Аэроплан для победителя

Глава двадцатая

На сей раз Танюша приготовилась к поездке на ипподром основательно. Она взяла с собой выписку из церковной книги, чтобы предъявить Зверевой и Слюсаренко. Супруга, правда, не взяла – и сделала все возможное, чтобы улизнуть от него и спозаранку укатить в Солитюд. Завтрак ей заменили кружка парного, еще тепловатого молока и кусок хлеба с местным сыром, который приносили на продажу рыбачки. Это был особый вареный желтый сыр с тмином, праздничное лакомство, которое заранее готовили к любимому латышскому празднику – Ивановой ночи.

Теперь, зная, что никакой особой прелести в утренних полетах нет, Танюша не отправилась в путь на ночь глядя, а поехала утром, пока Терская и прочие дамы крепко спали.

Но на всякий случай она решила замести следы. И потому выехала не на Морскую, а переулком – на Йоменскую. На Морской могут увидеть знакомые с соседних дач – мало ли кому из мужчин придет фантазия утром, в мужское время, искупаться. А на Йоменской, которая дальше от пляжа, знакомые попадутся разве что случайно.

В переулке, названия которого она не запомнила, да и на что оно, Танюша увидела автомобиль.

Ничего удивительного в том, что в Майоренхофе ездят на автомобилях, конечно, не было. Тот же Сальтерн приезжал за дамами на роскошном авто. Тот, что обнаружился в переулке, был английский «форд» – прочный, дешевый и неприхотливый; таких в Риге и окрестностях попадалось немного. Но машина не стояла на месте и не ехала с приличной скоростью, не более двадцати верст в час, а пыталась задом вползти в узковатые для нее ворота. Это показалось девушке странным – как будто пассажирам никак не пройти пешком от дверей дачи до калитки. Но своих забот хватало – нужно было спешить! Танюша быстро провела велосипед мимо автомобиля, села в седло и покатила.

Ей было весело, и единственное, что омрачало радость, – так это поведение законного мужа. Алеша весь день после ночного скандала дулся на жену и никак не хотел вести себя по-братски.

Тут Танюша прямо перед собой увидела колдобину и резко вывернула руль, едва удержавшись в седле. Одновременно за спиной раздался выстрел.

Ей приходилось слышать стрельбу, и не раз, – офицеры в провинциальных гарнизонах, ухаживая за артистками, развлекали их на свой лад, похвалялись меткостью и обучали дам правильно держать револьверы.

Что такое огнестрельная рана, она тоже знала – однажды офицерское молодечество плохо кончилось.

И не успела Танюша осознать опасность, как ноги сами заработали с утроенной скоростью, тело накренилось нужным образом, и девушка свернула на Йоменскую самым рискованным образом.

Она неслась по Йоменской – в такое время на променаде не было неторопливых прохожих, которые только и думают, как бы попасть под колеса, – и даже не пыталась осознать, что произошло. Выстрел, скорее всего, был случайным – Танюша даже вообразить не могла, что есть в мире человек, желающий ей смерти. Разве что Николев мог бы сгоряча, вообразив себя трагическим героем, брякнуть что-то этакое – ну так у него и револьвера нет! И никогда не будет! А если вдруг ему попадет в руки оружие, то драгоценный супруг первым делом отломает какую-нибудь важную деталь, а потом еще потеряет ее – как отломал и потерял велосипедный звонок.

Но, прекрасно зная, что никому вреда ни причинила и ничьей ненависти не заслужила, Танюша все же запутывала следы, ныряла в переулки. Угомонилась она, проскочив мост через Курляндскую Аа и посидев возле него в кустах: автомобиль не гнался следом, значит, выстрел был какой-то случайный.

Дальше Танюша ехала без лишнего беспокойства.

На ипподроме ей показали, где работают авиаторы. Девушка нашла их в мастерской – Калепа с ними не было, зато был молодой человек, роста среднего и внешности скромной, хотя с небольшими щегольскими усиками.

