То, что не исчезает во времени

Глава 9. Москва, сентябрь 1938 года

Как жарко! Пот пропитал рубаху на спине, катится соленой слезой по щекам. И то, солнце как поднялось. А они с батей только половину делянки скосили. Вон еще сколько! Так пить хочется. Сейчас бы на пруд. Нырнуть в прохладную глубь.

— Батя, может, отдохнем. Пить хочется.

Батя останавливается, но только для того, чтобы наточить косу. И снова вжик, вжик, вжик. Трава ровными рядами падает, падает. Вжик, вжик, вжик. Ложится рядами, рядами, рядами… А батя всё дальше, дальше уходит от Николки.

— Ба-а-атя!

Николай с трудом пришел в себя. Во рту пересохло, от спертого воздуха трудно дышалось, ныла голова.

Хотел распрямить ноги и уперся в чьи-то плечи. Подобрал ноги и окончательно проснулся, лег на спину. Глаза не открывал, хотелось снова уйти в сон.

Рассвет едва пробивался сквозь решетки. Камера была переполнена. Тем, кому не досталось места на нарах, спали на полу. Слышались всхрапы, кашель, тихие голоса проснувшихся.

Мысли Николая невольно снова обратились к событиям последних дней. Горькие думы вновь побежали по проторенному кругу.

Он то пытался найти выход, то, наслушавшись разговоров в камере, впадал в уныние, то смирялся — эх, будь что будет, от судьбы не уйдешь. И ждал вызова к следователю. Прикидывал, что сказать, как вывернуться — может, еще пронесет.

«Батя-покойничек приснился. К чему бы это? Хорошо хоть не звал за собой. Это сколько годов прошло? В тридцать первом схоронили. Значится, семь годов уже.

Э-эх… Зачем полез в сторожа? А куда с моей ногой ковылять? От дома близко. Дом… Как там теперь Настена? Васька-то в армии. Ничего, мои помогут, ежели чего.

И кто же поджег эту часовню? Ну, выпили мы с Михалычем. Первый раз, что ли? Вот же сморило меня. Пятьдесят с лишком мешков с зерном. Всё сгорело. Да всё ли? Может, украл кто, а потом и поджег? А теперь на меня всё спишут, как пить дать спишут.

Свалить бы и мне на кого. Да, поди, разберутся. А это, говорят, смотря какой следователь попадется.

Вот и Настена ругала — хоть на работе не пей, случись чего, а ты лыка не вяжешь. Да как не пить, ежели жизнь такая!

Какое хозяйство у бати было! А сейчас одну курицу держишь и боишься, что в кулаки запишут.

Вроде по-умному всё делал. Сколько раз отсыпал с каждого мешка помаленьку, и ничего, проносило. С голоду, что ли, пухнуть?!

А может, откупиться? — Николай присел, от такой мысли аж в жар бросило. — Вот где пригодилась бы коробочка Фрола Фомича. А как провернуть? Настена не знает ничего. Расскажешь — отберут! К стенке — и концы в воду! Или начнут расспрашивать откуда. Вот и будешь как уж на сковороде. Ежели нашел, то почему не отдал советской власти. А теперь подкупить ее хошь?!»

Лязгнула дверь.

— Проходь! По одному. Эй, двинься там.

— Да куда тут?

— Скоро и стоять будет негде!

— Когда пожрать принесут?

— Разговорчики!

В камеру запихнули еще пять человек. Николай пригляделся и узнал председателя колхоза из соседней деревни Ивана Полоскунова.

«Его-то за каким? Шибко идейный, говорят. А вот и его взяли. Пойти, что ли, приспроситься? Место потеряю. К себе позвать? Да тут тесниться некуда. Меньше знаешь, лучше спишь. Самому бы выкрутиться».

Но любопытство взяло верх. И всё легче с земляком: и место держать, и время коротать.

— Иван! — замаячил Николай. — Полоскун! Пробирайся сюда. Давай.

Они были одногодками, но Иван выглядел старше, солиднее. А то: и в Гражданскую воевал, и раскулачивал, и должность не маленькая, и дома шесть ртов — все успел.

Поздоровались. Сели вместе.

