Гордость Карфагена

* * *

Первые две недели походного марша оба консула разделяли намерения друг друга: они должны были быстро приблизиться к карфагенской армии, навязать Ганнибалу сражение и придумать правильную тактику боя. По этому вопросу у них не было споров. Но чем ближе они подходили к врагу, тем сильнее проявлялись разногласия. Варрон считал, что им следовало наброситься на карфагенян сплошной и неудержимой волной. Его не интересовали особенности местности, поскольку он думал, что значительное превосходство в численности шокирует африканцев, едва они увидят римское войско. Он с усмешкой представлял себе их расширенные от ужаса глаза, раскрытые рты и стук сердец в груди, когда они увидят свою погибель, надвигающуюся в облаке пыли. Сила армии, которой командовали оба консула, действительно казалась невообразимой. Они могли бы использовать это преимущество сразу после того, как узнают, где прячутся захватчики.

Павел придерживался иного мнения. Прежде всего, им нужно было извлечь урок из поражений под Тицинусом, Требией и Тразименом. Им следовало проявить осторожность. Почему Ганнибал знает об их приближении, но остается на месте? Павла беспокоило такое поведение. Он предлагал замедлить темпы марша. Пусть разведчики проверят местность и выяснят, какие хитрости задумал враг. Черты ландшафта имели большое значение. Кроме того, им не мешало бы знать точную численность карфагенской армии, наличие припасов, состояние духовное и физическое. Собранные сведения помогли бы им принять адекватное решение, поскольку течение войны не столь прямолинейно, как, видимо, считал Варрон.

Настаивая на своей точке зрения, Павел — в дни его командования — замедлял темп марша и посылал разведчиков к Каннам, чтобы те наблюдали за маневрами врага и выявляли тактически важные особенности местности. Их отчеты еще больше встревожили его. По мнению Павла, Ганнибал выбрал место, не очень выгодное для римских легионов. Это была открытая пустошь вдали от возвышенности, на которой расположились Канны. Равнина тянулась на мили вокруг. Местами, по берегам двух мелких и легко переходимых рек, встречались редкие кусты и низкорослые деревья. Такой ландшафт давал свободу африканской кавалерии. Он поделился своими опасениями со вторым консулом. Их конница уступала карфагенянам в силе. Павел хотел компенсировать этот недостаток. Последние несколько лет африканские всадники превосходили их во всем — особенно, нумидийские варвары. Он предложил перенести поле боя поближе к горам.

— Выслушай меня, Теренций, — сказал он.

Разговор происходил в штабной палатке. Между ним и Варроном сидели трибуны, начальники конных отрядов и командиры других боевых подразделений. Павел назначил совет на конец дня, отмеченного его правлением. Открыв собрание, он изложил свои доводы и выслушал уже известные возражения. Но поскольку власть на следующее утро переходила к Варрону, он хотел изменить его мнение. Они находились слишком близко к карфагенской армии, поэтому любая ошибка могла стать фатальной для них.

— Давайте повернем колонны и направимся на запад, — предложил он офицерам. — Холмистая местность затруднит маневры африканской кавалерии. Мы сами должны выбирать поле боя. Зачем нам принимать условия Ганнибала?

Варрон едва сдержался, чтобы не вспылить от подобных рассуждений.

— Если Ганнибал такой умный, — сказал он, — то почему бы ему не предусмотреть такой ход? Возможно, он надеется именно на эту трусливую тактику. А вдруг, поступив по-твоему, мы попадем в его ловушку?

— Я так не думаю, — мрачно сказал Павел.

Он помассировал пальцами виски.

— Варрон, прошу тебя умерить твой пыл и внять воинской мудрости. Фабий, между прочим, не зря старался избегать подобных ситуаций...

— Фабий старался? — фальцетом прервал его Варрон.

Он склонил голову на бок, словно Павел удивил его.

— Он старался? Никогда еще это слово не использовалось так превратно. Я находился рядом с Фабием и могу сказать тебе, что он ни разу не поднял руку на врага. Война и мужество чужды для подобных людей. И теперь ты, Павел, начинаешь поступать так же, как он. Старик превратил тебя в свою марионетку. Ты высказываешь нам не свои мысли, а приказы Фабия. Ты предлагаешь нам бояться Ганнибала, как это делал он. Неужели тебе хочется, чтобы Рим пережил еще один такой год, какой устроил нам Фабий? Он сделал из нас дураков и трусов — овец, дрожащих при виде волка. Тебе это нравится, а мне — нет. Мы и так уже потеряли зря половину лета. Поверь, если мы не атакуем его теперь, то потеряем союзников. Они и без того едва не откололись от нас после решений твоего любимого диктатора. Хотя зачем я повторяю тебе эти истины? Ты и сам все знаешь. Ты просто испугался и не можешь действовать!

Поток оскорблений заставил Павла покраснеть. Он посмотрел на офицеров. Но те смущенно пригибали головы, опускали глаза и скрывали выражения лиц.

— Мы с тобой поговорим наедине, — сказал Павел. — Кажется, нам нужно прояснить отношения...

— Меня не волнует, что тебе кажется! — выкрикнул Варрон.

— Я не поведу солдат на бойню! — прокричал в ответ Павел.

Его гнев вспыхнул с такой силой, что несколько офицеров вздрогнули и подняли головы.

— Воистину, Теренций Варрон, ты достойный сын мясника. Но лучше бы ты занялся ремеслом своей семьи и оставил важные вопросы тем людям, которые могут их решать!

