Аэроплан для победителя

Глава двадцать шестая

Алеша Николев за свою недолгую жизнь ревновал трех женщин: гувернантку младшей сестры, которая имела жениха – армейского штабс-капитана, Машеньку Попову – дочь директора гимназии, где он учился, и Асю Костаниди, соседку с третьего этажа. Гувернантка жила в Алешиной семье, они постоянно сталкивались, соприкасались то руками, то плечами, и это его сильно волновало. За Машенькой увивались все гимназисты старших классов – там было к кому ревновать, каждую неделю являлся новый кандидат. Ася, молодая жена пожилого мужа, скучающая во время его деловых поездок безмерно, обратила было внимание на высокого и стройного юношу, завела дружбу со всей семьей, но Алешина бабушка прекрасно сообразила, что означают такие визиты, и сумела отвадить искательницу приключений. Тогда Ася завела поклонника – молодого дантиста, к которому можно было ходить в любое время суток под предлогом нестерпимой зубной боли. Бабушка и мать обсуждали как-то этот роман, не зная, что Алеша слышит все комментарии. Приступ ревности был отчаянный – Алеша даже узнавал, какими ядами пользуются жертвы несчастной любви, чтобы все получилось, как в театре, быстро и красиво. Но Ася поменяла любовника и тем самым вызвала у Алеши яростное презрение. Он сказал себе, что из-за таких женщин не травятся и не стреляются, даже не уезжают в действующую армию искать героической смерти.

Собственно, это и было одной из причин бегства в театр. Алеша хотел, чтобы однажды постаревшая Ася пришла на спектакль в Александринку, в котором он, артист императорских театров Николев, играет если не Гамлета, то хоть Отелло. И чтобы она, видя, как толпы красавиц ждут его у входа, поняла свою роковую ошибку и всю ночь рыдала на крыльце его особняка.

Путь в Александринку пролегал через труппу Кокшарова.

Сперва у него с Танюшей сложились приятельские отношения. Их в труппе было двое совсем молодых – не влюбляться же на этом основании. Но когда ловкая Танюша закружила Николеву голову – проснулась ревность.

Он очень смутно представлял себе супружескую жизнь. Она ему мерещилась в виде спальни, роскошно убранной и с каким-нибудь устройством, подающим завтрак, обед, ужин и, по требованию, самовар. Но, во-первых, у него этой спальни не было, а во-вторых – Танюша туда не торопилась. Она могла говорить только об аэропланах, о Зверевой, о летной школе.

Немудрено, что Алеша забеспокоился: в Зверевой ли дело?

Ревность научила его уму-разуму. Забравшись к супруге в башенку, он не стал приставать с нежностями – ему важнее было увязаться за Танюшей на ипподром и посмотреть, нет ли там молодого красавца-авиатора, успевшего стать ее любовником. Может статься, такой красавец есть, он или женат, или какой-нибудь иноверец, с которым она, православная, не может повенчаться, и потому в формальные мужья выбран простофиля Николев?

Все-таки Алеша нахватался актерского мастерства – Танюше и на ум не взбрело, что супруг выстроил интригу. Она так хотела летать, что Алешин интерес к аэропланам восприняла как должное: двадцатый век же, все хотят летать!

Приехав к воротам ипподрома, она сразу же потащила супруга на поиски Зверевой. Но когда они вышли к летному полю, «фарман» как раз оторвался от земли.

Второй «фарман» уже стоял наготове, Слюсаренко усаживался в кожаное сиденье, а Калеп стоял наготове, чтобы занять место за его спиной, возле мотора.

– Смотри, смотри! Сейчас его будут удерживать за хвост, пока мотор не наберет нужного числа оборотов! – гордо сказала Танюша. Муж должен был знать, что она прекрасно разбирается в летном деле.

А муж разглядывал механиков, особое внимание уделяя тем, кто помоложе. Калеп его подозрений не вызвал – мужчина в годах, хотя и приятной наружности, а разглядеть Слюсаренко он не успел – тот был в шлеме и уже надвинул огромные очки.

