Аэроплан для победителя

Глава двадцать первая

– Что будем делать? – спросила Терская. – Если отменяем спектакль и даем концерт – то скажи прямо, мы успеем переодеться и причесаться!

– Черт знает что! – ответил Кокшаров. – Отчего ты не можешь жить с девчонкой мирно? Отчего она все делает тебе наперекор?

– Оттого, что она в меня уродилась! Ванюша, мне страшно. Она взяла велосипед и пропала. А ты же знаешь – машины по рижской дороге так и носятся! Тридцать, сорок верст в час – это же ужас что такое!

– Я велю фрау Бауэр послать мальчишку за Шульцем.

– Боже мой!..

– А мерзавца Лиодорова выброшу к чертовой бабушке! Мог бы хоть предупредить, что у него интрига!

О том, что Лиодоров вышел на охоту за богатой и в меру привлекательной дачницей, знала вся труппа.

– Вот кого нужно вышвырнуть, так это бездельника Лабрюйера. Тоже где-то пропадает. Дай мне слово, что больше не будешь нанимать местных! Они так и норовят убежать по своим делам. А у своих тут ни дел, ни родни, сидят смирно…

Этот разговор шел во дворе мужской дачи. И впрямь нужно было на что-то решаться. Когда отсутствует один занятый в спектакле артист – еще можно что-то перекроить. После ареста Селецкой с трудом – но поменяли состав исполнителей в «Прекрасной Елене». Но когда пропали разом Танюша-Орест, Лиодоров-Ахилл и Лабрюйер-Аякс – это уж не лезло ни в какие ворота.

– Хорошо, Зина, ступай к дамам, пусть готовятся к концерту. Повторим позавчерашний.

– Лиодорова нет.

– Попросим Стрельского – пусть споет все куплеты, какие только помнит.

– А кто будет аккомпанировать? Кто знает эти допотопные куплеты, кроме Стрельского?

– Черт!.. Но…

– Когда он свои жуткие куплеты пел в гостиной у Головкиных – то сам себе аккомпанировал, а на сцене это будет выглядеть гадко…

Тут, едва не сорвав калитку с петель, во двор ворвался Лабрюйер.

– Я тут! – крикнул он. – Я в момент буду готов!

Лицо у него было возбужденное и радостное.

– Александр Иваныч, душка! – восторженно защебетала Терская. – Помните, вы говорили, что пели романсы Глинки? Я их знаю, я бы могла вам аккомпанировать.

– Да, пел, а что? Нас куда-то приглашают?

– Спектакль отменяется, будет концерт, – объяснил Кокшаров. – Ступайте скорее бриться.

Пожав плечами, Лабрюйер отправился к себе в комнату.

– Александр Иваныч, миленький, соберитесь поскорее! – крикнула вслед Терская. – И сразу же – к нам на дачу! Пройдем эти романсы хоть чуточку!

И приветливое выражение не то что сползло, а слетело с ее лица.

– Я этой девчонке оплеух надаю, – сказала Терская тихо. – Ванюша, это ужасно… Что, если у нее – любовник?..

– Самое время, – ответил Кокшаров. – Зина, ступай к себе, надень парижское платье, бриллианты надень. Черт знает что… Я у Лиодорова из жалованья весь спектакль вычту!

– Она у любовника, я уверена!

– Не говори глупостей.

– Я точно знаю! Девчонке девятнадцать – в таком возрасте уже не убережешь! Я узнаю, кто эта скотина, я его жениться заставлю!

– Будем надеяться, что это не Лиодоров, – буркнул Кокшаров.

Одно дело – одевшись скромно, но элегантно, приехать в театр за час до начала спектакля и там уже переодеваться и гримироваться. Совсем другое – концерт, для него нужно одеться дома в самые нарядные туалеты и причесаться наилучшим образом. Узнав новость, дамы закудахтали, стали требовать горячий утюг, горячие щипцы для волос, и все это – в последнюю минуту.

Собравшись наконец, все поехали в Бильдерингсхоф и приплатили орманам за скорость. Там Терскую ждал сюрприз. В дамской гримуборной сидела Танюша в костюме Ореста.

До начала представления оставалось восемь минут.

