То, что не исчезает во времени

— Неа. Не хочу. — Сашенька понимала, мама только притворяется строгой и поэтому можно взять еще конфету.

Настя смотрела на девочку и неосознанно, не понимая зачем, искала знакомые черты.

— Ну всё, Саша, иди поиграй. На улицу пойдешь?

— Даа.

— Тогда пойдем одеваться. Посмотришь там. Может, наш Гришка пришел. Кот наш загулял, два дня дома нет, — сказала, уже обращаясь к Насте.

Настя понимающе кивнула. Она устала и думала, что надо бы расспросить Ольгу и про музей, и про военкомат, но понимала, что забот у Ольги и без нее хватает, так что сама она попробует разузнать всё.

А Ольга, проводив дочку во двор, вернулась к столу. Она потянулась за бутылкой, но передумала и, как будто решившись на что-то очень важное, заговорила:

— Спасибо за подарок, Анастасия Степановна. Вот не знаю, пригодится ли, — увидев вопросительное выражение на лице у гостьи, продолжила торопливо, чтобы разом выговориться: — Болею я. Опухоль обнаружили. А родных нет. Родители еще до революции сюда перебрались. В поисках лучшей доли. Отца плохо помню, уехал на заработки в Москву и не вернулся. А мама перед войной, в сороковом умерла. Мне тогда восемнадцать исполнилось. Я на завод устроилась. Наш, венюковский. А потом война. Вот тогда и сына вашего встретила… — Ольга замолчала, видимо, вспомнив что-то сокровенное, и тут же продолжила: — Анастасия Степановна, я вижу, что вы женщина добрая, положительная… И сын ваш, Василий, такой ласковый, заботливый был… С едой плохо. Так он придет, обязательно хлеба, еще чего принесет. Сам не съест, а мне принесет… Паек свой… — Ольга наклонилась ближе к Насте: — Вот и вы, вижу, такая же. На вас сын похож…Возьмите Сашеньку к себе. Поживите у меня. Дочка к вам привыкнет. Не хочу, чтоб в детдом забрали.

— Ольга… Оля… — Настя растерялась. — Да обойдется. Вылечитесь… Да как же…

— Если обойдется — хорошо. У меня приступами накатывает. То ничего, даже бодрая и силы есть, а то такие боли начинаются, что хоть на стенку лезь. Мне соседи скорую вызывают. Сашка пугается… Сначала я часто плакала. Дочка уснет, а я смотрю на нее и плачу. И что делать, не знаю. Всё думала, думала, ночи-то длинные. Соседи знают — у нас же деревня. Приходили недавно одни — бездетные. А я смотрю, они всё больше дом разглядывают. Не понравились они мне. И Сашка ко мне жмется. А вот вас сразу приняла. Ребенка не обманешь. Видно, сам Бог мне вас послал. — Ольга жадно выпила остывший чай. Посмотрела в окно — дочь стояла возле лавочки, раскладывала на ней упавшие листья. — У меня тут знакомая есть. У нее сестра. По оформлению работает. Оформим, что вы Сашина родственница или еще как. Вот и отчество у дочки Васильевна. Александра Васильевна. Надо же, как совпало. — Ольга замолчала, задумалась, а потом продолжила: — Опекунство оформим. А я ей дом отпишу. Своей знакомой. Согласится. Куда денется. Они в такой халупе живут.

Настя смотрела на Ольгу и с трудом принимала то — даже понимала не до конца, — что от нее хотят. Что за крутой поворот предлагает ей жизнь?

— И опять же, всем хорошо будет, — голос у Ольги задрожал, но она заставила себя успокоиться. — Да вот сегодня же и схожу к ней, договорюсь. В понедельник начнем оформление. А вы устали с дороги. Давайте на диване постелю. Прилягте, отдохните. Я пока приберусь. — И она начала мыть посуду и возбужденно рассказывать и про свое детство, и про завод, и про войну, и про жизнь после войны.

Настя слушала и не слушала Ольгу. Она знала, что не сможет отказать, что есть у нее еще силы поднять девочку.

Рано утром в среду Настя, Ольга и Сашенька стояли на перроне вокзала, ждали электричку. Ольга то прижимала к себе дочку, то заставляла ее взять Настю за руку. И, чтобы не расплакаться, суетилась: осматривала вещи, не забыли ли чего, уверяла, что скоро приедет, что все будет хорошо. Полечится в больничке и приедет. Просила дочку слушаться бабу Настю, которая тоже оглядывалась, кивала головой, поддакивала.

Когда подъехала электричка, мать схватила свою кровиночку, прижала к себе, потом, сдерживая слезы, помогла забраться в тамбур и долго махала вслед, уже не сдерживая рыданий.

В электричке Сашенька сначала капризничала и просилась к маме, потом стала с интересом смотреть в окно, а после уснула, положив голову на колени к «бабе».

Настя гладила ее по голове и заново переживала всё произошедшее с ней:

«Как всё повернулось. И отказать было — как? Ничего, подниму, чай не война. А девочка смышленая… И приняла ведь меня. Вот и внучку Господь послал. Надо бы вещи старые посмотреть, может, что от Василька осталось. Зима скоро. Бегать во дворе пойдет. Корову… Нет, корову не потяну. Козу где достать? К председателю пойду — пусть назначают пенсию!.. Так-то картошки хватит, курицы… Ох, Ольга, вот ведь доля досталась. Ну да всем нам отмерено, не обойдешь».

Сашенька шевельнулась, Настя поправила ей волосы. И забытое, затаившееся материнское чувство охватило Настю — когда ты не один, когда ты навсегда связан невидимой нитью с родным существом. И отныне, и до конца дней будет длиться эта связь. И именно она будет давать ей и силы, и надежду, и смысл всей ее оставшейся жизни.

А электричка размеренно стучала: так-так, так-так, так-так… Так.