И второй «фарман» отправился в полет.

Два хрупких белокрылых чуда выписывали восьмерки над ипподромом, то поднимаясь вверх, то опускаясь, чтобы заложить точный вираж вокруг мачты с разноцветными флажками. Николев и Танюша стояли, запрокинув головы, и переживали этот полет, как будто сами держали в руках ручки управления рулем высоты, а ногами упирались в педали руля поворота.

– Боже мой, какое это счастье! – воскликнула Танюша. – Вот и мы так же полетим! Знаешь, какая у «фармана» может быть скорость?

– Нет…

– Сто километров в час! И даже больше! Представляешь? Быстрее поезда! Быстрее любого автомобиля!

Случилось невероятное – она сумела передать Алеше свое ощущение этой минуты, сумела перенести его в иное пространство, где земля – только крошечный пятачок под ногами, а мир – огромное небо, сияющее утренней синевой, и в нем кружат аэропланы всех видов, на всякий вкус, как умные и бесстрашные птицы.

Оба они совершенно забыли о Лабрюйере и Стрельском.

Полет длился около двадцати минут. Первой опустила свой «фарман» Зверева. Она соскочила наземь и протянула руки пассажиру:

– Прыгайте, Федор Иванович, не бойтесь!

– Я и не боюсь, – ответил Таубе, стоя на крыле. – Просто не хочется расставаться с аэропланом.

– Придется ненадолго! Хотите – сегодня сами будете пилотировать?

– Я?

– Вы, вы! Я же вам все объяснила, все показала. Отпразднуем ваше воздушное крещение!

– Идем, идем! – твердила Танюша, за руку, как непослушное дитя, таща Николева к «фарману». – Скажи, что ты тоже хочешь летать! Скажи, что мы вместе будем учиться!

Но Зверевой было не до учеников – потому что Таубе, неожиданно ловко соскочив с крыла, сказал ей:

– Даже если бы мне сейчас пришлось умереть – я бы умер счастливым.

Ее смутили эти слова – в них пульсировало истинное чувство. Ответить на это чувство она не могла – но частичка ее души уже принадлежала Таубе, смешному преданному Таубе, готовому ради крошечной гайки для ее «фармана» мчаться хоть в Нью-Йорк. Она знала – вслух он о своей любви не скажет, но любовь была – как в восточной поговорке про мускус в кармане, о котором докладывать необязательно – и так он заполнит ароматом весь базар, весь город.

Зверева сняла круглые очки, стащила с головы шлем, и Алеша понял: да она же красавица! В толстой куртке – холодно там, наверху, что ли? – и в суконных шароварах, без браслеток и сережек, она была прекраснее всех знакомых актрис. Тут ему хоть чуточку, а стал понятен восторг жены, обожающей авиаторов и авиацию.

Второй «фарман», который пилотировал Слюсаренко, уже планировал, заходя на посадку. Лидия рассчитала, где он сядет и, быстро сжав руки Таубе своими (одна – в шоферской кожаной перчатке, другая – уже без, маленькая и поцарапанная), побежала встречать Володю.

Там все было не так уж гладко – Калеп еле спустился на землю.

– А все-таки наше крыло маневреннее, – сказал он, тяжело дыша. – И еще можно укоротить. Легкость и скорость… Лидочка, где чертежи? Я понял, что еще можно сделать…

– Давайте пойдем в мастерскую, вам нужно прилечь, – перебил Слюсаренко. – Там Лида померит вам пульс.

– Ничего, ничего, это пройдет, это мелочи…

– Им не до нас, – сказал Танюше Николев.

– А мы подождем… – Танюша проводила взглядом идущих к мастерским авиаторов и механиков.

В ее планах было обойти задворки, закоулки и тупики, в которых мог стоять черный автомобиль, похожий на катафалк. Тогда, утром, он стоял у ворот рядом с бледно-зеленым автомобилем. На этот раз Танюша никакого транспорта у ворот не заметила.

