Сабля, птица и девица

11. Глава. Добро пожаловать в Вену

Прекрасен стольный город Вена при ясной погоде! Дома каменные, улицы мощеные. Жители чистые, упитанные, ухоженные. У каждого бедняка по слуге, а у другого и по два. Ландскнехты по улицам в ногу ходят, лошади на мотив боевого марша ржут, воробьи строем летают, пауки квадратную паутину плетут. Ветер дует, куда укажет флюгер на башне дворца, по небу облака уставного образца гоняет. Дождик строго по расписанию капает.

Весна уже вступила в свои права, и после Кракова Ласка уже ехал в одном кафтане, не надевая ни однорядки, ни плаща. Чем дальше на юг, чем теплее, и тем богаче выглядела страна вокруг. Деревянные дома уступали каменным, в городах копыта цокали по булыжным мостовым, над реками и даже над ручьями арками поднимались каменные мосты.

На дорогах местами становилось тесно от телег и даже от пеших и конных путников. Больших ослов, про которых говорил батя, Ласка еще не встретил. Но заметил, что у пеших здесь нет обычая ходить босиком, повесив ботинки на шею, а конные ездят на лошадях существенно более крупных пород, чем на Руси. К Вене на его ногайца даже оглядывались, как будто благородному человеку не к лицу ездить на лошадках размером с овечку.

Чем дальше на юг от Кракова, тем чаще встречались местные и заезжие немцы. Немцы отличались от поляков тем, что вместо кафтанов приличной длины носили короткие дублеты, к которым штаны привязывались несколькими шнурками. Такая мода наводила на мысль, что поносом здесь страдают редко. Зато для того, чтобы сходить по малой нужде, гульфик прямо под рукой, без необходимости распахивать длинный кафтан или жупан. Наверное, потому что здесь часто пили пиво, которое, как известно, в брюхе надолго не задерживается.

На дороге Вольф постоянно встречал каких-то своих знакомых. Как приличных людей, так и сомнительных, а иногда и похуже. Прямо как разбойник с большой дороги. Но эти встречи всегда шли на пользу. Потратив серебро на тот выстрел, Ласка остался без средств на дорожные расходы. Зато после Чорторыльского можно стало тратить на прочие расходы золото, отложенное на микстуру или живую воду. При посредничестве Вольфа их не обманывали при обмене золотых на местные серебряные монеты.

В Моравии настало время сменить заезженного ногайца на местную лошадь, чтобы честной народ не оборачивался на каждом шаге. Ласка выбрал подходящую, но барышник безбожно заломил цену, даже Вольф не смог сторговаться.

— Я сейчас встану у ваших рядов и буду про ваш товар правду говорить, — пригрозил Ласка.

— Что ты скажешь, пан чужестранец? — не поверил барышник, — Про наш товар лучше нас никто не знает.

— Изволь, — Ласка пошел вдоль стойл.

Каждому коню он фыркал или ржал, и конь ему давал ответ. Ласка обошел всех.

— Вон тому коню пять лет, а не три. Этот мерин с виду здоровый, а внутри больной. Осталось ему жить, я думаю, не больше года. Эта кобыла на две ноги хромает. Эта леченая-перелеченая, травами опоенная. Ты знал, когда ее покупал? Этот жеребец красив и здоров, только норов у него не дай Бог. Эта краденая, крашеная и клеймо поверх другого клейма стоит. Это вообще осел. Эти трое по-честному хороши, да я скажу, что вы цену ломите.

— Это не осел, а мул. Что до остального, то я бы тебе и бока намял…

— Попробуй.

— … да как лошадник лошаднику ты мне понравился. Пойдем-ка с тобой по рынку, ты мне про других лошадей расскажешь. А я за твоего конька настоящую цену дам.

— Ты что, говоришь по-лошадиному? — спросил Вольф, когда Ласка забрал лошадь.

— Ага.

— Откуда? Ты колдун?

— Нет. Это дар Ужиного короля моему далекому предку. Он передается по мужской линии. Батя тоже так умеет. И братья.

