То, что не исчезает во времени

Глава 21. Город Чехов, сентябрь 1962 года

На третьей неделе сентября Настя засобиралась в дорогу — основные сельхозработы закончились и пока тепло. Отпросилась у председателя на субботу и воскресенье — съездить в город, где сын воевал. Она рассчитала, что если и живет кто по адресу, который указан в письме сына, то так проще будет дома застать.

Дело хорошее, как тут отказать? Но Левонтий Михайлович, председатель, засомневался сначала:

— Куда поедешь? К кому?

Настя убедительно отвечала, что обратится в местный военкомат или в музей. Должен ведь там быть музей!

— Настасья! Какой военкомат? — недоумевал председатель.

— Понедельник прихвачу. Можно же узнать, кто на кладбище захоронен, — не отступала Настя. Говорить про адрес в письме она не захотела — слишком несбыточным, нереальным всё это казалось.

— Езжай… — сдался Левонтий Михайлович и добавил, вздохнув: — Там такие бои шли, что…

— Да я быстро обернусь. В Москву на попутках, а там на Курский вокзал и на электричку, — обрадованно зачастила Настя. Она уже не один раз обдумала весь маршрут.

С попутками Насте повезло — все-таки суббота, хоть и не выходной день, а машин больше. Правильно она рассчитала. На вокзале давно никуда не ездившая Настя сначала растерялась — всюду стояли, сидели, шли, торопились люди. Встречали, провожали, уезжали — никому не было дела до Насти и ее переживаний.

Носильщики несколько раз беззлобно-привычно кричали ей «Поберегись!». Настя оборачивалась и уступала дорогу. Потом, оглядевшись, вошла в здание вокзала — надо было купить билет.

Она выбрала кассу и встала в очередь. Сумку держала в руке крепко — мало ли чего. Наконец приблизилась к заветному окошку, но тут ее оттеснили — курносый парень, в курточке и кепке, работая локтями, лез без очереди. Рядом с ним молодая мамаша с ребенком на руках — девочкой лет трех — с просящим возгласом «Опаздываем! Поезд отходит! Пропустите!» тоже пробиралась к кассе.

Настя, возбужденная дорогой и вокзальной суетой, не ожидая от себя такой прыти, полезла вперед и отодвинула парня, пропустив женщину с ребенком. Молодой, постоит, а ребенок устал. Девочка в вязаной шапочке с большими грустными глазами смирно сидела на руках матери и только старалась прижаться к ней, когда та, раздвигая очередь, просила, чтобы ее пропустили.

Наконец и Настя подала деньги кассирше, немолодой женщине, на лице которой читалось превосходство над всей этой очередью — маленькая, но власть.

— Мне до станции Чехова. На ближайшую электричку, — торопливо, заискивающе проговорила Настя.

— Нет такой станции, — торжествующе просветила кассирша пассажирку, сразу распознав в ней сельчанку.

— Как же? — растерялась Настя.

— Так же. Станция Лопасня. Один билет?

— Один, один.

Настя, зажав в руке долгожданный билет, выбралась из очереди. Всё, теперь можно и посидеть.

Она вышла на перрон, но все скамейки были заняты. Встала возле одной из них и стала изучать билет — до электрички оставался еще почти час.

«Ничего, подождем, — вынула из сумки бутылку с водой, отпила немного. Есть не хотелось. Вареные яйца и хлеб, аккуратно завернутые, лежали на дне сумки, там же лежали и пирожки с капустой. — Потом можно будет в электричке перекусить».

Через час, проворно взобравшись по ступенькам в тамбур электрички, она торопливо шагала по вагону, потом удачно приметила и захватила место у окна. Довольная, села и стала разглядывать попутчиков.

Напротив сидела пожилая пара. Супруг держал на коленях корзину.

«Совсем как моя, — мельком подумала Настя, разглядывая корзину. — Такая же большая. Нет, моя больше. Мать Николая, видать, под себя корзину плела. Плетение сложное, замудреное, ручка массивная и главное — крышка есть, с перекладиной посередине, и с одной стороны можно открыть, и с другой. Так и стоит на печке — неудобная, тяжелая. Память о муже. — Настя вздохнула, перевела взгляд на попутчиков. — По грибы, что ли, собрались? Как там дома? Нюра куриц покормила?»