— Тебя-то, Иван Савельич, за что? По ошибке? Ничего, разберутся, отпустят, — начал успокаивать земляка Николай — видел, что тот старается держаться спокойно и уверенно, но получается плохо.

— Ну, должны разобраться. А тебя каким ветром сюда занесло?

— Не слыхал, три дня назад часовня у нас горела? А я сторож, с меня и спрос.

— Как же ты пожар не заметил? Спал, что ли?

— Ох, и не спрашивай! Выпили мы с Михалычем, со счетоводом нашим. Черт его принес! Ну, я и проспал «царствие небесное». Пятьдесят мешков с зерном…

— Нда, за такое по головке не погладят. А следователь что говорит?

— Дак не вызывали еще. Ты вот грамотный, подскажи, как чего сказать. Сколько дать могут?

— По нынешним временам… — Председатель замолчал, снова уйдя в свои переживания. — «Грамотный»… Не знаю. Со следователем побеседуешь, и видно будет.

Снова лязгнула дверь.

— Венин, на выход!

Николай вздрогнул — столько ждал этого, а вызвали, и мурашки по телу. Он поднялся на негнущихся ногах, кивнул Ивану и, стараясь ни на кого не наступить, побрел к двери.

— Шевелись, сучий потрох! Руки за спину! — Конвоир, улыбчивый белобрысый парень лет двадцати пяти, ругался беззлобно, скорее, от избытка молодых сил. И от этого еще больше сжималось сердце — уж лучше бы лютовал.

Они поднялись из подвала на первый этаж и пошли по узкому коридору, потом снова по лестнице на второй этаж. Остановились у обшарпанной двери. Конвоир постучался и, получив добро, завел подследственного.

Николай робко вошел в комнату. Там за письменным столом сидел и читал бумаги невысокий лысоватый мужчина с воспаленными, красными глазами. Он указал Николаю на табурет и снова уткнулся в бумаги.

Николай осторожно присел, оглядывая кабинет. Ничего особенного — квадратная небольшая комната, одно окно, второе заложено кирпичами. Жилой дом переделали под тюрьму, догадался Николай.

Наконец следователь оторвался от бумаг и, взяв чистый лист, начал беседу, вернее опрос — имя, проживание, образование, должность… Когда с формальностями было покончено, он встал, прошелся от стола к окну, открыл форточку.

— Душно, Николай Петрович. Ночью прохладно, а днем еще жарко бывает. Вот и сегодня — прям лето красное.

Николай поерзал на табурете, еще не зная, поддакивать или помалкивать пока.

— Да, мы же не познакомились, то есть я-то про вас всё знаю, — следователь сделал паузу, — а меня зовут Терентий Евгеньевич.

Николай кивнул, но выражение его лица, напряженно выжидающее, не изменилось.

— Вижу, вижу, что осознаете свою вину. Да, Николай?

— Проспал. Виноват.

— Проспал… Да только ли в этом вина?

— А в чем же еще? — дрогнувшим голосом спросил подследственный.

— А не ты ли и поджег? А?

— Нет. Как же… зачем?

— А вот, говорят, недоволен ты советской властью.

Внутри у Николая всё оборвалось. Глаза забегали, он стал вытирать вспотевшие руки о штаны, приподнялся и тут же сел, услышав грозное «Сидеть!».

— А может, тебя надоумил кто? Не сам ты, не по своей воле. Кто с тобой был?! — повысил голос следователь. — Кто? Ну, соображай быстрее. — Следователь подскочил к Николаю, взял его за подбородок и стал пристально смотреть в глаза. — Кто, я тебя спрашиваю?!

Николай не выдержал взгляда, обмяк.

— С Михалычем пили.

— Вот, уже лучше. Фамилия Михалыча?

— Лунев, счетовод наш вешкинский.

— Счетовод — это хорошо, — уже спокойно произнес следователь, записывая показания. — Еще кто с вами был?

— Всё. Больше никого, — поспешно заверил Николай.

— А если подумать?

— Да ей-богу, никого. Выпили, закусили. Он ушел…

Следователь снова вышел из-за стола, заставив Николая внутренне сжаться, начал ходить по кабинету, потом остановился за спиной у подследственного.