Варрон вскочил на ноги. Павел сделал то же самое. Они шагнули друг к другу — сначала медленно. Затем, словно следуя какому-то сигналу, они набросились друг на друга, как два барана в сезон гона. Комната наполнилась суматохой. Некоторые офицеры отступили к стенкам палатки. Другие замерли там, где сидели. Им не хотелось, чтобы гнев начальников низвергся на них. И только один человек встал между консулами.

Публий Сципион оказался быстрее любого из них. Он шагнул вперед и принял на себя удар. Варрон ткнулся в его спину, Павел — в грудь. Он раздвинул консулов на дистанцию вытянутых рук и попросил их вернуться к разумному диалогу. Остальные офицеры, ободренные его примером, растащили командиров в стороны и попытались успокоить их.

Публий покачал головой и сказал им с упреком:

— Если вам плевать на жителей Рима и всей Италии, то деритесь! А я сяду и буду смотреть, кто из вас одолеет другого. Но сейчас такая драка неуместна! Страна доверилась вам! Так будьте достойны такого доверия. Ради богов, прислушайтесь к голосу разума! Наш враг находится за стенами этой палатки, а не внутри нее!

Трибуны с тревогой смотрели то на него, то на консулов. Они не знали, как будут приняты его слова. Публий Сципион был самым юным из них и до сегодняшнего происшествия вел себя тихо. Варрон, казалось, хотел снести ему голову мечом, но когда Павел отошел на полшага, он последовал его примеру.

— Молодой трибун действовал опрометчиво, однако в его словах прозвучала истина, — проворчал он хриплым голосом. — Павел, ты считаешь меня неосмотрительным, но, может быть, ты сначала выслушаешь мой план?

— У тебя есть план?

— Конечно. Ведь я же не дурак.

— Тогда расскажи мне о нем. Я хотел бы услышать от тебя хотя бы несколько разумных слов.

Варрон обжег его ненавидящим взглядом, затем жестом попросил всех занять прежние места.

— Мы командуем самой большой армией, которую Рим выводил на поле боя, — сказал он. — Возможно, ни один другой народ не собирал так много воинов. Мы неимоверно сильны, и Ганнибалу известно это. Нам с самого начала битвы нужно показать ему, что мы молот, а он гвоздь, который мы вобьем в землю Канн. Мы должны использовать наше подавляющее превосходство в численности для эффективного воздействия на умы его солдат. Для этого нам следует уменьшить на треть фронт манипул и сжать интервалы между ними. Такое построение растянет армейскую колонну так, что африканцам покажется, будто к ним направляется бесконечный поток воинов. Люди Ганнибала затрясутся от страха и начнут разбегаться с поля боя. Подумай сам, Павел. Мы впервые предлагаем им традиционную битву на всю длину дня. Я и ты возьмем на себя командование кавалерией на флангах. Это наше слабое место, но нам не нужно побеждать африканскую конницу. Мы лишь оттесним ее на время, чтобы удержать от фланговых атак, пока наша пехота не продвинется вглубь карфагенского войска. Затем их всадникам уже нечего будет делать. Мы продавим центр карфагенской армии, разобьем отряды противника на небольшие группы и уничтожим их всех до одного.

Павел смотрел на него не мигая. Лишь уголки его глаз дрожали от напряжения.

— Возможно, ты прав, — сказал он. — Но я не считаю разумным изменять нашу формацию, не опробовав новшеств в тренировочных сражениях.

— У нас нет времени, Павел, — вскричал Варрон. — Мы уже на подходе к врагу. В нашей армии много необученных воинов, поэтому нам нужно вызвать панику в стане врагов. И наоборот, увидев наши неисчислимые ряды, легионеры будут питать друг друга мужеством. Они поймут, что представляют собой неодолимую силу. Эта формация сделает их храбрее и не позволит трусам выйти из боя. Солдатам в центре колонны просто некуда будет бежать, и они пойдут вперед, тесня врагов своими телами. Павел, возможно, мой план имеет недостатки, но лучше не ищи их, а объедини со мной усилия.

— Я не уверен, — искренне ответил второй консул.

Хотя совет длился до позднего вечера, никто из офицеров не предложил другого варианта. Когда день окрасился рассветом, консулы уже не спорили, но между ними не было единства мнений. Варрон, командовавший в тот день, снял армию с места и двинулся навстречу Ганнибалу. Он сделал все, чтобы Павел не смог вернуться назад — даже если бы захотел. Разбив лагерь на ближнем берегу Авфидуса, Варрон отправил небольшой отряд на другую сторону реки и велел кавалерии истреблять карфагенские фуражные команды. Однако день закончился не так, как он планировал. Нумидийские всадники действовали у него под самым носом. Они поджидали в засаде римских водоносов и пронзали их копьями. Лишь нескольким слугам удалось убежать, потеряв кувшины и сандалии. Тем не менее Варрон выполнил основную задачу. Он привел армию к полю боя. На следующий день разведчики доложили Павлу, что враг расположился на равнине, предлагая битву. Консул не стал отвечать на вызов. Он до вечера перемещал отряды с места на место и пытался найти лучшую позицию, зная, что завтра командование вновь перейдет к Варрону. Он извивался как уж, но оставался на равнине, словно его прикололи к ней копьем. Павел не мог изменить ситуацию. Битва должна была начаться с первыми лучами солнца. Их судьба находилась в руках Варрона.