Красавчик Саша

Возвращаясь к Алексу

10 августа 1928 года

— Продажность нынешних наших полицейских чинов, и особливо самых что ни есть высших, — просто вопиющая, неслыханная по своей откровенности и цинизму, перешедшая все мыслимые пределы. Я неустанно повторяю — ныне вся проблема заключается в одной лишь цене, и не более того. — Алекс сказал это чрезвычайно энергично, громко, с присущей ему необыкновенной живостью, блестя своими огромными, как бы прожигающими насквозь глазами.

Он сидел с друзьями, одним весьма крупным адвокатом и парочкой известных журналистов в кафе «Циммер», давно ставшем как бы его резиденцией.

Спутники Стависского, опустив головы, молчали, боясь проронить хотя бы единый звук. Не согласиться с прозвучавшими словами оказалось просто невозможно, однако и согласиться вслух да еще в публичном месте они тоже никак не могли: речь Алекса была настолько пугающе свободна, что кое-кем могла восприниматься как самая настоящая провокация.

Присутствовала, кстати, в этой компании одна умопомрачительно шикарная дама. Глядела она исключительно на Стависского, и глаза ее светились нескрываемым обожанием и одновременно ободрением, всяческой поддержкой.

— Что ж, — промолвил Алекс, обворожительно обведя глазами всех своих собеседников, а потом еще заметил, отнюдь не сбавляя своего повышенного тона: — Нам ничего не остается, как воспользоваться сложившейся во Франции гнуснейшей ситацией. Эти мерзавцы просто не дают нам другого выхода. Постараемся в наше исключительно подлое время жить красиво. А весь свет пусть, наконец, узнает, что за дерьмо наша хваленая полиция, которую всю теперь можно скупить на корню, были бы покупатели.

Гости молча пили шампанское и быстро-быстро заглатывали набитые доверху плотными оранжевыми икринками масляные шары на тонких платформах из поджаренных хлебцев. Эти шары ужасно напоминали игрушечные пушечные ядра.

Сам же Стависский накинулся на графинчик с ледяной водой, чтобы хоть как-то остудить свой пыл, но, кажется, мера сия ничуть не подействовала. Алекс, тем не менее, знаком попросил принести второй графин, торжественно вручив официанту пятьсот франков чаевых.

Адвокат Боннэр (в дальнейшем о нем еще будет, увы, у нас идти речь), дабы скрыть возникшую неловкость, возникшую из-за откровенных речей Саши, пытался игриво хихикнуть, но делал это, надо сказать, довольно-таки неудачно. А шикарная дама, в знак своего благоволения, послала Стависскому в дар необыкновенную свою светоносную улыбку — божественную, как решил он сам.

Саша был счастлив. Внутреннее пламя, упорно пожиравшее его, неожиданно стало каким-то умиротворенно тихим. Поразительно, но улыбка дамы вмиг успокоила оратора, и громадные пылающие глаза его, источавшие молнии, вдруг увлажнились.