Через остановку подсела девушка лет двадцати и сразу уткнулась в книгу.

Потом на скамью опустилась женщина. Рядом с ней егозили двое детей лет семи-восьми — мальчик и девочка, по виду погодки. Дети просили то попить, то поесть, то — к окну, то начинали выяснять между собой отношения. Мать терпеливо выполняла их просьбы и тут же приструнивала.

Настя смотрела на детей и вспоминала своего Василька:

«Нет, мой поспокойнее был. А может, теперь так кажется…»

Она потянулась к сумке — хотела угостить детей пирожками, но постеснялась.

Через несколько остановок они сошли.

Пассажиры менялись — выходили и заходили, — Настя отвернулась к окну. Сначала она с интересом разглядывала проносящиеся мимо лесные массивы, дома, людей на остановках. Потом голова ее стала клониться, она задремала. Но всякий раз вскидывалась, боясь проехать свою станцию. Царицыно… Подольск… Колхозная, Столбовая… Наконец, зычный голос произнес долгожданное «Лопасня».

Настя торопливо подхватила сумку и вышла на незнакомый и в то же время узнаваемый перрон. Как на всех небольших станциях — лавочки, одноэтажное здание вокзала, водонапорная башня и несколько деревянных домов рядом.

Подошла к зданию вокзала, приметила для себя женщину лет пятидесяти, чтобы спросить про автобус до Венюково, как назывался один из районов города Чехова.

Женщина оказалась словоохотливой. Она оглядела Настю и затараторила, обрадовавшись попутчице:

— Автобусная остановка здесь недалеко. Вы нездешняя? Пойдемте, я вас провожу — мне тоже на автобус.

Настя только успела сказать «Спасибо!», и тут же на нее обрушилась очередная порция вопросов и ответов.

— А вам какая улица нужна? Заречная? Ну да там спросите у кого-нибудь. Вы к родне, наверное? Или ищете кого? Да вот уже и автобус стоит. Народу немного, сейчас сядем.

Они подошли к видавшему виды ЗИСу. Дверца в салон была открыта, и Настя начала подниматься на нижнюю ступеньку, но, не привыкшая ездить в автобусах, не учла ее высоту. Если бы не случайная попутчица, которая подхватила сзади и помогла взобраться, Настя точно упала бы. Немного растерявшись, она плюхнулась на первое от двери сиденье — спиной к водителю. Но ее «товарка» быстро прошла в салон и позвала Настю на другое сиденье — неудобно ехать спиной, усадила ближе к окну, а сама села рядом — она первая будет выходить.

— Как я выйду, тебе еще две остановки — там сойдешь и спросишь, куда идти, — уже по-свойски, перейдя на «ты», наставляла попутчица.

Постепенно автобус заполнился. Настя смотрела в окно и волновалась: найдет ли? И как еще примут? А если не найдет, то успеет ли обратно на электричку?

В сумке, которая стояла у нее на коленях, лежали подарки: платок и конфеты. Там же лежал и фронтовой треугольник — письмо сына, где он написал о девушке Оле и указал ее адрес.

Нужный дом Настя нашла быстро — деревянный, старый, но еще добротный, скамейка, палисадник. Она сначала позвала хозяев, потом, когда никто не откликнулся, сама открыла калитку и, оглядываясь, осторожно поднялась на крыльцо. Собаки вроде не было. Стала стучать в дверь, дернула ее. Закрыто. Потопталась, снова постучала, уже сильнее. Тишина. Сообразила заглянуть в окно, но, ничего не разглядев, начала стучать по стеклу — не уходить же в самом деле. И замка на двери нет, значит, изнутри закрыто. Может, спят люди.

Наконец что-то загремело в сенях, и дверь распахнулась. Настя увидела женщину лет сорока, бледную, худую, в ночной сорочке, поверх накинута кофта, волосы наспех подобраны в хвост.