— Николай Петрович, вы знаете, какая обстановка в мире? Наше молодое государство в опасности. У нас много врагов. И они не где-то там, далеко, они здесь, рядом.

Николай хотел обернуться, но не посмел. Так и остался сидеть, опустив голову.

— Кто устроил вас на должность сторожа? — резко спросил следователь.

— Как же? У нас председатель есть, — растерялся Николай, еще не понимая, к чему клонит следователь. — Я сам попросился. У меня нога больная. Хромаю. Куды мне еще?.. В детстве… топором…

— Николай, — перебил его следователь, — посмотри, как всё складывается: ты, бухгалтер, председатель. Но ты-то человек маленький, тебя обманули, заставили… Зачем тебе всю вину брать на себя?

— Как это?.. — Николай удивленно посмотрел на следователя и тут же опустил глаза: «Вот ведь, зараза, как вывернул».

— Ну так что, Николай? Сознайся, ведь поругивали советскую власть? Собирались. Да кто без греха! Конечно, не всё еще у нас благополучно, гладко да сытно. Но советская власть работает. И если бы ей не мешали… — Следователь замолчал, снова усаживаясь за стол. — Вот так мы и запишем. Как фамилия председателя?

— Да не было там никакого председателя! Мы вдвоем пили. Потом Михалыч ушел…

Следователь подскочил к Николаю и вышиб из-под него табурет.

Николай упал, от неожиданности стал хватать ртом воздух.

Разозлился: «Шибануть табуретом. Так не убежишь — конвой за дверью, — зыркнул на следователя. — Еще бы спросил, с кем крестился да с кем женился. Эдак всех можно пересажать. Хорошо, что у Настены ее девичья фамилия осталась. И у Васьки».

Он быстро опустил голову, встал, поднял табурет и сел.

Следователь взгляд Николая заметил.

— Что, Николай, наверное, хочешь табуретом запустить? Все хотят, да мало кто решается. — Он достал наган. — Это для слишком ретивых. Но ведь ты-то не такой, Николай! — И добавил, прибавив металла в голосе: — Что-то долго мы беседуем, а? Я один, а вас вон сколько. — Следователь ударил кулаком по столу так, что подпрыгнул телефон. — Или ты мне сейчас всё расскажешь и подпишешь, или… Итак, вы с бухгалтером Михаилом Луневым и с председателем… Фамилия?!

— Иванчук Петр Игнатьич, — промямлил Николай.

— …И с Иванчуком, недовольные советской властью, организовали поджог склада, где хранилось пятьдесят мешков с зерном… — одновременно произносил и записывал следователь.

— Да не было такого!.. — В выкрике Николая слышалось удивление, отчаяние и уже безнадежность.

Через мгновение он лежал на полу с разбитым носом. Приподнялся, и снова получил удар носком сапога в живот. Ойкнул и остался лежать, корчась от боли. От очередного удара его спас зазвонивший телефон. Следователя куда-то срочно вызывали.

— Подумай хорошо, Николай. Конвой! Забирайте.

Николай плелся по коридору, боль постепенно стихала. И снова лязг железной двери, и снова он в камере.

Стал пробираться к своему месту.

— А ну вали отсюда, пока ребра целы! — нападал на земляка здоровый, быковатого вида мужик, пытаясь занять их место.

— Ах ты сукота! — Николай набросился на здоровяка, вымещая на нем весь накопившийся страх и злобу.

Началась потасовка. Люди дрались, с ожесточением выплескивая в драке растерянность и затянувшуюся неопределенность. Прибежал конвой и быстро всех утихомирил, приложив особо неугомонных прикладами винтовок.

Через неделю Николая снова повели на допрос. Только следователь был уже другой: помоложе и видно, что не очень опытный — не пообтерся еще. Разговаривал мало, признаваться в контрреволюционной деятельности против советской власти не заставлял и быстро оформил все показания. Так же быстро прошел суд, где вынесли приговор — восемь лет лагерей.

Николая отправили по этапу. Иван Полоскунов остался в камере.

Свидятся ли когда?