Когда-то по грешной земле ползали не только простые ужи, но и Ужиный король. Молва сохранила воспоминания, что это был до жути огромный уж в короне. Если вдруг случайно на пути Его Величества попадался смелый человек, то при некотором старании мог бы получить подарок. Только вот Ужиный король не ползал по городам и вообще по людским дорогам. А счастливчики рассказывали, что не убежать с пути недостаточно. Надо было расстелить перед Его Величеством скатерть, а на скатерти поставить хлеб-соль или там молока миску.

В благодарность Ужиный король небрежным жестом сбрасывал с короны рожок, который давал просителю какие-нибудь волшебные особенности. Кому защиту от нечистой силы, кому удачу на охоте, кому возможность понимать язык зверей, кому способность видеть клады под землей.

Легенда, скорее всего, привирала. Не бегают люди по лесам со скатертью, хлебом и молоком, которое через день скиснет. И дары короли раздают пропорционально заслугам, а не за миску молока. Скорее всего, получатели даров скрывали настоящие обстоятельства встречи, а за давностью лет истину уже не установить.

Старики говорили, что и по нынешнее время у ужей есть короли, но дарами они давным-давно не разбрасываются.

По рекомендации одного из своих бесконечных знакомых, Вольф нашел в Вене приличный постоялый двор с конюшней. Ласка поначалу беспокоился, что его, долгополого, с саблей и в русской шапке за басурманина примут и на порог не пустят, но к вечеру понял, что в стольном городе чужеземцем с любого края света никого не удивишь.

От разных встречных немцев и от Вольфа Ласка узнал про венский королевский двор. Старший в королевской семье — император Карл. Император это как бы король над королями. Он даже назначает королей, чтобы самому не разорваться между множеством дел королевской важности. Император даже не поймешь, где и живет. То в Нидерландах, то в Мадриде, то в Вене. Не считая того, что постоянно выезжает то с дипломатическим визитом, то на войну, то еще какие вопросы решать. У Карла есть сын Филипп, он живет в Испании и готовится унаследовать титул испанского короля. Титул императора не наследуется, это выборная должность.

Младший брат Карла, Фердинанд, сейчас король Австрии. То есть, условной страны, собранной из десятка княжеств, населенных немцами. Титул называется «Римский король», но короновался Фердинанд ни в каком не в Риме, а в Ахене, за тридевять земель к северо-западу от Вены. Фердинанд с семьей живет в Вене, в замке Хофбург.

Семья у Фердинанда — дай Бог каждому. Двое сыновей, восемь дочерей и жена опять на сносях. Старшие дети — принцесса Елизавета четырнадцати лет, та самая, что обещана в жены Сигизмунду Августу, и наследный принц Максимилиан тринадцати лет.

Вольф сразу же вызвался пойти на разведку. Не было его один день и одну ночь. Вернулся.

— Бегал я бегал, где-то людей послушал, где-то сам разнюхал. Король Фердинанд перестраивает замок Хофбург, что в городской стене Вены, как постоянную резиденцию для всей своей немаленькой семьи. Птицы диковинные уже в отдельной галерее живут, а летом многих птиц выносят на гласис перед замком.

— Куда?

— Старый город окружен крепостной стеной. В этой стене как часть укреплений стоит королевский замок. Между стеной и пригородами шагов на двести пустое место, где запрещено строить. Оно называется «гласис».

— Умные люди придумали. Жаль, что в Москве не так. Новую стену построили, а про гласис забыли.

— Зимой гласис это просто пустое место, а летом вполне себе зеленое. Прислуга выносит птиц на солнце погреться, ставит им домики и крытые дворики. Вокруг стражи видимо-невидимо. Видимо — это караулы, пейзаж украшают. Невидимо — это настоящая стража и есть, которая от воров.

— Как мы внутрь попадем? Как птицу вынесем? — спросил Ласка, — Ведь знать бы еще какую. Да птицу чтобы вынести, поймать надо и в клетку посадить.

