Побег. По двум сторонам океана

Последний так называемый разговор, Софи не помнила, что она объясняла Пьеру. Она сначала слушала его обвинения, а потом слушала утешения заботливого Экене.

“Находила в себе смелость говорить с солдатами, бунтовщиками, с вооружёнными каби, а тут? Я жалкий трус”, — нахмурилась Софи.

Корабль вдруг зашатало. Все думы быстро испарились, морская болезнь вернулась. Софи выбежала на палубу.

— Что случилось? — спросила она у матроса.

— Нам навстречу корабль другой идёт, сбавили ход, чтобы не стукнуться.

Софи припала к борту, грустно смотря на воду и корабль.

— Британский флаг, — сказала нехотя она, когда ей дали подзорную трубу.

Матрос взял у неё трубу.

— Да я знаю этот корабль! “Голубь”. Он в Нолошо плывёт!

Нолошо! Софи вскочила. Нет, не может быть! Первый встречный корабль и… Нолошо? Там, где Пьер?

Круговорот мыслей заплясал в голове. Цветные картинки замелькали перед глазами. Бал, рука, посиделки у костра, ссоры, суд, расставание. Всё перемешалось, в сознании царил лишь перевёрнутый неподдающийся порядку хаос из воспоминаний и больше нечего.

— Остановитесь! — закричала Софи. — Скажите им, чтобы остановились! Мне нужно на тот корабль!

— Не положено нам пассажиров пересаживать с корабля на корабль, как из повозки с лошадью, — буркнул матрос.

— Мне очень нужно! — взмолилась Софи.

Команда “Лахесис” оставалась глуха к её мольбам.

“Сейчас или никогда”, — дошло до Софи.

Она осмотрела корабль, выискивая место на палубе, где не толпились матросы, ловко залезла на борт, отмахнулась от рук матросов, которые тут же подскочили за ней, и спрыгнула вниз.

Ещё не раздались звуки шлепка об воду, как тело пронзила боль, которую Софи не испытывала никогда. Солёная вода поглотила её с головой. Софи поплыла вверх, к свету, к воздуху, не обращая внимания на холод, на скрутившееся болью тело, на голову, которая трещала как после удара молотком. Она вынырнула и направилась к английскому кораблю. Тяжёлая морская вода билась об лицо, жгла глаза, забивалась в рот — волны сегодня разыгрались на славу. Но Софи плыла к кораблю. На “Лахесис” крутились и бегали матросы, готовя спасательный круг, шлюпку и бросая якорь. Спасательный круг шлёпнулся прямо возле глаз Софи, но она откинула его прочь, ей не нужна была помощь. Помощь, мешающая её счастью.

С “Голубя” раздался английский голос:

— Человек за бортом!

***

Ясное голубое небо отражалось в лазоревой глади воды, на море стоял штиль. В порт Нолошо зашёл корабль и остановился, спустив трап. Пьер возвращался с гостей от знакомых, что жили возле порта. Он собирался домой.

— Пьер!

Этот голос! Это невозможно! Пьер повернул голову. Нет! Она переместилась по воздуху? Она должна быть на пути к Марселю, если уже не в городе!

Софи стояла возле Пьера и смотрела на него чистыми храбрыми глазами. В её них читалась то ли грусть, то ли радость. Софи не понимала, что сейчас она чувствует. Но знала точно — плакать она не собирается.

— Давай поговорим, Пьер. В последний раз.

========== Эпилог. Часть 1 ==========

Комментарий к Эпилог. Часть 1

Возможно, читатели посетуют, что я так долго тянула с заключительными главами. Я хотела выложить их ещё в январе, но обнаружила интересную деталь: самая первая глава опубликована 26 февраля, в день, когда родился Уэйт Барре. Поэтому я решила закончить книгу 10 февраля, в день рождения Пьера Лоре.

