Сабля, птица и девица

17. Глава. Финал скачек

Утром по возвращении, Ласка сразу же навестил Элефанта. Сказал, что все в силе. На прощание достал из-за пазухи чистый платок и обтер коню морду.

— Чтобы было что кобыле объяснить. А то передумает по пути.

В конюшне для течных лошадей, которая находилась на противоположной стороне, лошади понюхали платок и разделились на две группы: «Хочу, и может быть, даже не лопну» и «Лопну, но все равно хочу». В первой оказалась всего одна лошадь. Крупная, толстая и не раз рожавшая. Ласка пообещал ей незабываемые впечатления, сказал, что придет вечером, и вышел.

Вечером Амелия отправила голубя к Колетт с сообщением, чтобы встречала через два дня в Реймсе. Друзья отправились на дело. Вошли внутрь стены королевской конюшни в светлое время, смешавшись с работниками. Спрятались до темноты на сеновале. Дождались, пока сторожа выпустят собак.

Вольф вышел первым. Ласка вылез на крышу и прислушался. Сторожевые собаки не брешут от нечего делать. Они просто занимаются своими собачьими делами. Многие просто лежат и дремлют, другие бегают и метят заборы. Вор может не увидеть и не услышать, где сейчас собака, а она внезапно вылезет из-под крыльца и молча уставится на него большими черными глазами. Вор сделает шаг, и пес негромко рыкнет. Придется вору стоять столбом до утренней стражи. Или можно встретить другую собаку, которая чуть что подозрительное, залает. Тогда вокруг вора соберется вся стая. Можно встретить и третью, которая молча прыгнет, целясь в горло.

Ласка не разбирался в сторожевых собаках. Он сидел и слушал. Где-то лай. Легкое тяф-тяф и все. Где-то короткое «рррр» и чуть более громкое «рррр» в ответ. Где-то поскуливание, прямо как щенячье.

— Эй! — позвал Вольф снизу.

— Что?

— Готово. Собаки попрятались и не выйдут. Давай.

Человек с кобылой спокойно прошли лошадиный городок от края до края. Толстушка чего-то ощутимо боялась и шарахалась от каждой тени.

На подходе к Элефанту Ласка оставил Толстушку и заглянул внутрь. Элефант не спал и жадно втягивал воздух ноздрями.

Вдвоем с Вольфом не без усилий сняли брусья.

— Французы вшестером их таскали, — сказал Элефант.

Верхний брус на «раз-два-три» переложили еще выше.

— Все. Теперь я приведу кобылу и поставлю здесь, — сказал Ласка, — Ты только не торопись. И на спину ей не опирайся. На этот брус обопрись, Христом-богом молю, спину Толстушке не сломай.

— Игого!

— Тише!

— Я побежал? — спросил Вольф.

— Беги.

Толстушка ловко залезла в стойло, и Элефант, уже потерявший самообладание, тут же ей овладел, не забыв, впрочем, опереться на брус. Ласка вытер пот со лба. Вроде все хорошо.

Лошади расцепились. Толстушка, покачиваясь, вышла из конюшни.

— Еще есть? — спросил Элефант.

— В мире за воротами все есть. Подожди, пока я перелезу забор и тебя позову, выйди на волю и громко заржи. Как люди тебя увидят, беги по моему следу.

— Давай быстрее, а то усну тут.

Ласка как мог быстро пробежал до стены. Вольф уже сидел наверху и спустил лестницу. Встав на стену, Ласка свистнул что есть силы.

Элефант выбежал из своего домика и громко заржал. Эхо отразилось от небесного свода, месяц чудом не свалился, а пара звезд оторвалась и полетела к земле. Огромному жеребцу ответило все население конского городка.

По тревоге вскочили и дремавшая ночная смена стражников, и спавшая дневная. Выбежали ночные обходчики, дежурные кормушечники и навозники. Проснулись берейторы и конюхи, жившие в домах неподалеку.

Убедившись, что его видят достаточно людей, Элефант неспешно проскакал по двору конюшни, а потом, набирая ход, разогнался в темноту и легко перепрыгнул через стену высотой в десять локтей.

— Лови его! — раздалось сзади, но без особого энтузиазма.