– Это что еще за новости? – напустилась на нее Терская. – Ты где изволила пропадать?!

– Не трогай девочку! – Эстергази вовремя перехватила руку примадонны. – Явилась – и славно. Тамарочка, срочно переодевайся! Будешь петь куплеты мадмуазель Нитуш.

– Она не успеет съездить за концертным платьем, – вмешалась Полидоро.

– Ничего, пусть поет в обычном, только приплясывает и ножки показывает.

– Боже мой, боже мой! – воскликнула Терская. – Ты немедленно возьмешь извозчика и поедешь на дачу, переоденешься, поставим тебя во второе отделение…

– Я никуда не поеду, – возразила Танюша.

– Это почему еще?

– Не поеду, – упрямо сказала девушка. – А будешь кричать – я вообще в Ригу уеду.

– В Ригу? К кому же это, позволь спросить?

– К кому-нибудь!

Эстергази и Полидоро не дали разгореться скандалу.

Сошлись на том, что Танюша споет романсы, подходящие к ее простенькой юбке и украшенной лишь заложенными складочками блузке. Тонкая талия, черные глаза и пышные косы, по мнению Эстергази, могли успешно заменить парижские туалеты.

Мало приятного – выходить на сцену перед залом, полным нарядной публики, и со скорбным видом объяснять ей: спектакль отменяется из-за болезни артистов, вместо него труппа имеет честь предложить вокальный концерт. Кокшаров успешно справился и даже развеселил слушателей.

Два с половиной часа спустя, когда концерт завершился, он дал себе волю и изругал решительно всех. На него не обиделись – всем все было понятно.

– Иван Данилович, – сказал, когда уже ждали орманов, Лабрюйер. Стрельский в это время караулил, чтобы никто не помешал беседе. – Я хочу пригласить вас на небольшой спектакль. Место действия – гостиная на втором этаже нашей дачи.

– Что вы затеяли?

– Я пригласил инспектора сыскной полиции господина Линдера и агентов – Самойлова и Фирста.

– На что они вам?

– Хочу навести порядок в деле об убийстве фрау Сальтерн.

– Как вы можете это сделать?

– Увидите. Все, чего я прошу, – это полчаса времени. Поверьте, ради этого получаса я сегодня весь день трудился и истратил кучу денег.

– Ну ладно. Поскольку вы сегодня хорошо исполнили свои романсы… – Кокшаров усмехнулся. – Стрельский мне намекнул, что вы служили в полиции.

– Да, служил. Возможно, теперь опять туда вернусь, – ответил Лабрюйер. – Понимаете, это в человеке неистребимо. Это как театр, только еще хуже.

К нему подошла Танюша, ведя за руль велосипед.

– Александр Иванович…

– Что, Тамарочка?

– Александр Иванович, я, кажется, в беду попала.

– Вы про Николева?

– Ах, что такое Николев? Просто гадкий мальчишка! – совершенно забыв, что речь о законном супруге, выпалила Танюша. – Александр Иванович, вы не поверите, но я правду говорю.

– Так что же за правда?

– В меня стреляли.

– Это как?

– Откуда я знаю – как? Может, из ружья, может, из револьвера. Я на дачу боюсь возвращаться!

– Тамарочка, простите, я должен срочно ехать в Майоренхоф, встречать авто из Риги. Давайте вы мне все завтра утром расскажете?

– Но я боюсь ехать на дачу! Я туда не поеду! Мне просто негде ночевать!

– Тамарочка, я поговорю с Алешей…

– Но в меня стреляли!

– Кто мог в вас стрелять?

– Я не знаю! Александр Иванович, придумайте что-нибудь! Я боюсь Терской говорить – она подумает, будто у меня в голове зонтиком помешали… В меня правда стреляли! Это было около восьми утра!

– Кто мог в вас стрелять? У вас же нет врагов. Послушайте, вы мне все расскажете, только не сейчас, а сейчас поезжайте на дачу…

– Я боюсь ехать на дачу! Александр Иванович, за мной гнались до самого ипподрома…

Тут Танюша увидела подходившего Николева, ойкнула, вскочила на велосипед и умчалась.

Лабрюйер рассмеялся.

