Пылающий символ. Том 2

Capitolo XVI

Римская империя. 274–281 годы

Рим давал триумф императору Аврелиану. Во втором часу после восхода солнца шеренга трубачей сыграла «победу». Колонны военных прошли через Карментальские ворота и двинулись по улицам города, которые украшали цветочные гирлянды и ветки лавра.

Подкованные железом солдатские калиги[26] стучали по мощеной дороге так громко, что даже приветственные крики граждан Рима не в силах были их заглушить.

Время от времени легионеры выкрикивали хвалу Юпитеру:

– Йоу, триумф! – А потом, заглушая кифаристов[27], орали непристойные песни:

Вы, мамаши, прячьте дочек,Мы шагаем мимо,Познакомим ваших девокС лысым господином!

Надсадно скрипели повозки с грудами золоченых доспехов и драгоценной утвари, которые захватили в Пальмире. Пешие легионеры несли золотые венки, врученные императору Аврелиану главами покоренных городов. Трубы продолжали трубить «победу», и шествие медленно втягивалось в Большой цирк, который также был ипподромом.

Елена, как жена боевого офицера-преторианца, занимала место в императорской ложе, правда, во втором ярусе. Сидевшая рядом с ней матрона снисходительно спросила юную провинциалку:

– Первый раз в Большом цирке?

– Да я и в Риме-то впервые, – искренне призналась Елена.

– Разве это добыча? – Матрона взглядом оценила сокровища, которые провозили мимо. – Вот в прежние времена обозы, груженные золотом и серебром, шли целых три дня!

Елену мало интересовали драгоценные металлы. Она оживилась, когда на дорожку вывели ручных зверей: изящных пантер, пардусов[28] и обезьян. Впереди процессии важно шагали страусы.

Матрона тут же прокомментировала:

– Этих зверей император привез больше двух сотен. После триумфа их раздадут знатным римлянам. Нам с мужем достались два попугая!

Отдав должное похвальбе матроны, Елена продолжала разглядывать животных: огромного тигра, которого на четырех шестах вели четверо здоровенных молодцов. За ним следовало стадо слонов – не меньше двадцати великанов. Потом провели диковинных лошадей с рогами из далеких северных лесов и косматых чудовищ, отдаленно напоминавших быков.

В завершение звериной процессии по ипподрому прогнали стадо безупречно белых быков с золочеными рогами – в жертву Юпитеру.

На опустевшее поле вышли трубачи и трижды просигналили «внимание». За ними выехали конные преторианцы и выстроились вдоль дороги по всему ипподрому. Елена попыталась распознать среди них Констанция, ей показалось, что он несет караул у императорской ложи. Она помахала рукой, и всадник слегка покачал копьем.

Матрона заметила жест Елены и осуждающе усмехнулась:

– Впервые в Риме, а уже дружка завела. Ну и бойкие нынче провинциалки!

– Это мой муж, – обидевшись, проговорила Елена. – Мы уже четыре года женаты.

Lawrence Alma-Tadema – Roman Women

«А вместе не были даже года», – с грустью подумала она.

Матрона озадачилась, а Елена уже во все глаза таращилась на ворота, через которые тянулась вереница знатных пленников.

Прозвучал голос трубы, и заиграл оркестр кифаристов. На дорожку вышли отец и сын, бывшие галльские императоры Тетрик I и Тетрик II. В некотором отдалении за ними шла Зенобия, властительница Пальмиры. Она ступала как истинная царица, прямая, будто натянутая тетива. Золотые украшения и драгоценные камни подчеркивали ее восточную красоту. От шеи тянулись цепи, которые удерживали конвойные офицеры, однако создавалось ощущение, будто это не они, а она ведет их на привязи.

Herbert Gustave Schmalz – Zenobia's Last Look on Palmyra, 1888

Зрители на трибунах встретили царицу рукоплесканиями и восхищенными возгласами:

– Аве, Зенобия!

– Аве, Пальмира!

Зенобия прижала руку к груди, потом вскинула вверх, приветствуя жителей Рима. Толпа взревела от восторга.