— Вам кого? — с раздражением, без любопытства спросила женщина.

— Я… Сын у меня тут служил… воевал в этих местах. — Настя начала волноваться и поэтому говорила сбивчиво, перескакивая с одного на другое. — Он с девушкой познакомился. Сына Василием звали, а девушку Олей. — Она полезла в сумку доставать письмо, не смогла найти его и опустила сумку. — Василек… Адрес он в письме указал: улица Заречная, дом… шесть. — Дыхание у Насти перехватило, глаза увлажнились. — Номера в письме не разглядеть. Может, и не этот дом. Вы… Вы извините…

Лицо женщины оживилось, она переступила порог и вышла на крыльцо.

— Да, это я — Оля… Ой, что же мы на крыльце стоим! Проходите в дом. У меня не прибрано, — запричитала она, пропуская нежданную гостью вперед.

— Это ничего, — с радостью и облегчением в голосе проговорила Настя, — главное — нашла, нашла вас.

В сенях было две двери, одна из которых вела в комнату, а другая, наверное, в кладовку. Как во сне, мельком Настя оглядела комнату — диван, этажерка, буфет, круглый стол у окна, за который хозяйка и пригласила сесть.

— Я сейчас чайник поставлю, — метнулась она к печке. — Вас как звать? Меня можно Ольгой.

— Анастасия… Степановна, — запнулась Настя — она привыкла, что почти все в Вешках звали ее Настасьей или Настеной.

На столе появились помидоры, хлеб, аккуратно нарезанный, банка рыбных консервов.

Настя спросила, где можно помыть руки, а после достала из сумки яйца и пирожки. Ольга принесла чайник, а из буфета достала початую бутылку «Столичной», стопки и чашки для чая.

— Я сейчас. — Она ушла в другую комнату, где вместо двери висела занавеска. А минут через пять вышла в цветастом платье, немного ей великоватом, как показалось Насте.

— Дочка у меня, Сашенька, спит. Нагулялась утром. Мы с ней вместе и уснули, — стала пояснять Ольга и, видя удивление на лице гостьи, добавила: — Родила-то я поздно, почти сорок стукнуло. Да, видимо, и в голову стукнуло. А дочке всего два и восемь… А, давайте выпьем за знакомство.

Чокнулись. Настя через силу, из уважения к хозяйке сделала глоток и стала есть свой пирог с капустой.

Она смотрела на Ольгу, которая, лихо махнув стопку, теперь закусывала помидорами, и понимала, что нет у нее ни внучки, ни внука. А есть вот эта худая женщина с бледным лицом и впавшими глазами, которая двадцать лет назад гуляла, разговаривала, смеялась с ее сыном.

— Вы ешьте, ешьте, Анастасия Степановна. — Ольга налила себе еще, Настя отодвинула свою стопку. — Давайте за Васю. Пусть земля ему будет пухом. — И, выпив, продолжила, желая, видимо, порадовать Настю: — А он похож на вас — глаза такие же, зеленые. Я помню. Помню.

Замолчали, думая каждая о своем. И одновременно обернулись, услышав детский плачущий голос:

— Мама! Мама!

В комнату из-за занавески вышла светловолосая, крепенькая девочка, в одной майке. Она остановилась, посмотрела на незнакомую тетю и поспешила к матери.

— Сашка, а одеваться кто будет? И не поздоровалась. У нас гости.

— Здластвуй…те, — выговорила девочка и заулыбалась, посмотрев на Настю.

— А ну-ка пойдем. — Мать подхватила ее и понесла в комнату.

Настя вспомнила про конфеты, полезла в сумку, достала и платок — подарок.

Сидели за столом уже втроем. Сашенька в платье и шерстяных носочках на коленях у матери сосредоточенно разворачивала очередную конфету, изредка бросая взгляды на Настю, а еще чаще на конфеты, лежащие на столе.

— Саша, — стараясь говорить строго, произнесла мать. — Хватит тебе конфеты таскать. Давай кашу поешь. Разогрею?