Ослепительные лучи весеннего солнца сверкали на ясном небосклоне, заливая всё вокруг, освещая и согревая каменные дома, людей, что ходили по улочкам, море, корабли, стоявшие покорно в порту. Лёгкий ветерок поигрывал с листьями, на которых сохранились хрустальные капельки утренней росы. Близ порта, в небольшом домике, пузатый четырёхлетний карапуз прыгал на спящем мужчине. Этот мужчина мирно спал и похрапывал, прижавшись к нему, посапывала женщина.

— Папа, вставай! Ну вставай уже! — заворчал малыш. Толстенький, русоволосый ребёнок с игривой радостной мордашкой.

— Филипп, ты посмотри на часы, — сонно протянул отец. — Солнце только взошло, нормальные петухи даже не кукарекают.

— Зато “Лахесис” уплывёт! — закричал Филипп.

Мама приоткрыла глаз, слегка взглянув на часы возле кровати, и сию минуту подпрыгнула, затормошив мужа.

— Пьер, да ребёнок не шутит! Вставай!

Но Пьера не нужно было будить, при слове “Лахесис” он сам подскочил. Ровно семь часов, сын был лучше любого петуха. “Это мы хорошо с Софи погуляли до середины ночи, — посмеялся он про себя. — Прошли те времена, чтобы под ручку вдвоём ходить по городу, а мы всё ходим”.

Пьер поднял на руку сынишку, чмокнул в нежную головку и опустил на землю.

— Пип, поиграй пока с Эдгаром или со своим любимчиком Нико. Нам с мамой нужно одеться.

Сын послушно кивнул головой и крикнул отцу:

— В следующий раз меня с собой возьмёте на прогулку! Вы будете говорить, а я посторожу ваше время, не дам ему убегать.

К Пьеру подошла Софи и положила голову на плечо мужа.

— Весь с тебя, — улыбнулась она, — такой маленький, а беспокоится за близкий.

— И в тебя, — Софи получила лёгкий поцелуй Пьера.

Супруги собрались быстро. Медлить они не любили с молодости, к сорока годам эта привычка никуда не ушла. Софи собрала кудрявые каштановые волосы в пышный хвост и подобрала их красивым голубоватым бантом. В последнее время среди её знакомых, да и вообще женщин в стране, пошла мода на короткие причёски, но Софи не привыкла укладывать волосы полукругом на голове. Софи не сильно изменилась за двадцать лет. Конечно же, на её лице проглядывать стали первые морщинки, но она пылала по-прежнему жизнью, сохраняла блеск в светло-серых глазах и оставалась такой же красавицей. А вот у её мужа на макушке слегка посверкивала лысина. Но она мало волновала Пьера: он пронёс сквозь года дух жизнелюбия. Ухоженная маленькая бородка, красивый тёмный фрак, который помогла одеть жена, — и больше ничего не нужно Пьеру.

В спальне супругов стояла тишина и покой, но как только они преступили порог гостиной, всё спокойствие мигом улетучилось. Двое мальчишек четырёх и восьми лет гонялись друг за другом по комнате с шумными криками и смехом. Рядом со звонким шариком игрался чёрный котёнок с белым пятнышком на носу. На кресле-качалке Шарль бойко ругал детишек, если кто-то нарушал правила игры.

— Доброе утро, мама и папа, — неожиданно остановился старший рыжий мальчик и робко поздоровался.

Софи присела к сыну и погладила его по щеке.

— Привет, Эдгар. Как тебе спалось? Этот егоза, — взглянула она сердито, но между тем ласково на Филипа, — не мешал тебе?

Эдгар скромно улыбнулся и побежал к братишке. Играли они шумно, дом стоял ходуном. Но через игру можно было заметить отличия в этих двух разных по возрасту и внешности мальчишках. Малыш Филипп, или как его звали в семье, Пип, с увлечением придумывал правила простой игры в догонялки, он не боялся никого и ничего, ну разве только строгих маму, папу, да ворчливого деда. В мальчонке уже в таком юном возрасте чувствовался благородный рыцарь. Когда Пьер решил забрать у котёнка шарик, чтобы подразнить его, Филипп озадаченно посмотрел на папу и серьёзно проговорил:

— Это вещь Нико. Пожалуйста, папа, верни её. Я не позволю даже тебе обижать моего друга.

