Из истории культуры древней Руси

Кто же автор «Слова о полку Игореве»?

Великая поэма, призывавшая русских людей к единению перед лицом надвигавшейся военной опасности, безымянна. Автор ее, пристыдивший князей, занятых мелкими распрями и забывавших о судьбах русской земли, не подписал свое смелое произведение. Он не поставил свое имя не из боязни мести с их стороны, не от желания скрыться в тени анонимности. Можно думать, что в конце лета 1185 г., когда половецкие ханы во главе с Кончаком вели свои войска на Переяславль и Киев, он, этот безымянный для нас поэт и мудрец, выступил открыто перед лицом всех князей, созванных в Киев по случаю грозной войны. Те князья, чьи владения находились далеко в глубине Руси, вдали от опасных степей, норовили вернуться в свои вотчины, покидали передний край обороны. И автор их остановил своим набатным «Словом». Во всей поэме мы видим как бы прямое обращение ко всем тем, кто был позван в Киев защищать «мать городов русских». Вся поэма полна намеков, мимолетных напоминаний о том, что этим людям в те дни было понятно с полуслова. Как жаль, что автор не подумал о потомках — сотни ученых на протяжении почти двух веков кропотливо разбирают каждую фразу, разгадывают значение его аллегорий, пытаются проникнуть в истинный смысл его намеков. Ведь точно так же и Пушкин писал своего «Онегина» в расчете на современников: он не раскрывал своих искрометных намеков, надеясь на их полную прозрачность для окружающих. А для нас теперь уже нужны комментаторы, раскрывающие смысл иносказаний, значение забытых имен и понятий.

Все исследователи сходятся на том, что «Слово о полку Игореве» предназначалось первоначально для устного исполнения или как сказ, или как песня-былина, может быть, под аккомпанемент гуслей. Музыковед-фольклорист Л.В. Кулаковский переложил «Слово» на музыку; это очень интересная работа.

Возможно, что в грозный 1185 год с этой песней и обратился автор к русским полководцам, укрепляя их дух и обличая тех, кто, подобно князю Давыду Смоленскому, пытался уклониться от общего дела.

Нет, не из страха перед сильными мира автор не упомянул своего имени, а потому, что он стоял перед ними и им в лицо направлял свои похвалы и свои упреки.

Он остался для нас анонимом оттого, что был слишком хорошо известен людям своего времени и не посчитал нужным подписывать свою поэму. Да это и не было принято тогда: лишь очень немногие средневековые произведения дошли до нас с именами их авторов.

Автор «Слова» покорил современников и потомков гармоничным сочетанием красоты и мудрости, благородства и смелости. Он нигде не поучает, он только рисует сотни картин и образов, воздействующих так, как задумано им. Превосходный лаконичный язык, переменчивый ритм, счастливо найденные созвучия… Чего стоит, например, изображение легкой кавалерии, мчащейся во весь карьер по сухому степному грунту: «С зарания во ПяТок По ТОПТаша Поганые Полки Половецкая…»

Словами здесь сказано, что в пятницу утром русичи победили полки нечестивых половцев, а звуками стихов передан торопливый топот стремительной конницы (рис. 34).

Рис. 34. Карта похода князя Игоря Святославича в 1185 г. Реконструкция Б.А. Рыбакова, основанная на указании «Слова», что битва с половцами произошла в бассейне «Днепра Словутича».

Поэт неразрывно слил дела человеческие с природой. Бездорожные степи, овраги, голубые реки, тихие заводи, холмы, дубравы, заросли камыша, неприступные горы и синее море — все помянуто здесь. Природа жива. Степные волки, испуганные лебеди, барсы, орлы, лисы, кречеты, зловещие вороны, легкие речные чайки… Природа принимает живейшее участие в судьбе людей: солнце, светило мира, гаснет среди дня, чтобы предостеречь неосмотрительного князя; спасительный туман вовремя окутывает Игоря, отважно убегающего из половецкого становища; дятлы стуком своим указывают путь, соловьиные песни предвещают конец ночной безопасности.

Но самым любимым образом, взятым из природы, является сокол. Быстрый, смелый, небывало зоркий сокол поднимается на такую подоблачную высоту, откуда ему открывается широчайший простор. Четырнадцать раз (и всегда к месту) использует автор образ сокола. Да и сам он оглядывает Русь и сопредельные страны с какой-то особой, недоступной обычным людям высоты, «яко сокол на ветрех ширяяся».

Примером широкого охвата многих земель с излюбленной им соколиной высоты может служить один из вариантов запева, когда автор как бы вслух размышляет о том, как лучше было бы начать песню о событиях в Руси и в Половецком поле. Ему нужно сказать о четырех событиях:

1. Половцы всеми племенами перекочевали на свои весенние кочевья близ пограничной реки Сулы. Сюда они пригнали табуны своих коней.

2. В Киев на пасхальной неделе, при звоне колоколов, вернулись с победой войска киевского князя Святослава, разбившие половецкий отряд.

3. В Новгороде-Северском князь Игорь Святославич протрубил поход против половцев и двинул свои полки.

4. В Путивле, на пути в половецкую степь, уже сформированы полки, долженствующие принять участие в походе северских дружин.

И все это в поэме намеков и иносказаний гениальный автор выразил всего лишь в четырех коротких строках:

Комони ржут за Сулою.Звенит слава в Киеве.Трубы трубят в НовеградеСтоят стяги в Путивле.

Поэт поднимался и над пространством, и над временем. Своих слушателей он тоже поднимал на эту высоту и как бы раскрывал перед ними карту Европы от Венеции до Великого Новгорода, от Германии до Половецкого поля, от Византии до Волги и Северного Кавказа. Как же это должно было поражать и привлекать средневековых людей, живших в пору узких обособленных феодальных мирков, когда действовала поговорка: «Что город, то норов, что деревня, то обычай!»

