Большая игра на Балтике 1500 – 1917 гг

2. Сближение с Англией

Торговый договор 1734 года между Англией и Россией был заключен сроком на 15 лет с возможностью дальнейшей пролонгации. Английские купцы просто хлынули в Россию. Уже через три года в Петербурге насчитывалось 43 британских торговых дома. Но изначально англичане сделали упор на транзитную торговлю и рассматривали град Петра как перевалочную базу. Например, в 1740 году в Петербург было ввезено товаров, предназначавшихся для Персии, на сумму в 239 255 рублей, а через Россию было вывезено персидского шелка на почти 84 тысячи рублей.

«Благодаря своему могуществу на море, своему положению и приемам ее изощренной торговой политики, — пишет в своем труде 'Курс политической экономии, или Изложение начал, обусловливающих народное благоденствие» Андрей Карлович Шторх, — Англия сумела захватить посредничество между Россией и южноевропейскими государствами. Но она придерживалась в этом принципа производить главным образом лишь экспорт русских продуктов в эти страны, предоставляя привоз неанглийских товаров купцам Голландии, Любека, Ростока и других народов. Этот ловкий прием привел к тому, что вывоз важнейших

русских товаров почти целиком достался англичанам'. Они отправляли русские товары не только в европейские государства, но тайно и в их колонии, в особенности в испанскую Америку, куда привоз товаров иностранцам был закрыт. Шторх указывает и на то, что ряд предметов русского экспорта составлял их исключительную монополию — не только ревень, который продавался в Голландии и Гамбурге через находившегося в Петербурге английского резидента, но и такие запрещенные к вывозу товары, как нитки и пряжа, селитра, пушки, снаряды. Ко всему этому присоединилось еще и то, что купцы Южной Европы с заказами на русские товары обращались лишь к английским фирмам, находившимся в России, игнорируя своих земляков. В результате англичане очутились в выгодном положении народа, доставлявшего всем другим русские товары и ни от кого их не получавшего. Как писал Иосиф Михайлович Кулишер в «Очерках о русской торговле»: «Отсюда и получался столь выгодный для России баланс в торговле с Англией. Он был бы, вероятно, еще выгоднее для России, если бы каждая из стран, производивших значительный товарообмен с Россией, непосредственно запасалась русскими продуктами. Но такая перемена требовала бы наличности торгового флота в этих странах, а на это надеяться нельзя было. Неудивительно, что поощрение англичан, предоставление им особых льгот стало основой русской торговой политики».

Английская набережная, Санкт-Петербург. В XVIII веке называлась Береговая нижняя набережная. Примерно с 1730-х годов именно здесь начали селиться английские купцы.

Шторх, словно объясняя вышесказанное, в своем труде «Историко-статистическая картина Российской империи в конце XVIII века» поясняет: «Сей в купечестве сильный народ успел крепко обосновать свою коммерческую деятельность в России, вникнуть в нее. Обычай продавать русским в кредит, а, с другой стороны, при закупке у них товаров давать им задатки приводил, как сообщают французские коммерсанты, производившие операции в Петербурге, к тому, что две трети русской торговли и почти все комиссионные операции, совершаемые по поручениям из южных стран, попали в их руки. Ибо этот образ действия требовал значительного капитала и опыта, которым обладали только англичане».

В середине 1740-х транзит персидских товаров через Россию был англичанам перекрыт, поскольку они начали поставлять туда запрещенные для провоза товары: олово, медь и т. п. — и, кроме того, стали помогать персидскому шаху строить флот на Каспии.

В 1741 году началась новая война России и Швеции.

В нашей литературе [21] повод к войне описывается следующим образом: шведский посол Нолькен при поддержке французского представителя при российском дворе Шетарди, пользуясь смертью Анны Иоанновны и внутренней нестабильностью государства (началась эпоха дворцовых переворотов), решил начать войну, чтобы вернуть отторгнутые у Швеции Петром I территории Карелии и Прибалтики. При этом претендентка на российский трон Елизавета Петровна была не только в курсе этих планов, но и чуть ли не просила помощи в своем возведении на трон у шведа и француза в обмен на территориальные компенсации.

Основан такой подход на мемуарах французского посланника Шетарди, переведенных и неоднократно изданных в России [22].

Если же почитать шведское изложение событий [23] — там все не так однозначно. В 1730−1740-е годы в Швеции шла борьба между «партией шляп» и «партией колпаков». Первая была ориентирована на Францию, вторая — на Россию.

Швеция этого периода была нищей страной и буквально зависела от субсидий Франции и России. И весь вопрос был в том, у кого эти деньги брать. Вообще, вопрос субсидий детально исследуется в книге Сванте Норхема «Наемники-шведы: французские субсидии Швеции в период 1631–1796 гг.» [24].

Краткое изложение выглядит так. В то время королем Швеции был Фредерик I Вирттельсбах, главой королевского совета был Арвид Горн. Еще в 1735 году Франция предлагала Швеции повышенные субсидии (тогда выплаты Швеции составляли всего 14 миллионов ливров, что считалось шведами совершенно недостаточным), если шведы будут держать более многочисленную армию. То есть сначала шведы увеличивают армию, а потом французы платят субсидии. Фредерик и Горн отказались от такого предложения, сообщив, что хотят сначала получить деньги, а потом уже увеличивать армию. Горн на обсуждении вопроса прямо сказал: «Каждый может убедиться, что Франция, впрочем как и любая другая сильная держава, дает деньги не из невинной любви к Швеции, а преследуя свои интересы».

