Аэций. Клятва Аттилы

Часть 17. Вторжение

450 г. Равенна

— Матушка! Матушка! Помогите мне! Защитите!

В спальню августы Галлы Плакидии вбежала её тридцатитрехлетняя дочь Гонория. Обычно самоуверенная и сдержанная, она была сама не своя от страха. Черные в кольцах волосы прыгали по плечам. На тонких скулах играл румянец. Ярко очерченные, выразительные, как у матери, глаза были расширены от ужаса.

— Что с тобой? Кто тебе угрожает? — спросила возлежавшая на постели Галла Плакидия.

— Валентиниан! Он хочет меня убить! — воскликнула Гонория и кинулась к матери, не замечая, что той тяжело дышать. Галла Плакидия не вставала с постели вот уже несколько дней, но крики испуганной дочери придали ей сил, и она протянула служанкам руки, чтобы те помогли подняться. Стайка заботливых девушек тут же слетелась к своей госпоже. Придерживая под локти, августу поставили на пол. Прибрали волосы золотой диадемой. Застегнули шелковую накидку у шеи.

— Подожди меня здесь, — сказала Галла Плакидия дочери, но не успела сделать к дверям и шага, как золотые створки снова раскрылись, и в спальню вошел Валентиниан.

Он был красив и блистателен как всегда. Во всей Империи не было человека изысканнее Западного имератора. Галла Плакидия гордилась сыном — тем, как он выглядит, тем, как умеет себя держать, ведь это она воспитала его таким, взлелеяла нежный росток, который к своим тридцати превратился в великолепное дерево. В его тени августа надеялась обрести покой. Но покоя не находила. Летом в Константинополе при странных обстоятельствах не стало императора Феодосия. Галла Плакидия до сих пор пребывала в трауре. Когда-то он сомневался в её способности управлять Империей, но неизменно поддерживал Валентиниана. Сменивший его на троне выскочка Маркиан происходил из военных низов. Как бывший сенатор он был из тех, кто помогает, посылая десяток солдат вместо войска, а удачное стечение обстоятельств выставляет своей заслугой. На трон его посадила сестра Феодосия. Услышав об этом, Валентиниан был в бешенстве и с тех пор раздражался по всякому поводу.

Увидев Гонорию в спальне матери, он ринулся к ней со словами:

— Как ты могла написать аттиле? Как ты посмела?!

— А как ты посмел меня запереть?! — не осталась в долгу сестра.

— Прекратите, — попробовала разнять их августа. — Объясните, что происходит. Только без крика, — сказала она, одновременно кивнув служанкам, чтобы исчезли за дверь.

— Вот полюбуйся, — воскликнул Валентиниан, демонстрируя матери свиток, который держал в руке. — Аттила прислал согласие стать императором Запада. Гонория посулила ему себя и половину моих владений!

Галла Плакидия в изумлении взглянула на дочь.

— Уверяю, матушка, в моем поступке не было злого умысла, — пролепетала та. — Я всего лишь хотела спасти Империю от нашествия гуннов. Ведь если аттила женится на сестре императора, он не станет разорять его земли.

— Да ты в себе ли? — накинулся на сестру Валентиниан. — Хотела спасти Империю, подсунув мне в соправители аттилу?!

— А что здесь такого?! — в тех же тонах возразила Гонория. — Когда Феодосий умер, его сестра пожертвовала собой и вышла за Маркиана. А Маркиан в отличие от аттилы обычный солдатовод!

— Не говори мне о Маркиане! Иначе я убью тебя прямо здесь!

— На глазах у матушки?!

— Да! На её глазах! Пусть посмотрит, кого она воспитала! — Валентиниан притворился, что хочет выхватить меч, который сроду не вынимал из ножен, опасаясь пораниться самому.

— Не надо, молю тебя, не делай… этого… — прохрипела Галла Плакидия и, покачнувшись, свалилась прямо под ноги детям. Перепуганные они склонились над ней, проверяя, жива или нет.

