли, но на ревнивого Отелло он не смахивал — У нас не может получиться будущее.

— Пьер…

Софи пыталась взять себя в руки, казаться сильной, но слёзы предательски выдавали её. Она могла только смотреть на Пьера и изучать его, пытаясь понять любимого. В манерах, в голосе, в походке Пьера не было ни капли жалости, намёка на розыгрыш; жестокая правда поселилилась на лице Пьера.

— Когда ж ты забудешь про Жерара? Я люблю тебя, а не его! Разве не видно?! — прокричала Софи.

— Я вижу, ты любишь меня, — вздохнул Пьер. — Но так… не сильно.

Щёки Софи вспыхнули от гнева.

— Что ты несёшь? Я весь Париж обошла, когда ты по баррикадам ползал! Я ночами не спала, за тобой смотрела после ампутации, кормила с ложки и мыла тебя первые дни! У тебя есть весы, в которых измеряется любовь? Скажи, в чём она измеряется! В дюймах, литрах, градусах?

Софи потемнела на глазах, вся задрожала.

— Ты меня разлюбил? — невнятно пробормотала она.

Пьер покачал головой. Его голос опустился вниз, потускнел.

— Нет, я тебя люблю. Но я не уверен в завтрашнем дне с тобой. Мы, конечно, можем снова вернуться в квартиру твоего отца, снова гулять по паркам и лесам… цветочки, поцелуйчики, обнимашки… мне это надоело. Я хочу большего. А у тебя… Вчера Жерар, завтра Эдгар. А я так, запасной вариант, — Пьер прищурил глаза. — В 1816 году развод запретили, мы оба повесим себе хомут на шею.

Пьер замолчал. Он не хотел молчать, боялся, что Софи переговорит и, возможно, отговорит его. Однако она стояла замертво, не в силах открыть рот.

— Ты отправишься домой завтра, — сказал Пьер. — Поплывёшь на “Лахесис”. Я отправлюсь домой через месяц-другой, хочу пожить немного в Тинуваку. Я поеду на другом корабле, потому что доверяю тебя лишь людям на “Лахесис” и больше никому.

Они молчали. Софи не выходила из оцепенения. Пьер отвёл потрясённую девушку домой к Экене, бегло всё объяснил, и, чтобы брат не напал на него с упрёками, поспешил в Нолошо собирать вещи Софи.

Софи не приехала в дом Пьера ночевать. Всю ночь она стояла возле хижины Экене, не в силах переступить порог, и не отрываясь от тёмного неба смотрела на безжизненный полумесяц, чей свет тускло окутал землю. Несколько раз Экене и Токи заботливо отводили Софи домой и предлагали выспаться, но спустя время Софи выходила на улицу и продолжала пристально смотреть вдаль, не видя вокруг ничего. Софи поняла, что такое быть “не мертвой и не живой”.

В порт она приехала утром вместе с Экене и Токи. Молча она взяла свои чемоданы, отказавшись от помощи Пьера и Экене, и села на корабль.

— Спасибо за этот прекрасный год с тобой, — улыбнулся Пьер на прощание.

Корабль тронулся молча. Шумные чайки, обычно кричащие над суднами, почти что не летали, в порту случайные люди перебрасывались лишь парой слов. Молча и уныло проходило прощание двух любящих сердец.

— Ты дурак! — стукнул Пьера по спине Экене, когда “Лахесис” скрылась с горизонта.

— А я считаю, что Пьер правильно поступил, — заступилась за нового родственника Токи. — Если чувствуешь, что надо расстаться, то нечего мучать себя и Софи.

На её слова Пьер ничего не ответил. Молча и тихо он оставил молодожёнов, Экене с Токи и не заметили, что Пьер покинул их. Он шёл в местную церквушку. Церковь Нолошо не блистала величием и красотой соборов, в которых бывал Пьер. Но он не замечал разницы. Пьер присел на скамейку в уголок и так маленькой церквушки, скрестил пальцы и погрузился в себя. Кроме него в церкви не было ни души, с незакрытого окна дул аромат свежих цветов.

— Спасибо Тебе за всё, — сказал Пьер несколько слов.

Пьер не уходил. Но он не просил помощи. Пьер перечислял всё то, за что благодарил небеса.

