Тиберий. Проигравший

— Твой отец, Калигула, был лучшим моим командиром — не в обиду будь сказано нашему императору, да продлятся его счастливые дни! — говорил Кассий, — Но такие, как твой отец, рождаются раз в сто лет, если не реже — не в обиду тебе будет сказано, Калигула, да сопутствует тебе во всем счастье и удача! А наше дело — подчиняться командирам и оберегать их, вразуми их Юпитер!

А время было дорого. В любую минуту, как сказал Калигуле Тиберий, Сеян может узнать или догадаться, что что-то затевается против него. Нужен был человек, которому гвардия без колебаний подчинилась бы, когда Сеян будет арестован. Кассий показался Тиберию именно таким человеком. Заняв должность командира когорты, он легко заставил преторианцев уважать себя. Огромный вес в их глазах Кассию придавало его героическое прошлое. Избалованные гвардейцы смотрели на героя сражения в Тевтобургском лесу как на ожившую легенду!

Если бы Кассий Херея согласился сыграть ту роль, что готовил для него Калигула, — в лагере преторианцев на Виминале никто бы и не пикнул. Но он, судя по всему, не мог на такое согласиться — не позволяла многолетняя привычка к честной службе.

Так что обед закончился почти безрезультатно. Однако Калигуле все-таки удалось выяснить, кого ему надо обхаживать теперь.

Чутьем старого солдата Кассий Херея владел отлично. Субординация субординацией, но он прошел большую военную школу и мог с одного взгляда обнаружить те тончайшие порой нити взаимоотношений, что для солдата бывают важнее уставных. Калигула выспрашивал, и Кассий рассказал ему, что есть в преторианском лагере человек, которого побаиваются и старшие офицеры, хотя он и ниже их по званию.

Этого человека звали Невий Сертори Макрон, и был он центурионом в первой когорте. Происхождения самого невысокого — сын вольноотпущенника, — он добился этой должности благодаря своей силе, агрессивности и абсолютному бесстрашию. Кассию он тоже не нравился, потому что иногда вызывался казнить женщин.

Распрощавшись с Кассием, Калигула немедленно принялся разыскивать этого Макрона. Найти его не составило большого труда — Макрон был завсегдатаем злачных мест Рима, пользующихся самой дурной славой. На какой из улиц, где были расположены таверны и публичные дома, разгорался самый громкий скандал — там и следовало искать Макрона. Там его Калигула и нашел.

(Надо сказать, что Калигула разыскивал его, переодевшись в женское платье. Сам себя он уверял, что в таком виде не вызовет интереса у шпиков Сеяна. Но он мог загримироваться и как-то по-другому. Просто ему нравилось надевать женскую одежду и парик, красить щеки и губы. А возможность во всем этом показаться на людях волновала его необыкновенно.)

Он нашел Макрона в одном шумном кабаке, подошел к нему и, рассыпая тонким голосом комплименты его мужской стати, принялся угощать. Макрон пил, посмеивался, но, по всей видимости, не очень хотел любви с Калигулой. Все же случилось так, что им вместе пришлось выходить из кабака на улицу: Макрону пора было в часть, а Калигула делал вид, что хочет еще раз попробовать чего-нибудь добиться от видного мужчины.

Оказавшись на темной улице, Макрон собирался было отделаться от надоевшей шлюхи хорошей затрещиной, но тут шлюха заговорила мужским голосом, и оказалось, что перед Макроном, сыном вольноотпущенника, стоит не кто иной, как Гай Цезарь, прозываемый Калигулой, сын Германика, правнук великого Августа. Нескольких слов Калигулы было достаточно, чтобы Макрон немедленно отправился провожать одинокую женщину до дому — она боялась идти одна в столь поздний час.

По дороге они обо всем договорились. Макрону от имени императора было обещано место Сеяна — то есть почти царская для него, бедного центуриона, должность. За такую награду Макрон с удовольствием убил бы свою родную маму, не то что Сеяна. Итак, Калигула нашел подходящего человека. Оставалось ждать дальнейших событий.

Получив от императора очередное приглашение посетить Капри, Калигула отправился в путь. На остров он приехал очень довольный — ведь поручение Тиберия было выполнено и надежный исполнитель найден. Но, к неприятному удивлению Калигулы, Тиберий испугался. Нужно было действовать, а он все твердил:

— Гвардия не отдаст Сеяна. Гвардия спасет его.

Но отступать уже было поздно. Макрон, посвященный в детали плана и не дождавшийся сигнала от Калигулы, мог начать размышлять и прийти к выводу, что, повинившись перед Сеяном и этим подтолкнув его к захвату власти, он может получить ту же награду: ведь императором-то станет Сеян.

В бухте острова стоял корабль — самый быстроходный из всех судов римского флота. Он был приготовлен Тиберием на случай провала операции. Если Сеян сможет поднять гвардию, то Тиберию дадут знак — на высокой скале Соррентского мыса зажгут дымный костер — и он тут же, сев на корабль, отплывет в Египет, эту неприступную твердыню, где можно будет отсидеться. До лучших времен. Или спокойно закончить свои дни, если лучшие времена не наступят. Не переставая сомневаться, Тиберий приказал Калигуле начинать операцию.

Один из консулов тоже принимал в ней участие. Калигула предупредил его, что придется читать в сенате послание императора, означающее смертный приговор Сеяну. Консул с радостью согласился, как человек, которому предложили раздавить змею. В назначенный день именно он должен был вести заседание сената.

Пакет, запечатанный императорской печатью, у Калигулы давно был наготове. Нужно было только поймать момент — подловить Сеяна возле сенатских дверей, чтобы у него не было времени вскрыть пакет (ведь у Сеяна находился дубликат печати) и посмотреть, что там написано, — как он обычно и делал.