— Надо послушать дыхание, — шепнула Гонория брату.

— Сама это сделай, — брезгливо ответил тот.

Гонория опустилась на пол и приложила ухо к неподвижной спине.

— Не дышит. Все кончено, — произнесла в смятении.

— Для кого? Для моих врагов? — Валентиниан торжествующе посмотрел на сестру и снисходительно улыбнулся. — Не бойся, тебя я помилую. Своими действиями ты ускорила неминуемую развязку. Матушке полагалось когда-нибудь умереть и освободить меня от опеки, от постоянных вмешательств, от давления, от которого нечем было дышать. Только прошу, не перечь мне. Иначе я потеряю еще и сестру.

Гонория встала и робко потянулась к его руке.

— Потом поцелуешь. При всех, — остановил её брат. — О кончине августы мы объявим позднее. Впереди веселые праздники. Я не хочу предаваться унынию.

— Ты совсем не любил нашу мать? — спросила Гонория, покосившись на ту, что лежала у ног.

— Конечно, любил и всегда поступал, как она хотела, — ответил Валентиниан. — Иначе давно казнил бы её любимчиков. И Аэция в первую очередь.

— Я думала, ты к нему расположен.

— Терпел присутствие, ты хотела сказать? Аэций поддерживал узурпатора и едва не лишил меня трона. Но у матушки было к нему пристрастие. Она взяла с меня клятву, что не стану ему вредить. Теперь её дух отлетел. И клятва теряет силу. Ты и представить не можешь, с каким наслаждением я избавлюсь от Аэция навсегда.

— Избавься, если он неугоден. Но сто́ит ли делать это сейчас? Он может тебе пригодиться, — порывисто возразила Гонория.

— Я не нуждаюсь в твоих советах, — охладил её пыл император. — Ты мне не мать и не указывай, как поступить. Аэций должен исчезнуть. Старый клинок меняют на новый — такова судьба любого оружия. А он — всего лишь оружие. Я заменю его на того, кто больше достоин. А если такого не будет, возглавлю армию сам, ибо я божество, и скоро мои враги прочувствуют это сполна! Скажи служанкам, пусть позаботятся об августе. Набальзамируют тело и положат в укромное место. Тогда до поры до времени никто не узнает, что она умерла.

*

Покинув спальню усопшей матери, император направился в свои покои, чтобы собраться с мыслями и обсудить случившееся с Ираклием, любимым евнухом, с которым был дружен с самого детства.

Мрачновато красивый Ираклий, ничуть не состарившийся за последние десять лет, был причастен ко всем его тайнам и походил на ручную гиену, ласковую с хозяином и злобную ко всем остальным. Узнав, что августа отправилась в мир иной, он назвал её смерть «своевременной», а решение избавиться от Аэция — «давно назревшим». Нашлось у него определение и для Гонории — скаковая лошадь, и для аттилы — наездник по вызову.

— Вот ты смеешься, — пожурил его император. — А этот наездник прислал мне послание, на которое придется ответить.

— Он грамотный, что ли? Тогда напиши ему, что Гонорию объездил кто-то другой, — хохотнул Ираклий, однако, внимательнее взглянув на свиток, присланный предводителем гуннов, внезапно нахмурил свои густые орлиные брови. — Погоди, тут написано выдать ему перебежчика. У него знакомое имя. Севастий… Не тот ли это начальник стражи, который потом оказался родственником Бонифатия?

Император и евнух уставились друг на друга.

— А что, если он? — неуверенно произнес Валентиниан. — Выходит, аттила узнал нашу тайну? О масках и обо всем остальном?

— Не думаю, — также тревожно проговорил Ираклий, — но Аэцию лучше об этом не сообщать.

— Я и не собираюсь. Я собираюсь его убить.

У евнуха дрогнули ноздри.

— Пусть это сделают маски!