— Гласис и галерея это еще не все птицы. В крепостной стене есть старая башня, которая даже и не к замку относится, если с архитектурной точки зрения. Но там у входа часовые стоят из замковой стражи, а внутрь только замковые слуги ходят. Охраны внутри нет. Снаружи на башне табличка «Говорящая птица попугай». У немцев порядок. Везде снаружи таблички висят, а внутри всегда то, что написано.

— Говорящая? Не певчая?

— Я так думаю, что кто говорить умеет, тот при случае и спеть может.

— Если в компании да выпивши, отчего бы и не спеть? Велика ли эта птица, красива ли?

— Стражников спрашивать без толку, а вот слугу я выследил, который наверх корм таскает. Нос у него красный и с прожилками.

— Любитель выпить? Надо с ним поговорить.

— Здравствуй, Якоб, — за стол к птичнику подсели двое иноземцев. Один по выговору вроде как с северных берегов, а второй, судя по изогнутой сабле, мог оказаться хоть венгром, хоть татарином.

— Здравствуйте, гости столицы, — нейтрально ответил Якоб.

— Я смотрю, ты у императора ведаешь редкими птицами? — начал разговор остзеец.

— Где это на мне написано? — недовольно спросил Якоб.

— У тебя на плечах вамс из сукна, что выдают дворцовым слугам, а на туфлях пятна птичьего помета. По лицу видно, что ты человек солидный и не какими-то курицами занимаешься.

— Это да. И что вам от меня надо?

— Мы приехали издалека. Скоро уже обратно пора. Как вернемся, спросят нас дети и соседи, какие нынче в Вене диковины? А нам и ответить пока нечего. Не пускают нас во дворец. По справедливости мы бы и рады послушать, что молва говорит, раз уж нам дома на слово поверят. Да только было бы кого послушать.

— Вон оно что. Я уж было заподозрил, что вы какую птичку украсть хотите.

— Это ты зря. Ты же нас тогда узнаешь, если у себя в хозяйстве увидишь. Тревогу поднимешь. Поэтому мы тут уже доброго вина заказали, а ты нам про диковинных птиц расскажи.

Трактирщик поставил на стол глиняный кувшин и три чистых кружки. Подбежала девушка, поставила огромное блюдо со свиными ребрышками.

— Как вы основательно к делу подходите, — сказал Якоб, — Грех отказать.

— Прозит! — поднял кружку Вольф.

— Прозит! — повторили остальные.

Якоб начал рассказывать в том порядке, как обходит подопечных. Певчие птички, страусы, павлины. Ласка и Вольф внимательно слушали, но ни одна птица пока не подходила. Чтобы и большая, и красивая, и певчая.

— Потом попугаи, — продолжил Якоб, — Из Западной Индии привозят птиц, которые могут говорить человеческим языком.

— Каким из них?

— Да любым. Они просто повторяют. Как ученые вороны или скворцы. Только у попугаев получается лучше, и они красивые, яркие. С говорящей вороной только на ярмарках выступать, а попугай — птица редкая, заморская. Как скажет «Слава Иисусу Христу», так прямо перекреститься хочется.

— Прямо так и скажет?

— Вот те крест! Император у нас добрый католик. Столп веры. Повелел, чтобы ко всем говорящим птицам приходил монах, читал Библию. А то были случаи…

— Какие случаи?

— Птицы же заморские. Дикие. Пока их поймают, они уже наслушаются. Пока везут через океан, все морские богохульства трехэтажные выучат. Беда с этими попугаями. Вот и приходится переучивать.

— И как? Помогает?

— Обычно да. Но есть один вредный птиц, его аж в отдельную башню выселили. Все птицы как птицы, слушают и повторяют. Этот же в Писании сомневаться начинает и с монахами спорить, вопросы умные задавать. Потом еще ругается по-испански, как матрос какой. Песни поет, стихи читает. Других птиц бранным словам учит. Он же огроменный, больше индюка, авторитетом давит, а они и слушаются.