Воздавая должное героине, Елена крикнула вместе со всеми:

– Сальве, Зенобия!

– Ишь, гордячка! Августой стать захотела, провинциалка безродная, – вознегодовала матрона. Ее второй подбородок возмущенно затрясся.

Между тем в Большой цирк въехала золоченая колесница, запряженная четверкой белоснежных коней. Позади возницы в золотом венце стоял император. Трубачи заиграли «Аве», и толпа взревела, приветствуя Аврелиана.

– Ну, а теперь смотри! – матрона ткнула Елену в бок. – Идут знатные иноземцы!

В ту же минуту на дорожку начали выходить представители разных стран, разодетые в экзотические одежды. Перед каждым посольством служитель нес табличку с названием государства.

Когда прошли иноземцы, преторианцы построились в колонну и покинули цирк.

Елена спросила у матроны:

– Триумф закончился?

– Как бы не так! – воскликнула та. – Сейчас пойдут наши храбрые воины, которые отличились в сражениях.

Знаменосцы пронесли мимо трибун штандарты героических легионов, когорт и ауксилий. Военные шли, печатая шаг, одетые в начищенные доспехи и шлемы с плюмажем. Каждый легион выкрикивал свою кричалку, стараясь быть громче других. Но иногда, по команде, все одновременно орали во всю силу легких:

– Аве, император! Аве, Аврелиан!

От этого крика закладывало уши, и приветствие разносилось далеко за пределы Большого цирка.

После военных прошла колонна полуголых мускулистых гладиаторов. Им предстояло биться во славу Юпитера в течение последующей недели празднеств.

Aniello Falcone – Roman athletes, circa 1640

Слегка порозовев, матрона заметила:

– Говорят, Аврелиан выставил восемьсот пар гладиаторов! Цены на пот наверняка упадут!

– На что? – переспросила Елена.

– А ты разве не знаешь? – матрона перешла на шепот. – Пот гладиатора делает кожу молодой. В пятьдесят можно выглядеть юной девушкой!

– Тогда бы и гладиаторы не старились, – резонно возразила Елена. – Но ведь это не так!

В ответ на ее слова матрона поджала губы и отвернулась.

Триумфальное шествие замыкали сенаторы и консулы Рима. Они принимали участие отнюдь не по своей воле, а по приказу императора, поэтому у многих были недовольные лица.

– Куда теперь направится процессия? – поинтересовалась Елена.

Матрона поднялась со скамьи и, прежде чем уйти, сообщила:

– Шествие обогнет Палатинский холм и поднимется на Капитолий, чтобы принести жертвы Юпитеру.

В каструм Елена возвращалась по украшенным улицам Рима. Прохладное ноябрьское солнце нежно касалось ее лица.

Двери храмов были открыты, внутри курились благовония, и жрецы тянули благодарственные гимны. Из харчевен раздавались звуки веселой музыки. Нарядные горожане беззаботно прогуливались, создавая иллюзию мира и благополучия.

Boulanger, La promenade e sure la voie des tombeaux, à Pompei, 1869

Елена свернула из переулка на широкую улицу и увидела над крышами домов столб серого дыма, подсвеченный последними лучами заходящего солнца. Он возвестил о том, что церемония триумфа закончилась, и Аврелиан отбыл в свой дворец на Палатинском холме.

Предъявив часовому пропуск, Елена прошла через ворота в каструм претория. Здесь, в казармах для офицеров они с Констанцием и маленьким сыном занимали две неблагоустроенные комнаты.

Елена и Константин приехали в Рим всего несколько дней назад. Кроме кучера Оригена с ними прибыли няня и горничная. Показывая жене квартиру, Констанций был очень горд тем, какое замечательное жилье сумел получить. Елена же, привыкшая к лучшим условиям, пришла в неописуемый ужас. Она стояла посреди обшарпанной комнаты, где на сундуках сидели растерянные рабыни, и двухлетний Константин с недоверием глядел на бородатого незнакомца – своего отца. Елена ничего не сказала мужу, подняла рабынь и начала устраивать их римскую жизнь.