Сеян направлялся на заседание, в окружении двенадцати гвардейцев. Макрон нагнал его, приветствовал и протянул пакет.

— Срочное сообщение, префект! Приказано доставить тебе лично — для оглашения в сенате! — бодро отрапортовал он.

— Что за сообщение? — насторожился Сеян. — Я не жду никаких сообщений!

— Только что привезли с острова, командир! Радостная весть, командир! — Макрон просто сиял. — Гонец сказал, что тебя назначат народным трибуном! Прими мои поздравления, командир!

Сеян жадно схватил пакет дрожащими руками. Его назначают трибуном — интересно, на сколько лет — на пять или сразу на десять? Впрочем, это не важно. Важно то, что этим назначением Тиберий дает понять сенату, что имя будущего императора будет Элий Сеян! Кивнув на прощание Макрону, он бросился в здание сената — ему не терпелось поскорее услышать эту весть из уст консула, собственными ушами.

Макрон, оставшись с гвардейцами, объявил им, что начальник теперь он. Приказал им вернуться в лагерь и всем об этом рассказать. И добавить, что всякий, кто признает Макрона командиром, получит пятьдесят золотых. Нужно ли говорить, что все двенадцать гвардейцев мигом умчались в сторону Виминальского холма?

А к сенату уже подошли ребята из центурии Макрона. Этим не нужно было объяснять, кто их командир. Макрон велел им ждать, пока не позовут внутрь здания.

Тем временем консул с благоговением взламывал печать на пакете, а Сеян горделиво стоял возле обычного места, окруженный толпой сенаторов. Слух о его назначении трибуном уже успел разнестись, и каждый старался поздравить ненавистного гада, но будущего императора, первым. Сеян принимал поздравления.

И тут консул начал читать. Мгновенно в курии установилась почтительная тишина: императорские слова подобны жемчужинам, и нужно внимательно ловить их, чтобы они не растворились в воде пустой болтовни.

Письмо Тиберия было почти ругательным. И чтец все никак не мог добраться до того места, где будет объявлена великая милость. Понемногу пространство вокруг Сеяна стало более разреженным: самые умные догадались и потихоньку, по одному, переходили на другую половину — как при голосовании.

Наконец Сеян остался один. А консул как раз закончил чтение словами:

«…и прошу вас, отцы сенаторы, по совокупности преступлений вышеназванного Сеяна приговорить к смертной казни старинным способом. Подписано: Тиберий Цезарь Август».

Председательствующий закончил говорить, и в зале опять повисла тишина. Казалось, никто не отваживается даже дышать. И тем более неожиданно — как гром — прозвучал хриплый голос преступника Сеяна:

— Это все? Читай дальше! Там должно еще кое-что быть!

Но консул уже кивнул секретарю, и тот бегом кинулся наружу, за конвоирами. И пока несколько широкоплечих гвардейцев направлялись к Сеяну, в сенате поднялось небывалое ликование. Все словно забыли о сенаторском достоинстве — скакали и вопили, как дети, которым подарена долгожданная игрушка. Поистине, появись сейчас Тиберий в этом зале — его провозгласили бы богом среди людей, такую благодарность чувствовал к императору каждый. Даже тот, кто раньше пресмыкался перед Сеяном и сочинял по его требованию доносы на своих знакомых.

Макрон был человеком дела. Он даже не пожелал смотреть на казнь Сеяна — отдав необходимые распоряжения, он поехал в лагерь. Нужно было показаться гвардии в новом качестве, подтвердить обещание насчет пятидесяти золотых и даровать гвардейцам по случаю большого праздника три дня увольнения в город.

А Сеяна, потерявшего дар речи и весь свой напыщенный вид, отвезли к лестнице Гемоний и быстро отрубили ему голову. Тело бросили прямо тут — чтобы как можно больше людей смогло прийти и полюбоваться им — в кои-то веки у народа появился повод не погоревать, а порадоваться вблизи этого страшного места.

Голову Сеяна туг же унесли в общественные бани. Из нее получился самый замечательный мяч, в который когда-либо играли здесь. От желающих не было отбоя. Всем хотелось подбросить этот мячик руками, поддать его ногой, поднести его к лицу и сказать в самое ухо те слова, что копились в душе много лет. Когда пришло время стаскивать труп крючьями в Тибр, голову так и не удалось найти. Скорее всего, ее, превратив в кожаный мешочек, наполненный мозгом и раздробленными костями, выбросили собакам. Но это было уже не важно.

Калигула немедленно поехал подавать Тиберию сигнал: все прошло нормально.

Но Тиберий, все еще испуганный, отказывался верить в успех, утверждая, что у Сеяна в Риме еще много сторонников и, хотя Сеян мертв, нельзя поручиться, что они не начнут мутить гвардию. В Египет Тиберий не поехал, но закрылся у себя на вилле, охраняемый германцами, принимал только Калигулу и требовал, чтобы даже мельчайшие корешки возможного бунта были вырваны из римской почвы. Калигула, как никто другой, понимал, чего хочет император.

По всему городу пошли аресты — десятками и сотнями. Лестница Гемоний стала красной и скользкой от крови. Палачи работали, сменяя один другого — без остановки. Арестованных подводили сюда группами и поодиночке, и всегда был запас, позволяющий не делать перерывов. Теперь возле этого места больше не собиралась ликующая толпа. Каждый гражданин мог окрасить своей кровью ступени, ведущие вниз, к быстро текущей воде. Для этого было достаточно самого мелкого доноса — никто не разбирался, правда ли в нем написана, а наказание было для всех одно — смерть.