Тем не менее обсуждения продолжились между французским послом Сен-Северином и лидером «партии шляп» Карлом Юлленборгом. В результате в 1739 году в Париж был послан Карл Густав Тессин (Tessin) для переговоров с кардиналом Флери. Флери, встретившись с посланником, отметил, что Франция, безусловно, заинтересована в том, чтобы сильная шведская армия на российской границе держала Россию в известном напряжении, но тут только что (20 октября 1740 года) умер австрийский император Карл VI, и французы, в обход Прагматической санкции, согласно которой трон передавался дочери покойного Марии-Терезии, хотели бы видеть во главе Священной Римской империи баварского курфюрста Карла-Альбрехта. С учетом того, что часть земель Швеции (шведская Померания) входила в состав Священной Римской империи, французы готовы выделить Швеции повышенные субсидии, чтобы шведы голосовали «как надо», и в случае войны поддержали бы «французскую партию». Тессин же, как представитель «партии шляп», настаивал на угрозе России, чтобы Швеция «встала с колен».

Таким образом, стороны обменялись мнениями, при этом французы думали, что выделяют субсидии для шведской поддержки в Германии, тогда как Стокгольм был уверен, что деньги ему дают на борьбу с Россией. И уже к началу 1741 года на шведско-русской границе были сосредоточены 10–12 тысяч штыков.

А в феврале 1741 года, в ночь с 25-го на 26-е, на выходе из русского посольства депутаты от «партии шляп» во главе с полковником Лагеркранцем поймали какого-то человека, прямо-таки набитого деньгами. Им оказался не кто иной, как государственный канцлер Густав Йохан Гилленштерна (Юлленштерна). «Шляпы» отволокли его в ближайший дом, судя по всему, несколько раз дали по зубам, и Гилленштерна признался, что отнес русскому послу Михаилу Бестужеву-Рюмину несколько секретных государственных бумаг в обмен на золото.

Срочно была создана комиссия для расследования «русской угрозы», которая с удивлением выяснила, что русские чуть ли не на корню, ну или оптом, купили почти все шведское правительство — 25 человек из «партии колпаков» в той или иной степени сотрудничали с русскими в обмен на хорошие выплаты. Так, шведский клерк в Або Архенгольц писал в Финляндии «прелестные письма», прямо призывая финских партизан нападать на шведских солдат. Переводчик шведского посольства Матезиус за не особо большие деньги (50 рублей в год) присылал Бестужеву-Рюмину копии всех переговоров шведского секретаря по иностранным делам с иностранными послами и т. д.

Фредерик, узнав об этом, рвал и метал. Вместо уволенных 25 дворян он ввел в королевский совет своей властью 25 крестьян, сказав, что «простые сердца не склонны к предательству».

Из декларации о войне шведского риксдага (июль 1740 года): «Поведение российского двора в последние годы было настолько недружественным, что в стране чуть не началась война всех против всех. Мы вынуждены объявить войну, дабы спасти свое королевство, честь и репутацию и в будущем со шпагой в руках отстаивать свою независимость от нашего большого соседа».

Отдельно было отмечено, что война объявляется «нынешнему русскому царю и русскому двору», а не русскому народу. Наверное, этим самым шведы надеялись привлечь заговорщиков, которые планировали возвести на трон Елизавету Петровну, на свою сторону.

Для французов, рассчитывавших на поддержку шведов в Германии, произошедшее стало небольшим шоком. Тем не менее, чтобы сделать хорошую мину при плохой игре, отметили, что война была вызвана отстаиванием «чести и независимости шведского королевства» и поддержанием «баланса сил в Скандинавии». Французы увеличили субсидии на 1,5 миллиона риксдалеров (до 43 миллионов ливров в общей сложности), утешая себя мыслью, что даже в таком финале есть что-то хорошее: Россия, связанная войной со Швецией, не сможет прислать на помощь союзной Австрии свои войска. Однако французы молили шведов держать информацию о дополнительных субсидиях в секрете.

Отдельно стоит упомянуть и положение в Финляндии. В ходе тайной королевской ассамблеи среди депутатов от «партии шляп» было упомянуто, что «у финнов часто попадаются 'гнилые яблоки» (rotagg — выродки), то есть сепаратисты. Сторонники независимой Финляндии вполне могут объединиться с русскими и ударить в спину шведским войскам. Нет, конечно, некоторые депутаты от Финляндии поддержали партию войны, но большинство выступили резко «против». И одним из первых предложений было запретить финский язык на всей территории шведского королевства, поскольку это язык сепаратистов.

Не стоит забывать и еще об одной причине войны. Вызвана была эта война не только антироссийски настроенной «партией шляп», не только интригами русских дипломатов, но и природной аномалией — «великим морозом» (Great Frost) 1740 года. От него пострадали множество стран, в том числе и Швеция, где был неурожай.

Ян Гриффер-младший. Темза во время «великого мороза», 1739–740 гг. Холст, масло. 1740-е. Guildhall Art Gallery

Шведы обратились к Польше и России с просьбой продать им хлеба. Однако в Речи Посполитой в период с 1739 по 1742 годы были очень длинные зимы (продолжавшиеся чуть ли не с сентября по май), крестьянство сильно голодало, часто съедало даже посевные зерна, чтобы выжить, поэтому экспорт зерна из Польши сильно упал. В России же, в том числе и Прибалтике, случился неурожай, и на робкие обращения шведского правительства вспомнить о пунктах Ништадтского договора и разрешить беспошлинную отгрузку зерна Россия ничего не ответила. Тут самим не до жиру — быть бы живу. Как писали очевидцы: «Крестьяне Орловской губернии в совершенную скудость пришли. Дня по два, по три не едят. Покидают дома свои, ходят по миру и питаются травою да шишками ореховыми, смешав их с мякиною».