Констанций не видел семью два года, им приходилось заново строить свои отношения. Было много недопонимания и бытовых сложностей, однако ночи соединяли Елену и Констанция безоговорочно, и они берегли то счастье, которое создавали вместе.

В день триумфа Констанций вернулся домой с хорошими новостями: их с Еленой пригласили в амфитеатр Флавиев[29] на открытие гладиаторских игр, посвященных Юпитеру.

Елена захлопала в ладоши, однако узнав, что Констанций как офицер-преторианец будет сидеть во втором ярусе, а она – в четвертом, расстроилась.

Тем не менее на следующий день Елена рассматривала гигантский амфитеатр с высоты птичьего полета – далеко внизу сидел ее муж. Разглядеть его не получилось, хоть трибуны первых двух ярусов оставались полупустыми: туда попадали по специальным приглашениям только мужчины.

Зато на четвертом ярусе свободных мест не осталось. Мальчишка, продававший игрушечных гладиаторов, с трудом пробирался по узкому проходу.

– Смотрите, почтенные матроны: вот Фламма Сириец, Спартак, император Коммод. А вот Теодорус Непобедимый. Он – последний. Берите!

Елена протянула монету и забрала фигурку. Это был полуголый димахер[30] со свирепым грубо вырезанным лицом. Конечно же, на отца он ничем не походил.

– Про него говорят, что он никого не убивал. – Мальчишка усмехнулся: – Понятно, что это враки!

– А вот и нет! – с жаром возразила Елена.

Мальчик философски заметил:

– В бою всякое бывает. Иногда, чтобы выжить, приходится убивать.

Колизей постепенно заполнился. Арена с золотистым песком будто светилась. Все ждали появления императора. Вдруг зазвучали фанфары, потом еще и еще раз, и в огромном амфитеатре сделалось тихо.

Alma-Tadema, Lawrence – The Colosseum, 1896

Оркестр заиграл, и в императорскую ложу вошел Аврелиан. Он вскинул в приветственном жесте руку, обвел взглядом восторженные трибуны и подал знак открыть гладиаторские игры в честь всемогущего Юпитера.

Под бой барабанов из темноты тоннеля начали выходить гладиаторы. Они были в разных доспехах, но все несли в руках свои шлемы. Зрители узнавали своих любимцев, взрывались воплями и хором скандировали их имена.

Обойдя арену, гладиаторы построились в шеренги лицом к императору. Барабаны и трибуны затихли. В торжественной тишине гладиаторы хором произнесли древнюю формулу посвящения:

– Аве, Цезарь! Идущие на смерть приветствуют тебя!

Вскоре большинство из них скрылось в тоннеле, и на арене остались восемь пар гладиаторов. Надев шлемы, они начали сражение.

Позади Елены вскрикнула женщина:

– Ты только посмотри на тех огромных красавцев! Они непрерывно атакуют, не ходят вокруг да около!

Ей вторила другая:

– А мне нравятся двое, в центре! Ах, один из них ранен! На нем кровь! Он упал!

Меч проскрежетал по забралу, и Елена инстинктивно откинула голову. Скоро один из противников ткнул другого мечом в подмышку, и бок гладиатора окрасился кровью. Раненый выронил оружие, и его рука бессильно повисла. Он поднял левую руку с вытянутым указательным пальцем, прося пощады.

Jean-Leon Gerome – Pollice Verso, 1872

Бой остановили.

Трибуны громко скандировали:

– Смерть! Смерть! Смерть!

Но император поднял кулак с прижатым большим пальцем, и раненого гладиатора увели с арены.

Бои продолжались. Вскоре упал и забился в конвульсиях боец на краю арены, второй гладиатор вонзил свой меч в грудь противника.

Елена подняла глаза к небу, но не видеть – не значит не слышать. Ее воображение рисовало такие жуткие картины, что она предпочла смотреть на арену. Трибуны то замирали, то разражались бурными криками. Она же словно оглохла и онемела. В глазах потемнело. Казалось, эта бойня никогда не закончится. Тем не менее перерыв наступил, и Елена решила, что с нее довольно.