Обилие красочных образов, сочных характеристик, народных поговорок, символов не заслоняло в поэме ее главной патриотической идеи, ее задачи сплотить все силы Руси.

Недаром историки искусства нашли в старой русской архитектуре XII в. белокаменное подобие «Слова». Это Дмитровский собор во Владимире, весь покрытый резными узорами, сотнями фигур всадников, кентавров, львов, фантастических птиц, причудливой каменной листвой. Узорочья так много, что вся верхняя половина здания сплошь, как златотканым плащом, покрыта этими бесчисленными рельефами. Но это щедрое изобилие декора не заслоняет целого: стоит Вам отойти на расстояние, и перед Вами будет не сумма изукрашенных камней, а стройное, гармоничное до музыкальности целое.

Таково и «Слово о полку Игореве».

Не удивительно, что русские люди, жившие среди кровавых и бессмысленных княжеских раздоров и войн, сразу же полюбили великое «Слово о полку Игореве».

Во-первых, следует сказать, что как произведение злободневное, созданное по поводу реальной опасности определенного года, оно достигало своей непосредственной цели: князья, очевидно, признали необходимость единства, так как весь следующий, 1186 год, прошел спокойно, а в 1187 г. русские князья объединенными усилиями осуществили давно задуманный превентивный поход в степь.

Лет пять спустя после создания «Слова о полку Игореве» киевский летописец, оформляя записи о событиях 1184–1185 гг., явно подражал «Слову о полку Игореве», и там, где нужно было описать взятие Игоря в плен, он вложил (не очень удачно) в уста пленнику огромную покаянную речь в стихах:

…и се ныне вижю отместьеот господа бога моего:Где ныне возлюбленный мой брат?Где ныне брата моего сын?Где чадо рожения моего?..

Проникнутые церковной идеей покаяния грешника, расценивающего свои несчастья как месть господа бога, эта искусственная «речь» Игоря не что иное, как литературный вымысел летописца, чуждый по духу «Слову», автор которого пренебрегал церковными идеями и фразеологией. Для нас это важно лишь как показатель влияния великой поэмы на современников: даже летописец-церковник заговорил стихами.

Художники начала XIII в., иллюстрировавшие летопись для князя Всеволода Большое Гнездо, вносили в свои рисунки такие детали, о которых текст летописи не говорил ничего, но их можно было почерпнуть только из «Слова о полку Игореве».

Тогда же, в начале XIII в., в самый разгар княжеских междоусобиц во Владимиро-Суздальской земле, еще один неизвестный по имени книжник написал поэму о «погибели» (болезни) русской земли, видя эту погибель в междоусобных войнах, уносивших тысячи жизней. В этой поэме автор как бы продолжает «Слово о полку Игореве», а иногда кажется, что он цитирует какой-то не дошедший до нас, более полный текст «Слова».

В 1307 г., опять во время княжеских распрей, ученый книжник Диомид во Пскове цитирует «Слово о полку Игореве». Как Данте, писавший в эти самые годы свою «Божественную комедию», обличавшую распри феодалов, обратился к Вергилию, так псковский монах вспомнил об авторе «Слова».

После знаменитой Куликовской битвы 1380 г., ставшей надолго как бы новой точкой отсчета лет, создалось много литературных и устных произведений, воспевавших битву за национальную свободу. Одним из таких произведений была «Задонщина», поэма о битве за Доном. Автор ее взял за образец «Слово о полку Игореве» и, будучи твердо уверен, что этот образец прекрасно известен всем его современникам, все события осени 1380 г. подчинил структуре «Слова», беря из него и образы и целые фразы. Русскому патриоту, свидетелю победы над поработителями, приятно было дать в своей поэме антитезу «Слову»: там — поражение русских в результате отсутствия единства, а здесь победа, как заслуженная награда объединенным мужественным войскам Дмитрия Донского.

«Слово о полку Игореве» переписывали и в XV и в XVI вв.: следы знакомства с ним мы находим в летописи в описании знаменитой битвы под Оршей в 1514 г. и в «Истории о великом князе Московском» князя А.М. Курбского. Затем почти на два с половиной столетия жемчужина русской поэзии уходит в небытие, исчезает с горизонта поэтов и историков. Ни В.Н. Татищев, ни М.В. Ломоносов не знали о «Слове». На двадцать лет единственная рукопись показалась на свет, чтобы сгореть в Москве в пожары 1812 г. К счастью, была сделана рукописная копия и была типографски напечатана в 1800 г. книга с полным текстом.

С тех пор многие сотни ученых в разных странах мира изучают «Слово о полку Игореве», а переводчики ведут благородное соревнование, кто из них точнее и красочнее переведет поэму на современный язык.

Имя автора «Слова о полку Игореве» нам неизвестно, и могут быть высказаны только гипотетические соображения. А между тем в журнальной и газетной литературе что ни год, то появляются новые (и притом весьма категоричные) утверждения, что имя автора найдено!

Автором «Слова» оказывается то сам князь Игорь, то бежавший с поля боя боярин Беловолод Просович, то галицкий книжник Тимофей, упоминаемый летописью под 1205 г., то сын тысяцкого Рагуйлы, то сам тысяцкий, то галицкий певчий Митуса (уп. в 1241 г.), то случайно упомянутый летописью тюрок Кочкарь. Трудно перечислить все те выхваченные из источников имена людей XII–XIII вв., с которыми исследователям и любителям хочется сопоставить поэму. Так поступать нельзя! Ведь зачастую мы ровно ничего не знаем об этих людях, кроме однократного упоминания. Был ли писателем тысяцкий Рагуйло? Знал ли грамоту княжеский слуга Кочкарь?