Брат не уступал Пипу в прыткости и неутомимости, но бывало, если что-то уронив, мальчишка испуганно вздрагивал и поворачивался на родителей. Только когда он видел их добрую улыбку, то к нему возвращалась храбрость. В этом не было ничего странного. Год назад Пьер и Софи забрали его из одного деревенского приюта, где мальчик прожил всю свою короткую жизнь. Приют этот славился жестокими воспитателями, которые не жадничали на побоях. Когда только Софи и Пьер забрали Эдгара, мальчик за столом в присутствии новых родителей даже боялся съедать больше половины тарелки.

— Всё готово! — донёсся с кухни девичий нежный голос. — Дедушка, мальчишки, идите завтракать! Мама, папа, я вас жду.

Стол накрывала юная девушка семнадцати лет. Она была среднего роста, стройная, одетая в скромное розоватое платье. Коротенькие светлые волосы, доставшиеся от Пьера и завитые в кудри, украшал белоснежный обруч. Девушка не обладала особой красотой, но в её ярких маминых глазах сверкало чистое и искреннее обаяние юности.

— Пип, не лезь в конфеты, они после еды! О, куогши, и ты туда же, Эдгар! — разгневалась сестра, когда братья потянулись к корзиночке со сладостями.

Рыжик грустно убрал руку.

— Ну ты и вредина, Катрин, всего одну не дашь!

— Я тебе покажу вредину! — покраснела Катрин и схватилась за ложку, чтобы треснуть мальчишку. Но вдруг быстро успокоилась, злость резко улетучилась, сменив место радости. Эдгар начинает обзывается — это хорошо с одной стороны, он забывает приютский страх.

Катрин пригласила на самоё почётное место Шарля и хотела сама усесться с ним, но братья стали драться за стул возле деда, пришлось отодвинуться. У ребят было много бабушек и дедушек, что родных, что двоюродных, и они жили с внуками в одном городе Париже. Но Шарль был и оставался всегда любимым дедушкой. Хоть и жил в другом городе. Пьер много раз предлагал отцу переехать к нему в Париж, что сделали несколько три года Марлин, Урбен и Леонтина, но Шарль отказывался. В Марселе он родился, в Марселе поженился, в этом городе у него родился Валентин, в этот городе похоронены жена и сын. Здесь же и умрёт, решил Шарль.

— А если со здоровьем что-нибудь случиться? — уговаривал отца и сегодня Пьер. — Папа, ты старый же человек!

— Какой я старый? — рассердился Шарль. — Ты посмотри на себя, а потом на меня! Мне шестьдесят восемь, а у меня густая шевелюра и ни одного седого волоса, а вот ты…

Шарль взял с подоконника зеркальце Катрин и показал Пьеру маленький беленький волосок, а затем гордо откинулся на спинку стула. Шарль был живчиком, старость его не брала, даже внешне не изменился. Что не сказать про родителей-маркизов. Те сильно осунулись за последние шесть лет. Но самой крепкой в семье оставалась девяностолетняя Леонтина, лишь недавно закончившая с любовными историями.

— Волнуешься? — спросил Шарль, вдоволь насмотревшись на дрожащую руку Пьера, которой сын держал ложку.

— Так чувствую себя, будто жена вот-вот родит, — признался Пьер.

Шарль засмеялся:

— Твои слова не далеко от истины! Сегодня ж новая “Лахесис” выходит в своё первое, хоть и испытательное, плаванье.

Действительно, последние пару дней Пьер был похож на молодого папашу, который замучался ждать появления на свет малыша. Но у Пьера рождался не ребёнок. Свет, а вернее открытое море, с часу на час должна увидеть”Лахесис”-младшая. А что стало с “Лахесис”-старшей? Старшая “Лахесис” отправилась на заслуженный покой, тридцать лет корабль бороздил просторы морей и океанов — слишком большой срок для простого торгового судна. Полтора года назад Пьер совершил последний рейс и попрощался с верной подругой дней былых.