Мало кто из ночного персонала представлял, как вообще можно поймать взрослого дестрие, если конь сам не хочет быть пойманным.

Ласка подбежал к Элефанту, вцепился в гриву и запрыгнул на широкую спину коня.

— Готов. Погнали!

Жеребец пошел ходкой рысью. По пути чуть ли не час шлепали по мелкому ручью, чтобы собаки не напали на след.

Ночью особо не разгонишься, поэтому примерно в трех часах пути от конюшен Ласку и Элефанта в лесу ждали Вольф и Амелия. Немного поспать, перекусить на дорожку, и на рассвете в путь по проселочной дороге. На утро Амелия наколдовала туман. Не то сама наколдовала, не то выпустила из горшка туман, который заранее наколдовала Колетт. Второй горшок с туманом она приоткрыла и привязала к своему седлу.

Элефант бежал за тремя всадниками сам по себе. Живя в заточении, он не привык много бегать, а тем более, бегать с всадником или грузом. Может быть, легкий парнишка ему бы и не показался заметным отягощением, но и всаднику тоже не в радость день быстрой скачки без седла.

Шея у коня все-таки болела. Ворочая головой, Элефант издавал звуки как от боли и даже попыхивал огнем и дымом. Ласка даже подумал, не зря ли забрали больного коня, и примет ли его император. Потом решил, что для заполнения места под табличкой и такой конь сойдет. Он все-таки большой и красивый.

Переночевали в том самом сарае. Подъели купленные в окрестностях и спрятанные в углу припасы. Элефант жрал за троих. Верховые лошади его боялись и жались к стенкам. Ласка еле уговорил маленький табун вести себя прилично.

Ночь Амелия опять провела в объятьях Вольфа. На рассвете пустились в путь.

Еще день торопливой скачки. Лошади устали, даже Элефант. Вот и Реймс, наверное. Силуэт собора на горизонте. Не доезжая немного до города, встретили Колетт в сопровождении двух всадников. С виду вроде цыгане, смуглые и чернявые. Но имена французские, Пьер и Мишель. Сидят на конях уверенно, одеты небрежно, оружия на виду нет.

Кавалькада в сумерках свернула в пригородные поля и вскоре подъехала к ферме, стоявшей обособленно, а не в деревне.

У коновязи дремали две крестьянские лошадки. В конюшне стояли два скромных мула. Элефант с ними чуть не подрался, и Ласка снова всех успокоил. Без особого труда. Элефант устал с дороги и больше хотел есть, чем доминировать. Мулы же ни на какое лидерство не претендовали.

— Надо же! — сказала Колетт, которая подслушивала, стоя в дверях, — Немногие действительно говорят по-лошадиному. У короля после Павии как бы не последний такой остался.

Ласка скромно пожал плечами. Элефант переступил ногами и лениво пыхнул огнем и дымом.

— Черт побери! — сказала Колетт, — Вы говорили, что это черный дестрие.

— Ну да. Разве это не рыцарский боевой конь? По всем статям без изъяна.

— Это хороший конь, но… Ты вообще представляешь, кто это?

— Жеребенок от коня Бури-Богатыря, если это кого-то волнует.

— Так говоришь, как будто для тебя все равно, что этот конь, что любой другой.

— Просто его оказалось легче увести. Император, думаю, примет. В конце концов, если ему нужен именно дестрие по обеим линиям, то король Франциск вряд ли откажет обменять одного из коней, каких у него много на коня, который у него был только один.

— И ты его так просто отдашь?

— Мне чужого не надо.

— Черт! Черт! Черт! Если бы я знала! И эти дурацкие голуби не могут понять, что важно, а что не очень!

Колетт почему-то распереживалась на ровном месте.

— Идем, перекусим и решим насчет завтра, — сказала она.

Выйдя во двор, Ласка встретил двоих монахов. Нет, двух странных людей, одетых в балахоны, похожие на сутаны. Почему не монахи и не сутаны? Потому что у обоих пояса с оружием.