– Александр Иванович, ну что же это такое? – жалобно спросил Николев. – Жена она мне или не жена?

– Я завтра во всем разберусь, слышите – завтра, – бездумно пообещал Лабрюйер. Его голова была занята более важными вопросами, места для супружеских ссор там уже не оставалось.

Он, взяв с собой Стрельского, помчался на ормане в Майоренхоф, убедился, что все готово, выбежал на Морскую – встречать автомобиль. Этот автомобиль он арендовал на весь вечер, он непременно должен был потребоваться, и потому Лабрюейр не считался с тратами.

Одновременно к дачам подкатили орманы, которые везли артистов, и автомобиль, доставивший троих мужчин. Это был большой синий «Руссо-Балт», смахивавший на старинную карету.

– Господин Кокшаров, госпожа Терская, позвольте представить вам инспектора сыскной полиции господина Линдера, которому передали дело об убийстве фрау фон Сальтерн, – сказал Лабрюйер, старательно подражая холодноватому и отстраненному светскому тону, хотя держать себя в руках ему было уже трудновато – звездный миг близился. С ним господа агенты Самойлов и Фирст, оба на прекрасном счету в полиции. А сейчас приглашаю всех наверх, в гостиную.

– Ах! – сказала Терская. – Как я рада! Вот кто поможет нашей бедной Валентиночке!

Инспектор Линдер оказался молодым человеком, лет двадцати восьми, агенты – его ровесниками. Сразу было видно, что эта троица понимает друг друга с полуслова. В гостиную они вошли первые и заняли места так: Линдер – на стуле у круглого столика, Самойлов – у двери, ведущей на лестницу, Фирст – у двери, ведущей в спальню.

Дамы – Терская, Полидоро и Эстергази – уселись на диване, Стрельский – на другом стуле, Кокшаров выбрал кресло, прочие остались стоять.

– Много времени это не отнимет, – пообещал Лабрюйер. – Господин Николев, в коридоре стоят табуреты. Снимите с них ведра и принесите, пожалуйста… Очень хорошо. Господин Енисеев, господин Славский, садитесь… Господин Водолеев…

– Ах, как любопытно! – воскликнула Эстергази.

Лабрюйер встал возле столика и с минуту молчал – собирался с мыслями. Потом, отказавшись надеяться на память, достал из кармана исписанные листочки.

– Господин Лабрюйер, труппа устала и нуждается в отдыхе, – напомнил Кокшаров.

– Я начинаю. Я с самого начала был убежден, что Селецкая в убийстве не виновна, – сказал Лабрюйер. – И точно так же я был убежден, что она – идеальная кандидатура на роль убийцы. Настолько идеальная, что множество мелких деталей уже не имело значения. Например – отчего она, заколов фрау Сальтерн булавкой, преспокойно вернулась на дачу и легла спать. Отчего оставила труп в беседке, даже не попытавшись его спрятать. Отчего – если убила в порыве безумия – не телефонировала Сальтерну, не попросила его увезти тело, ведь у Сальтерна есть автомобиль. В конце концов, она могла признаться кому-то из господ артистов. Я уверен, что вы, господа, сперва помогли бы вынести труп хоть в дюны, а потом уж подумали, что, кажется, вступили в противоречие с законом…

– Благодарю! – иронически сказал красавчик Славский, а Эстергази воскликнула:

– Да, да! Я бы именно так и поступила!

– Ваше счастье, что вы в это время спали, сударыня. Так вот, я видел, что доводы рассудка на Горнфельда не подействуют: он для себя уже нарисовал картину, а репортеры ее с восторгом изобразили в своих газетках. Нужно было любым путем заставить господина Горнфельда задуматься о возможном другом убийце. То есть – немного сбить его с толку. В доме Сальтерна жила на покое воспитательница покойной Доротеи фон Сальтерн, фрау Хаберманн. Каюсь – при помощи старого своего осведомителя я выманил перепуганную старушку из дому обманом и спрятал ее. Тогда Горнфельд задумался – старушка могла знать какие-то тайны семейства Сальтернов, могла предполагать, кто убийца, и если она скрылась после ареста Селецкой – это можно счесть аргументом в пользу актрисы. Господин Линдер, у вас есть вопросы?