– Значит, так и условимся, – говорил он. – Указатель скорости я вам оставлю, вы его опробуете на своих «фарманах». Пока я еще не слишком уверен в своем изобретении. И когда окажется, что с ним все в порядке, вы доложите…

– Именно туда, – ответил Слюсаренко. – Сейчас приедет наш приятель Таубе, он отвезет тебя на станцию.

– Золотой человек, Сева, просто золотой, – заметила Лидия. – Я начала его учить – так он истинный фанатик неба. И рули чувствует…

– Меня этот фанатик уже раздражать начал, – признался Слюсаренко.

– Володя! Если мы разгоним всех моих поклонников и останемся в полном одиночестве…

– Немного одиночества нам бы не помешало.

– Так что, Володя, жди меня на этот самом летном поле в первых числах июля, – быстро сказал Сева, явно пытаясь погасить зреющую ссору между Зверевой и Слюсаренко. – И тогда посмотрим, кто кого! Мой «райт» – или ваши «фарманы».

– Куда нам против тебя! – воскликнула Лидия. – Если ты на две версты в небо поднялся, да еще с пассажиром, и жив там остался! Это же такой рекорд, такой рекорд – я даже вообразить не могу.

– Наши рекорды еще впереди, – буркнул Володя. – И не ради них мы тут сидим по уши в машинном масле. Ты лучше спроси Севу, как у него в полете нервюры ломались и машина в воздухе чуть не развалилась.

– Ну да, ей-богу, так и было – стоило приземлиться, как все и развалилось! – весело подтвердил Сева. – Репортеры ржут, как жеребцы стоялые, снимать от хохота не могут, а я из-под обломков вылезаю! Но это было год назад. С того времени многое изменилось. Вот увидите! В машине, которую я готовлю к рекорду, столько доделано и переделано – вы старого «райта» не узнаете. И вашему мотору до моего далеко – у меня немецкий, в девяносто лошадиных сил.

– NAG? – спросил пожилой механик.

– Он самый. Руль высоты мы переделали, хвост удлинили, вместо дурацких этих полозьев поставили шасси, как у вас… ну, это видеть нужно… В общем, аэроплан даже название поменял – теперь это «абрамович-райт». Так что я прежде вас вошел в историю.

– В историю Германии, – нетактично заметил Слюсаренко. И Лидия заметно помрачнела.

– Ну и что? При чем тут Германия? Вот я – русский авиатор, в Германии мне лишь дали возможность, дали деньги… так что же, я теперь – немец?..

В голосе была явственная обида.

– Ну что ты такое говоришь? – не слишком натурально возмутилась Лидия – как всякий человек, которому приходится чуть подвирать из наилучших соображений. – Все мы учимся летать там, где есть возможность. И ты, как только тебе такую возможность дадут, вернешься в Россию – разве нет?

– Если моя авантюра окончится без смертоубийства. Мне уже намекали, что пригласят с моим новым «райтом» в Царское Село. Но сперва – авантюра!

Стоя у дверей и слушая, Танюша поняла наконец, о чем речь: Сева Абрамович собирался лететь из Берлина в Санкт-Петербург; расстояние неслыханное, фантастическое, целых полторы тысячи верст!

– Если хочешь, составим тебе протекцию, – сказал Слюсаренко. – Когда ты действительно хочешь вернуться домой, а не быть всю жизнь заграничным гастролером, тебе нужно участвовать со своим «абрамовичем-райтом» в конкурсе военных самолетов, это будет в сентябре на Корпусном аэродроме. Ты ведь там бывал?

– Бывал, только давно.

– Ты его не узнаешь – там столько всего понастроили! И эллинги для дирижаблей тоже поставили, – сообщила Зверева. – А потом, когда хорошо покажешься, пиши на имя Сухомлинова, примерно так: «Приемлю смелость обратиться к Вашему Высокопревосходительству с покорнейшей просьбой милостиво разрешить мне войти в подведомственное Вам Военное министерство…»

– И обязательно: «…непоколебимо веря в то, что мои аппараты сослужат верную службу отечественной армии в соответствующий момент…» – подсказал Слюсаренко. – Тем более что этот самый момент, будь он неладен…

– Да, – подтвердила Лидия. – И очень тебя прошу, Сева, если будут выпытывать, что ты видел в наших мастерских, отшутись как-нибудь.

