Во времена Нефертити

Выдающейся по исполнению следует признать группу львов и львиц в охотничьей сцене на крышке ларца. Художник проявил большую смелость в размещении зверей и передаче движения. Три крупных льва и львенок уже убиты, в лапу одного из них впилась собака. Вверху изображения показана пытающаяся спастись львица, но ее высунувшийся язык и вонзившиеся в тело стрелы говорят о смертельном ранении. Ниже, навстречу колеснице царя, идет свирепо рычащий зверь, тут же убегает львица. Выразительна львица, изображенная внизу: раненая, она еще собирает силы, чтобы подняться и встретить охотников. Необычные повороты тел, различное поведение раненых животных, предсмертная агония слабеющей львицы — все это говорит о мастерстве талантливого художника. Можно смело сказать, что львиная охота Тутанхамона предвосхитила знаменитые сцены охоты на рельефах ассирийских дворцов.

Автор росписей ларца был замечательным колористом. Вся сцена львиной охоты построена в основном на золотисто-коричневой гамме. На светло-желтом фоне отчетливо выделяются кирпично-рыжие, двух разных оттенков, кони фараона. На песочно-желтых телах львов красными штрихами отмечены волосы грив, красными мазками — тени. Гривы и хвосты лошадей даны черными штрихами по желтому фону. Мастер находит четкие контуры: он обводит фигуры львов то черным, то красным цветом, что придает им особую выразительность; так же умело размещает он черные пятна кончиков львиных хвостов, заполняя ими незанятые места.

Выдающимся образцом художественного ремесла следует признать кресло фараона. Сделанное из дерева, оно покрыто листовым золотом, а сиденье инкрустировано квадратными вставками из синего и голубого фаянса, золота и алебастра. Декор имеет символическое значение: ручки кресла сделаны в виде священных кобр, охраняющих крыльями имя Тутанхамона. Ножкам придана форма передних и задних львиных лап, у ручек спереди видны головы львов, и таким образом кресло как бы несут на себе два льва.

Иной характер имеет сцена на передней стороне спинки: на резном стуле с мягкой подушкой сидит Тутанхамон; перед ним с небольшой изящной вазочкой в руке стоит Анхесенамон и умащает его плечо. Над молодыми супругами сияет Атон, протягивая символы жизни, которые, как обычно, держат его лучи-руки.

Тутанхамон и Анхесенпаатон. Изображение на спинке золотого трона из гробницы Тутанхамона

Перед нами выдающееся произведение скульпторов и ювелиров. Блестящие синие парики царя и царицы сделаны из фаянса, тела — из красного стекла, одежды — серебряные; сложные диадемы и ожерелья инкрустированы фаянсом, стеклом, сердоликом, прозрачным кварцем, наложенным на цветные пасты. Все это прекрасно выделяется на золотом фоне спинки. Золотой пояс царицы подчеркнут ее серебряной одеждой. Работа поражает необычайной тонкостью и большим вкусом. Наверху группу обрамляет фриз из кобр, по сторонам — сложные цветочные колонны.

Кажется, словно все это создано в Ахетатоне — так близка к его памятникам сцена с диском Атона, ее композиция, свободные позы фигур, легкие складки одеяний, развевающиеся ленты.

Сильная струя искусства Ахетатона заметна и на других предметах. Вот сосуд для благовоний в виде полной жизни грациозной фигурки лежащей козочки. Вот крышка алебастрового сосуда в виде гнезда, в котором среди яиц сидит вылупившийся утенок с открытым клювом и поднятыми крылышками… Яйца сделаны из алебастра, утенок из черного дерева, а его язычок окрашен красной краской. Сразу вспоминаются слова гимна Атону:

Птенец в яйце говорит еще в скорлупе,
Ты даешь ему воздух внутри ее, чтобы ожить…

Группа на спинке трона — не единственное в гробнице Тутанхамона изображение его с женой. На других предметах также встречаются сцены из семейного быта фараона. Мы видим юную пару во дворце, в беседке, на берегу пруда. Несмотря на различную обстановку, постоянно подчеркивается их взаимная любовь.

Они всегда вместе, стараются сделать друг другу что-нибудь приятное — подарить букет цветов или умастить благовонием. Иногда царица играет перед мужем на систре. Прелестна сценка на берегу пруда, воспроизведенная в двух вариантах — на золотом наосе и костяном ларце. Тутанхамон сидит на складном стуле около зарослей папируса и стреляет из лука в диких уток. У его ног, на подушке — Анхесенамон; протягивая мужу стрелу, она указывает на какую-то птицу. У стула фараона ручной львенок. Вариант на костяном ларце дает более развернутую композицию: здесь видим слугу, несущего царю добычу, и пруд с рыбами, над которым летят утки. Позы Тутанхамона и Анхесенамон свободны и непринужденны.

Почти все эти композиции имеют прототипы на памятниках Ахетатона. Так, поза Тутанхамона в сцене, украшающей спинку парадного кресла, повторяет позу Эхнатона на фрагменте маленького рельефа, который хранится в Берлинском музее. Фигура Анхесенамон, наливающей мужу вино в чашу на рельефе золотого наоса, очень близка к фигуре Нефертити в подобной сцене на рельефе в гробнице начальника гарема Мерира. При взгляде на юную царицу, сидящую на подушке, в сценах охоты у пруда, сразу же вспоминается стенная роспись из дворца в Ахетатоне, где так же сидят Нефертити и две ее дочери; положение рук Анхесенамон воспроизводит жест Нефертити в сцене выезда фараона в гробнице Панехси. Наконец, сходны группы Тутанхамона и Анхесенамон в саду (крышка костяного ларца) и Сменхкары и Меритатон на рельефе Берлинского музея.