Первый из них выглядел почти как святой Христофор с икон. Ласка случайно знал, что был такой святой, которого пишут с песьей головой. Еще ходили слухи, что где-то далеко от Святой Руси живут разные необычные люди, в том числе, псоглавцы. Но где конкретно, никто не знал, а на ярмарку в Москву такие не приезжали.

Псоглавец брил лицо, пытаясь быть похожим на обычного бородача. Получалось неважно, но может и прокатывало, если как следует скрыть голову под монашеским капюшоном. Серовато-розовая кожа на лбу, на носу и вокруг глаз. Черная прямая шерсть на голове, такие же брови, такая же борода. Только кончик носа темнее, ноздри на вид собачьи, носогубной складки нет, а челюсти вытянутые. И зубы совсем не человеческие.

Второй человек в сутане был абсолютно лысым. Ни волосинки на голове, даже нет бровей и ресниц. Ушных раковин нет. Глаза — оранжевые с вертикальными зрачками, как у змеи.

Руки оба держали на виду. У псоглавца поросшие шерстью и с длинными желтыми ногтями. У змееглазого — нормальные человеческие. И довольно чистые, не крестьянина руки и не ремесленника.

У первого на поясе висел длинный нож, по форме похожий на европейский поварской. У второго — широкий изогнутый клинок. Если это такая сабля, то точно не османская или татарская, и тем более, не венгерская. Из ножен торчала рукоять, похожая на рукоять ножа. Наверное, это какое-то местное простолюдинское оружие, которое рыцари и стражники считают не оружием, а инструментом и разрешают носить без ограничений.

— Познакомьтесь. Жорж, Серп. Laska, — сказала Колетт.

Прозвище хорошо тем, что его можно назвать иностранцам как имя, а можно перевести, чтобы намекнуть, за что могут дать такое прозвание. Значит, Вольф поосторожничал и не перевел.

Сейчас бы самое время зайти в дом и поесть, но что-то не так. Амелия стоит на крыльце у двери. Цыгане Пьер и Мишель на ступеньках, а Вольф рядом с крыльцом.

— Нутром чую, это ловушка, — сказал Вольф.

— Да ну? — ехидно усомнилась Колетт.

— Да. Только не пойму, зачем тебе рыцарский конь из королевской конюшни. Отродясь не слышал, чтобы ведьмы воровали коней.

Колетт поморщилась.

— Я не знала, что вы украдете именно этого. Но полагаю, что дальше справлюсь без вас.

— А если бы мы пригнали обычного? — спросил Ласка.

— То я бы ограничилась тем, что вырезала бы сердце этой скотине, а коня бы отдала цыганам, — Колетт сердито посмотрела на Вольфа.

— По кой черт тебе мое сердце? — удивленно спросил Вольф.

— По кой черт ты изменил мне с ней! Она должна была понести от красавчика.

— Я не собирался, но она сварила какую-то колдовскую мазь, — смутился Вольф.

— Это не я и не для тебя! — возмутилась Амелия с крыльца, — Но Ласка ее даже не потрогал, а ты пригрозил меня убить, если мазь колдовская.

— Я как чувствовал, что к ней прикасаться не стоит, — сказал Ласка.

— Да уж, — ответила Колетт, — Редко встретишь мужчину, который держит слово даже перед лицом таких соблазнов.

— Что-то я не помню, чтобы ты сопротивлялась, — сказал Вольф Амелии.

— Я сначала испугалась, что вы из-за колдовства меня побьете или бросите. Мне еще перед госпожой отвечать. А потом мазь в обе стороны одинаково работает.

— Вот дура, — хором сказали Ласка, Вольф и Колетт.

— И что теперь? — Ласка прервал молчание и положил руку на рукоять сабли, — Как хотите, но я ни друга, ни коня не отдам. Сейчас свистну и только нас и видели.

— Кони расседланы, вещи на полу, — сказал псоглавец, — Местности не знаешь.

— Шшшш! — сказал змееглазый и высунул раздвоенный язык.

— Момент! — Колетт прошла в конюшню.

Вольф положил руку на рукоять корда и повернулся к двоим чудищам в сутанах. Цыгане за время переговоров успели сходить в дом и теперь вернулись, держа в руках натянутые арбалеты. Амелия, глядя на цыган, что-то шептала, еле шевеля губами.