– Это все серьезнее, чем ты думаешь. Тут не о призе в тысячу дойчемарок речь.

– Я понял.

– Вот и прекрасно.

Танюша отлично понимала, что подслушивать – нехорошо. Но ей страстно хотелось летать – и всякая новость из дивного мира авиаторов и авиатрисс была для нее исполнена высшего смысла.

Может быть, Абрамович еще что-то рассказал бы о перелете из Берлина в Северную столицу – перелете, который разве что покойный Жюль Верн мог бы сочинить, – но издалека раздался рык автомобильного мотора. Полминуты спустя он смолк.

Таубе, оставивший автомобиль за ангаром, подбежал к мастерским смешной побежкой коротконогого полноватого человечка.

– Королева моя, где вы?! – взывал он. – Я по первому же знаку примчался! «Чуть свет уж на ногах, и я у ваших ног!»

Танюша обрадовалась, узнав грибоедовский стих.

– Федор Иванович! – воскликнула, выбегая из мастерской, Зверева. Тут она увидела Танюшу и очень нехорошо на нее посмотрела.

– Чем могу служить? – осведомился радостный Таубе. – Мне сообщили, что вы с утра искали меня. Простите – спал, спал сном не праведника, а много наколобродившего грешника! Но когда меня растолкали – собрался в пять минут. Будет очень жестоко с вашей стороны, если вы не составите мне компанию за завтраком.

– Охотно, – сердито ответила Зверева. – Только сперва поговорю с этой юной особой.

Танюша сразу поняла: услышит много неприятного.

– Отчего вы преследуете нас? – спросила Лидия, отведя Танюшу в сторону. – Если вы действительно хотите учиться летать – отчего бы вам не обождать, пока будет объявлен набор на летные курсы? Пожалуйста, не приезжайте сюда больше. Мне бы хотелось работать в мастерских без вашего бдительного присмотра.

– Простите меня, Лидия Виссарионовна, – пробормотала вмиг утратившая кураж Танюша. – Я просто хотела сообщить вам, что теперь моя родня не может мне запретить… я вышла замуж, вот и выписка…

– Поздравляю вас, – холодно произнесла Зверева. – Боже мой, опять…

Но это относилось уже не к девушке.

Танюша проследила взгляд авиатриссы – и ахнула от восхищения.

К мастерской приближалась всадница в голубовато-серой «амазонке», сидевшая в седле удивительно ловко, выпрямив тонкий стан и взирая на мир свысока. Ее волосы были убраны в тугой узел на затылке, под полями черного цилиндра, лицо было полуприкрыто серебристой вуалью.

Дама остановила вороную кобылу и замерла, глядя на Лидию и Танюшу сверху вниз, с высокомерием аристократки – но аристократки театральной, это Танюша сразу почувствовала.

Таубе, видя неловкость ситуации, поспешил на помощь.

– Моя королева, вы хотели дать мне поручение?

– Да, Федор Иванович. Вы не могли бы очень быстро отвезти на вокзал нашего друга, Всеволода Михайловича? Он также авиатор, вам будет о чем потолковать. Ему хочется успеть на берлинский поезд, а его саквояж – уже здесь, в гостиницу заходить не придется. Мы невольно задержали его, вы же понимаете – тут для него столько соблазнов…

– Сам Абрамович? – догадался Таубе. – Боже мой, я же только на днях читал о нем! Сию минуту отвезу, где он!

– Володя, Сева! – позвала Лидия.

Авиаторы вышли из мастерской. Слюсаренко – в изгвазданной рубахе, заправленной в штаны из «чертовой кожи», Абрамович – в светлом летнем костюме. Амазонка коснулась кобыльего бока тонким хлыстиком, именно коснулась, и лошадь сделала пару шагов вперед.