Из истории культуры древней Руси

Вполне возможно, что к этому времени сбылась мечта Даниила, и он вел посольские дела, связывал Переяславль с Владимиром. Во всяком случае в его летописи 1200–1205 гг. уделено очень большое внимание описанию различных посольских пересылок.

С наступлением мира в Киеве, когда Рюрик был насильственно пострижен в монахи, а Роман стал великим князем, Даниил покинул юг и снова оказался в Северо-Восточной Руси.

Однако он выступает здесь не как великокняжеский или владычный клеврет — он предстает перед нами с 1205 г. в качестве летописца-панегириста княжича Константина, литературная продукция которого лишь частично попала во владимирское летописание.

У Константина, старшего сына Всеволода, очевидно, рано наметились какие-то конфликты с властолюбивым отцом. В судьбе первенца большое участие принимала его мать — княгиня Мария Шварновна.

Здесь стоит вспомнить, что ее родная сестра, Елена Шварновна, была женой Ярослава Владимировича, адресата и покровителя Даниила Заточника. Предполагаемый конфликт Даниила со Всеволодом в 1192 г. в этих условиях мог лишь содействовать его сближению с Константином. Кроме того, сближению с Константином могли содействовать, во-первых, известная начитанность и книжность князя, а во-вторых, то, что озеро Лаче, где у Даниила могла быть какая-то собственность, оберегаемая от боярских рядовичей и тиунов, входило в состав ростовских княжеских владений Константина.

Описание первых самостоятельных шагов Константина Всеволодича сделано так, что на каждой странице напоминает нам «Слово Даниила Заточника», в частности темой милостыни, щедрости к бедным. Возможно, что социальное положение Даниила теперь определилось тем, что он вошел в ряды церковников, чего еще не было в момент написания «Слова». В своих гиперболических похвалах Константину он называет князя отцом «всем церковникам и нищим и печальным». Умолчание о чернецах может говорить о принадлежности Даниила в это время к белому духовенству, а не к монашеству. Связав свою судьбу с князем Константином, Даниил, очевидно, сопровождал его повсюду: в Новгород, в рязанский поход, в удельный Ростов, во Владимир. В условиях споров о престолонаследии задача летописца состояла в том, чтобы сгладить противоречия между отцом и сыном, а после смерти Всеволода — вражду Константина с братьями.

Лаврентьевская летопись сохранила фрагменты ростовской константиновской летописи, где Константин показан послушным сыном, а Всеволод — любящим заботливым отцом, отстаивающим старшинство своего старшего сына. Возможно, что эти статьи ретроспективны, что они написаны спустя несколько лет после самих событий и должны были изобразить эти события в сильно идеализированном виде. Так, битвы с братьями изображены здесь совершенно по-иному, чем в других летописях: «приходи Юрги князь с Ярославом к Ростову и умиришася с Костянтином» (1212 г.). Из этой обтекаемой фразы никак нельзя выявить, что зачинщиком войны был Константин, недовольный завещанием отца. Историк постарался завуалировать истинную роль своего патрона.

Возможно, что перу Даниила принадлежит и некролог Всеволода в Лаврентьевской летописи, написанный также в духе сглаживания всех шероховатостей реальной жизни. Здесь нет ни споров о судьбе столицы, ни отказа Константина приехать к отцу, ни схваток с братьями. В панегирическую характеристику Всеволода автор ввел излюбленный им социальный мотив, изобразив умершего князя чуть ли не борцом против боярства. Всеволод жил, по словам некролога, «подавая требующим милостыню, судя суд истинен и нелицемерен, не обинуяся лица сильных своих бояр, обидящих менших ироботящих сироты и насилье творящих…» Как устойчивы взгляды нашего автора! В 1184 г. он обличает мздоимца-митрополита, в 1192 г. апеллирует к князю против порабощения попавших в беду людей, в 1197 г. предостерегает себе подобных от лихоимства боярских слуг, в 1212 г. ставит в заслугу умершему князю то, что он не считался с мнением бояр, привыкших творить насилие и порабощать обедневших. В 1216 г. летописец похвалит другого покойника — епископа Пахомия — за то, что он «не бе бо хитая от чюжих долгов богатьства» и что он обличал грабителей и мздоимцев, будучи щедр к бедным.

Вершиной его творчества можно признать три предсмертных слова князя Константина (сохраненных Никоновской летописью и Татищевым), обрисовывающих облик идеального князя в его отношении к законам, боярству, подданным, к войне и миру. Даже если сам Константин, князь-историк, оставил какие-то рукописи, вроде поучения детям, то включение их в летопись, их окончательная обработка должны были быть делом Даниила. На этой стадии обрисовка идеального князя становилась уже полемическим выступлением, так как фигура умершего Константина неизбежно (и сознательно) противопоставлялась оставшимся братьям — Юрию и Ярославу Всеволодичам, далеким от идеального образа.

Сопоставление «Слова Даниила Заточника» с летописями позволило нам проследить литературную судьбу этого замечательного и своеобразного писателя на протяжении четырех десятков лет. Неопытным владычным отроком начинал он этот путь тогда, когда восходила звезда политического могущества Всеволода Большое Гнездо. Смелым полемистом, полным молодого задора, ушел он от гнева бояр, оставив в летописи блестящий след своего художества. При помощи умной, искрометной челобитной, где чужая мудрость была использована, как самоцветы при создании целостной вещи златокузнецом, Даниил вырвался из заточения и, очевидно, получил возможность широко использовать свои способности писателя, оратора, дипломата.

Владимир, Рязань, Новгород, Переяславль Русский, может быть Киев и Чернигов, и снова Владимир — вот перечень тех крупнейших русских городов, судьба которых заносилась им, быть может по личным впечатлениям, на страницы своих повествований. Вторая половина жизни Даниила прошла в старинном Ростове при дворе Константина Мудрого, которому Даниил отдал весь свой панегирический талант. Владелец огромной библиотеки, ученый, сам писавший «дела древних князей», собравший вокруг себя целый кружок ученых людей, Константин должен был вызывать искреннее восхищение такого начитанного и талантливого писателя, как Даниил Заточник.

К нашему сожалению, мы слишком мало знаем об этом интереснейшем учено-литературном кружке начала XIII в. Участие в нем Даниила Заточника на правах княжеского историографа вполне вероятно. Могли находиться в этом кружке и будущий автор «Слова о погибели земли Русской», и автор первого русского романа — «Повести о Петре и Февронии», герой которого князь Давид Муромский неоднократно попадал на страницы летописи Даниила (1185, 1186, 1207 гг.).

Можно только пожалеть, что пожар Владимира 1227 г. уничтожил двор князя Константина Всеволодича и построенный им в 1207 г. Михайловский монастырь («в нем же трудилися иноки русские и греки, учаще младенцев и погорели книги многие, собранные сим Константином Мудрым»)[249]. «Великого сожаления достойно, — добавляет В.Н. Татищев, — что сия преизящная библиотека сгорела, особливо его История и описание земель погибло…»

Тем драгоценнее для нас «Слово Даниила Заточника» и владимиро-ростовское летописание, позволяющее гипотетически восстановить облик одного из интереснейших русских писателей рубежа XII–XIII вв.