Рассказывая Алеше все, что случайно услышала от авиаторов и механиков, безбожно при этом перевирая технические подробности, Танюша повела супруга от сарая к сараю.

Он видел, что девушка несет ахинею, но понял это по-своему: она кого-то ищет, не иначе – любовника! И внутренне Алеша изготовился к бою.

Он был юноша высокий, крупный, отлично выкормленный заботливой матерью и бабушкой. К тому же он, прочитав в газетах про Георга Луриха и увидев его фото (передавалось гимназистами тайно из рук в руки, потому что прославленный атлет позировал совершенно без штанов, в одном только тряпичном фиговом листке), два месяца ходил в гимнастический зал, где его учили поднимать над головой пудовую гирю, а одноклассник Петя показал боксерские удары по самодельной груше. Так что Алеша считал себя грозным противником.

Вдруг Танюша замолчала.

Николев завертел головой: кого же она увидела, кто ее лишил дара речи?

– Алешенька, мне нужен гвоздь… – прошептала супруга, и супруг растерялся: убийство соперницы шляпной булавкой недавно было, убийство любовника гвоздем – это что-то причудливое, но вдруг реальное?

Он вспомнил недавний разговор: в Москве, в перерыве между репетициями, Терская и Эстергази вспоминали, как одна актриса застрелила любовника из револьвера, а другая проткнула ножом для разрезания бумаг, и обеих суд оправдал.

– Тамарочка, не надо гвоздя, пойдем лучше отсюда, – тихо, но убедительно попросил он. К настоящему имени жены он еще не привык.

– Нет, мне нужен гвоздь… А-а, это годится!

Она присела на корточки и вытащила из грязи длинную железку. Взяв это орудие не брезгливо, двумя пальцами сквозь бумажку, как полагалось бы, а зажала в ладони. Затем Танюша оглянулась по сторонам и быстрым шагом пошла к черному автомобилю, стоявшему у стены сенного сарая.

Там же стояли бледно-зеленый и большой грязно-зеленый, какого-то лягушачьего цвета, похожий на старинную карету-берлину.

– Вроде бы он… – почти беззвучно произнесла девушка и, снова присев на корточки, нашла подходящее место на широкой черной подножке – изнутри, там, где она нависает над задним колесом.

Пометив «катафалк» крестом, Танюша выпрямилась, отбросила железку и отдала совершенно неожиданный приказ:

– Бежим!

Они взялись за руки, побежали, добежали до угла – и налетели на Таубе. Он спешил к автомобилям.

Увидев Танюшу, любитель полетов как-то странно дернул головой – словно бы, встретив привидение, встряхнулся, чтобы прогнать морок. Танюша, не теряя скорости, потащила супруга дальше – именно потащила, потому что он-то заметил странное движение и норовил оглянуться – рассмотреть Таубе на предмет, годится ли этот человек в любовники.

– Ну Алеша! – воскликнула Танюша. – Нам нужно срочно найти Лабрюйера.

– Лабрюйер подождет! Кто этот человек?

– Это Таубе. Ты что, не узнал? Он сегодня летал с госпожой Зверевой.

– Что у тебя с этим Таубе?

– У меня? – Танюша остановилась и сердито посмотрела на мужа. – Ничего у меня с ним нет!

– А почему он так на тебя уставился?

– Он на меня уставился?

– Пожалуйста, не притворяйся, что ты не заметила. И какой знак ты ему подала?

– Я, знак?

– Что ты нацарапала на автомобиле?

– Крестик.

– И что же значит этот крестик?

Тут только до девушки дошло, что ей закатывают сцену ревности.

Как на грех, она недавно прочитала комедию Альфреда де Мюссе «Подсвечник», песенку из которой собиралась выучить. Там в первой же сцене неверная жена Жаклина усмиряла ревнивого супруга, при этом в шкафу у оскорбленной невинности сидел офицер-любовник. Так что методу вразумления мужей Танюша знала – и сыграла свою роль с блеском.