— Ты угадал мои мысли, — обрадовался Валентиниан.

Зрелище обещало быть ярким.

Как только покончили с предварительной подготовкой, Аэций тотчас же был извещен, что его с нетерпением дожидается император.

*

Встречали магистра армии с особенной пышностью. От самого входа в мраморный зал до ступеней сияющего тронного ложа выстроились личные телохранители императора. У каждого было копье. На спине висела белая маска, незаметная для того, кто будет стоять у трона. По условленному сигналу телохранители должны были быстро надеть их на лица и заколоть магистра.

Возле трона с одной стороны стояли Петроний Максимус и Ираклий. С другой — служившие под началом Аэция именитые римляне, и среди них — Рицимер и Авит. Они не знали о готовящемся убийстве. После показательной казни Аэция Валентиниан собирался назначить кого-то из них магистром армии.

И вот Аэций вошел. В полной тишине спокойной уверенной походкой прошел по мраморным плитам к ступеням трона. Остановился в шаге от них. Поприветствовал императора словом, а соратников взглядом. На Ираклия и Петрония Максимуса взглянул лишь мельком, как на мух, которых нельзя отогнать.

Аэцию было чуть больше пятьдесяти пяти. Вряд ли он сознавал, какое впечатление производит на императора. Валентиниан ненавидел его и боялся одновременно. Прославленный военными подвигами Аэций казался человеком необозримой силы. С возрастом у него появилась привычка разговаривать, глядя в глаза собеседнику. Из-за этого возникало чувство, что он проникает в мысли. Валентиниан старался вести себя как можно любезнее, чтобы магистр не сразу понял, какая участь его ожидает. Справился о здоровье. Справился о том, как идут дела.

— Боюсь, над нами нависла серьезная угроза, — ответил Аэций.

— Какая угроза? О чем вы? — Валентиниан почувствовал, что краснеет. Неужели Аэцию известно о предстоящей казни?

Но, нет. Он говорил о другом.

— Войска аттилы уверенно повернули на запад. Не сегодня-завтра они вторгнутся в Галлию. В этих условиях медлить недопустимо. Аттила грозный противник, способный тактически мыслить. Первое время мы будем вынуждены сдавать ему города…

— Сдавать города? Да вы что?! — вскричал Валентиниан, вцепившись в подлокотники трона.

— У гуннов несметное войско, — спокойным тоном ответил Аэций. — Сдержать их натиск на границе Империи не хватит ни сил, ни ресурсов. Первый удар будет слишком силен, но, по мере продвижения вглубь, аттила растеряет людей и запал. А мы в это время соберемся с силами и подготовим достойный ответ.

Валентиниану хотелось крикнуть, что назначит другого магистра, Рицимера или Авита, но те стояли с тревожными лицами и смотрели на Аэция, как на единственную надежду. Императора это вывело из себя. Куда им бороться с аттилой. Пасуют перед гуннскими псами, как последние сосунки!

Аэций вел себя совершенно иначе. Вот почему он пользовался такой популярностью в армии. В его словах была уверенность, от которой веяло будущими победами. Только безумец решился бы обезглавить армию, когда у ворот бессчетные полчища гуннов. А это значило, что с убийством Аэция придется повременить. Приговоренный к смерти не только останется жив, но и продолжит исполнять обязанности магистра армии.

Валентиниан почувствовал всю безвыходность своего положения. Аэций снова каким-то непостижимым образом ускользнул от его карающей длани.

— Что же вы раньше не поставили нас в известность? — только и смог он произнести.

— У меня имелось одно предположение, — ответил Аэций слегка изменившимся голосом. — Но оно не оправдалось. Аттила оказался не тем, за кого себя выдавал. Теперь я это знаю и больше не промахнусь.

— Поверим вам на слово, — сказал Валентиниан. — Но впредь не томите нас с новостями.

— Так я приглашен по этому поводу? Из-за того, что не было новостей? — неожиданно спросил Аэций.