***

Раньше морской болезни у Софи не было, она проявилась лишь сейчас. Софи почти не выходила из своей каюты, лежа на койке и прикрыв голову подушкой. Перед глазами на соседней стене висел мерзкий календарь. Каждый день Софи отрывала лист, взирая на всё новые и новые цифры. Листиков оставалось совсем ничего, не за горами был новый 1831 год. А “Лахесис” всё плыла и плыла…

Софи похудела, под глазами появились тёмные от бессонных ночей круги — всё это было последствием бесконечных дум о Пьере, гаданий о том, что она сделала не так. Софи постоянно спрашивала у команды судна, когда же они приплывут-то? Но “Лахесис” не прошла и половины пути. Как же медленно ползли дни!

— Да вы скисли совсем! — порой восклицали моряки. — Мадемуазель, что вы чахнете зря по Уэйту Бар… то есть Пьеру Лоре? Найдёте себе другого жениха, у которого не будет чертей в голове. А с ним вы всё равно не увидите тихой жизни, месье Лоре не может стоять на месте.

— А я и не хочу тишину и застоя, — ответила как-то Софи.

Но как быть, как дальше жить, она не имела понятия. Софи не думала о своём будущем, она копалась в прошлом, рассматривая словно ювелир под увеличительным стеклом каждый свой шаг и слово. Но вокруг она видела лишь ревность Пьера к её любовнику Жерару, который и любовником не был, и не строил даже в мыслях планов о ней. Постепенно Софи стала забывать Жерара, на ум приходили другие мысли. Как прыщавая маленькая девчонка, которую отверг юнец-мальчишка, Софи изучала каждое утро себя в зеркало, ища недостатки в своём лице, фигуре. Она видела растрёпанную кикимору с проваленными щеками, но понимала, что дело не во внешности. Раньше такой она не была.

Необъяснимое и страшное для Софи чувство обиды подкатывалось к горлу.

— Что я тебе сделала не так, козёл? — однажды выкрикнула она.

На двадцать второй день плавания Софи выбрасывала Пьера из мыслей, хотя он так и норовил туда залезть, чтобы его невидимый образ снова мучил её. Софи начала рассуждать о будущем. “Сперва в Марселе надо будет навестить его отца, — прикидывала она, закрыв лицо руками. — Сказать, что Пьер задержится на неопределённый срок. Что потом? Навестить бабушку и родителей в Лионе, потом в Париж…”

Голос сомнений появился в Софи.

“А зачем мне в Париж? Что меня там держит? Работать в больнице я и в Лионе смогу. Зачем мне возвращаться туда? Меня больше никто не держит”.

“Как так всё случилось?” — снова заиграл безжалостный ураган в душе.

Жена и сын, революция, друг детства, расправа над ним, его оскорбления… Жерар. Софи пыталась разобраться во всей своей жизни, чтобы понять Пьера. Жерар только повод, причина их разлада кроется глубже, понимала она. Ревность? От неё не осталось ни следа с последнего разговора. “Что не так со мной? Что не так с этим чёртом Пьером? — со злостью вспыхнула Софи. — Из-за своей руки что ли бросил меня? Да мне плевать есть у него руки или ноги, лишь бы голова на плечах оставалась, в чём начинаю сомневаться!”.

— Как он мне надоел! — закричала Софи в пустой и тёмной каюте. — Надоел, понял ты меня?! Если бы я не поехала на этот бал! И вообще в Марсель! — взвизгнула Софи. — Жила бы себе спокойно и не знала никакого Пьера Лоре. Угораздило послушаться Изабелль!

И вдруг Софи дёрнулась. Она посмела обвинить в своей беде другого человека! “Что за мысли у меня? При чём тут кузина или кто-то другой? Есть только я и Пьера!”

Всё для Софи стало проясняться. Казалось, она пробуждается от какого-то страшного сна, который носил её имя. Нет Жерара, нет его жены, в их ссорах виноваты лишь они двое. На неё смотрел перед отправлением “Лахесис” Пьер, с ней хотел он построить будущее и с ней он его разрушил последним разговором.

“Разговор, — задумалась Софи. — Был ли он вообще?”

Разговор — беседа двух и более человек. Но тогда говорил Пьер, она плакала и мямлила. И так все дни после июльских событий. Софи ясно видела вдалеке себя — скрученная, несчастная, забитая, с невысыхающими от слёз глазами. Да, тогда она следила за собой, но разве Пьеру нужна была внешность? Мямлящую женщину видел перед собой Пьер, женщину с постоянными оправданиями. А до революции упрямицу, которая то и дело бегала от него к родственникам или к другу. Это был всего лишь друг, но стало ли лучше Пьеру, когда он узнал правду? Первый в жизни скандал решался обидами и слезами… слезами, постоянными слезами, беготнёй с жалобами к родственникам и подругам.