Выезд фараона. Рельеф из гробницы Панехси в Ахетатоне

Образ Анхесенамон сохранился в гробнице ее мужа и на ряде других памятников, но уже в ином облике — не царицы, а богини. Так, по углам каменного саркофага, как полагалось по доахетатоновской традиции, изваяны четыре богини, своими крыльями как бы защищающие саркофаг. Сравнение лиц этих богинь и Анхесенамон на некоторых предметах, например на крышке костяного ларца, показывает большое сходство, и нет сомнения, что именно ее черты повторены в лицах богинь. Это вполне понятно: на обломках саркофага, найденных в царской гробнице в Ахетатоне, по углам были фигуры Нефертити — древним богиням там, конечно, не было места. Так что в гробнице Тутанхамона мы видим сочетание ахетатоновских и более ранних традиций.

Мы узнаем лицо Анхесенамон и при внимательном рассмотрении других изображений богинь — на рельефах четвертого балдахина над саркофагом Тутанхамона (балдахинов, как читатель, наверное, помнит, было именно четыре), на футляре с канопами и на четырех статуэтках, стоявших по его сторонам. Особенно стоит обратить внимание на статуэтки — уникальные произведения, созданные в художественных нормах искусства Ахетатона. Все в них необычно для традиционной иконографии богинь — и позы с распростертыми руками и повернутыми головками, и правдиво переданные формы юных грациозных фигур, просвечивающие сквозь легкие прозрачные одежды. Кажется даже, что они сделаны руками мастеров Ахетатона. Очень интересны лица богинь: они близки к гипсовой отливке из мастерской Тутмоса, которая определена как портрет Анхесенамон. Перед нами тот же овал суживающегося книзу лица, та же прямая линия от подбородка к шее, тот же характерный рот с пухлыми губами, так напоминающий рот царицы Тии. Только отливка Тутмоса запечатлела, естественно, еще лицо девочки. На памятниках же гробницы Тутанхамона мы видим царицу позже и в разные моменты ее жизни — счастливой женой и преждевременно потерявшей мужа вдовой. В этой связи важна одна деталь: на саркофаге Тутанхамона лежали веночки из засохших цветов — возможно, последние дары Анхесенамон мужу.

Невольно приходят на память строки трагического плача Исиды по умершему Осирису, — плача, который составлял неизменную часть погребального египетского обряда:

Сливается небо с землею, тень на земле сегодня,
Сердце мое пылает от долгой разлуки с тобою…
О брат мой, о владыка, отошедший в край безмолвия,
Вернись же к нам в прежнем облике твоем!
Руки мои простерты приветствовать тебя!
Руки мои подняты, чтоб защищать тебя!
Сливается небо с землею,
Тень на земле сегодня,
Упало небо на землю,
О приди ко мне!

Влияние Ахетатона имело очень большое значение для всего последующего развития египетского искусства. Дальнейшую разработку получили большие сюжетные композиции. Вместо прежних символических изображений фараона, убивающего врагов перед Амоном, стены и пилоны храмов конца XIII–XII веков до н. э. покрываются картинами битв, лагерных стоянок, торжественных возвращений победоносного египетского войска из походов. Явно усиливается роль пейзажа, которого до Ахетатона вообще не знал официальный рельеф. Теперь же мы видим то сирийские крепости, окруженные хвойными лесами, то нубийские селения, то опустошенный завоевателями заброшенный город с разрушенными стенами, покосившимися воротами, с безжалостно вырубленными вокруг деревьями. Как и в Ахетатоне, художников интересуют индивидуальные образы людей, передача движения, массовые сцены, интересные отдельные эпизоды. Те же черты характерны и для изображений царских охот, очень близких к росписям ларца Тутанхамона.

Все это было вполне закономерно. Борьба внутри правящей верхушки продолжалась. В этой борьбе фараоны, как и раньше, использовали идеологические средства, в частности выдвигая в противовес Амону другие культы, то северных божеств, то даже азиатских. Естественно, что искусство было в их руках действенным оружием. И не случайно получили дальнейшее развитие созданные в Ахетатоне светские образы царя и царицы.

Хотя переворот Эхнатона потерпел неудачу, он глубоко отразился в развитии идеологии, хотя жречество в дальнейшем яростно преследовало всякие проявления скептицизма. Но полностью заглушить критическое отношение к своим учениям жрецы не смогли, как это показывает одно из дошедших до нас «Поучений»: «…Мудрые писцы… достигли того, что их имена пребывают вовеки, [хотя] они ушли, закончив свои жизни. А ведь они не делали себе пирамид… Книги поучения стали их пирамидами… Их жрецы ушли, их плиты покрылись прахом, их молельни забыты… Но их имена произносятся из-за писаний, которые они сотворили, ибо они были прекрасны, и память того, кто их создал, пребывает вовеки. Полезнее книга, чем надгробие… Полезнее свиток, чем молельня… Они ушли, и имя их было бы забыто, но писания заставляют их помнить».

Мысль, звучащая в этом тексте, весьма смела для того времени. Автор отрицает необходимость и пышной гробницы, и заупокойного культа, и даже жрецов этого культа; для памяти о человеке важно другое — его творения.

Думается, что и о творчестве мастеров Ахетатона лучше всего можно сказать словами этого поучения — они тоже «ушли, закончив свои жизни», но память о них осталась, потому что творения их были прекрасны.

Мифы Древнего Египта