Тиберий. Проигравший

— Глупости, — ворчал он. — Я столько лет спал на голой земле — и ничего. Это из-за ваших лекарств со мной такое творится. Горячая баня и две-три чаши хорошего вина — это все, что мне сейчас нужно. Вот погодите, я встану — и возьмусь за вас!

Но сам видел, что встать не может. И видел также, что положение серьезное — слишком уж бегали глаза у врачей, суетящихся возле его постели, да и вообще — вокруг начались какие-то перешептывания, переглядывания, тихие напряженные разговоры — а ведь всем было известно, что император терпеть не может, когда шепчутся.

Потом вдруг он словно проснулся и долго с удивлением рассматривал людей, наклонившихся над ним, постепенно узнавая своего врача Харикла, а также Калигулу, закусившего губу, а ведь Калигула был в Риме.

— Как ты здесь оказался? — спросил Тиберий.

— О цезарь, — ответил за него Харикл. — Ты был без сознания целых два дня. Почти не дышал! Прости, но мы послали за твоим сыном.

— Два дня? — без удивления спросил Тиберий, — То-то я гляжу — все будто незнакомое. Но я чувствую себя хорошо. Помоги мне встать, Харикл!

Не обращая внимания ни на какие уговоры, он с трудом, будто заново учась пользоваться своим длинным костистым телом, поднялся, кряхтя и постанывая. Оттолкнул поддерживающие его услужливые руки.

— Я могу сам.

И действительно, без посторонней помощи сделал несколько довольно уверенных шагов по комнате.

— Харикл! Я не ел и не пил два дня! — В голосе Тиберия звучали привычные сварливые нотки. Но всем было ясно, что император страшно доволен. Еще бы — ведь он обманул свою смерть, а она приходила за ним и держала его за руку.

Немедленно начались приготовления к обеду, хотя было довольно раннее утро. Впрочем, обедом это можно было не считать — Тиберий ел один, никого не приглашая с собой за стол. Да никто и не решился бы разделить трапезу с императором, который словно не ел, а праздновал свою очередную победу над смертью.

Он жевал, не ощущая ни голода, ни вкуса еды. Жевал с силой, кому-то доказывая, что жив, здоров и полон желаний. «Калигула, наверное, огорчен, — думал Тиберий, — Уже готовился принимать поздравления — а я очнулся, И вот, сижу, ем и пью вино. Это хорошее вино, но, кажется, мерзавцы слишком сильно разбавили его».

— Налейте мне неразбавленного! — потребовал Тиберий, со злорадством наблюдая за тем, как вымученно улыбается Калигула.

Поев, он почувствовал себя совсем хорошо.

— Собирайтесь! — велел он, — Мы едем на остров. Здешний воздух мне вреден, слышишь ты, Харикл? Даже я это понимаю, а я ведь не врач, как ты!

Он верил, что на милом острове все его болезни от него отступятся. Скорей на Капри!

Он даже хотел ехать верхом, только на спокойной пожилой лошади, которая идет хоть и медленно, зато не трясет. Его едва уговорили сесть в коляску.

Стоял март — начало весны. Солнце уже припекало совсем по-летнему, но ветерок, дующий со стороны моря, был прохладным. В закрытой коляске временами становилось душновато, тогда Тиберий приказывал откинуть полог и жадно дышал влажным холодноватым воздухом, напитанным запахами распускающейся зелени и первых цветов.

Он ехал и думал: еще один ход, еще один удачный ход в бесконечной игре. Но можно ли сказать, что это он сам его сделал? Ведь Тиберия как бы не было на земле в тот момент, когда игра в очередной раз обострилась, и доказательство тому — что он ничего не помнит. Кто-то сыграл за него. Боги ему помогли. Они будут помогать Тиберию всегда. Он — Великий Выигрывающий, и напрасно все ждут его смерти. Он еще поплачет над телом Калигулы, умершего от старости, — вернее, сделает вид, что поплачет, ибо мерзавец не достоин настоящих слез. Мечтаешь стать императором, сынок? Не выйдет. Кто-то неплохо сказал про Калигулу: «Если бы он стал императором, то худшего императора не было бы на свете, но выпади Калигуле судьба сделаться рабом — это был бы самый лучший раб, какого только можно выдумать».

Настроение у Тиберия поднялось, он повеселел. Впереди была жизнь, жизнь! Начиналось лето. Опять ветер будет играть листьями, опять будет сверкать на солнце голубая вода бухты. Ничего нет прекраснее жизни.

Тиберий позволил себе расслабиться и забыть о всяких болезнях. Когда им на пути попался город Цирцеи, где стояли войска, он велел сделать остановку. Захотелось услышать стройное солдатское приветствие, вдохнуть знакомый с юных лет запах, вновь ощутить себя полководцем, готовящим армию к победоносному походу.

Войны не было, но зато можно было устроить лагерные игры. В честь прибытия императора войску был подарен день отдыха. На арене местного цирка каждый солдат мог показать, что умеет. С невысокой, специально построенной для него трибуны Тиберий наблюдал, как воины стреляют из луков, бросают дротики, демонстрируют приемы нападения и защиты.

Кульминацией праздника была охота на кабана. Дикого зверя, выпущенного на арену, подбадривали громкими криками — чтобы он метался в испуге и в него труднее было попасть.

Право убить первого кабана было отдано почетному гостю — императору. Тиберию поднесли связку дротиков, и он подумал, что сейчас удивит всех своим искусством — когда-то он умел метать их без промаха. Давно этим не приходилось заниматься, но ведь руки помнят все, что умели в молодости.

И тут он ощутил, что болезнь возвращается. В левый бок ударила боль, словно в него самого, как в кабана, попал острый армейский дротик. Можно было отказаться от охоты, позвать врача Харикла и уехать туда, где будет спокойно и тепло; там отлежаться и выгнать недуг.

Но показывать слабость перед тысячами жадно ждущих солдатских глаз было неприятно. Тиберий решил, что никто не должен видеть его немощи. Он не колеблясь взял дротик и приготовился к броску, изо всех сил стараясь получше разглядеть кабана, который казался ему каким-то расплывчатым пятном.

Наконец пятно остановилось недалеко от его трибуны. Момент для броска наступил самый подходящий — это угадывалось и по тишине, установившейся в цирке. Солдаты ждали удачного попадания. «Наверное, многие загадали сейчас на мой удар, — подумал Тиберий». Вот уж будут меня ругать, если промахнусь!» Он задержал дыхание, но закашлялся — и как раз в ту секунду, когда рука уже совершала движение.

По цирку пронесся разочарованный вздох тысяч глоток. Тиберий, поняв, что промахнулся, нетерпеливо схватил второй дротик. Кабан будто не понимал, что надо спасаться бегством, — пятно, которым он представлялся Тиберию, все так же мутнело рядом с трибуной. «Убегай, убегай, мерзавец», — мысленно просил Тиберий — кабан, убежав в другой конец арены, дал бы ему необходимую передышку. Но зловещее пятно никуда не делось и после второго броска, и после третьего. Цирк замер, завороженно наблюдая за тем, как костлявый и страшный старик, хрипло вскрикивая, беспорядочно швыряет дротики перед собой — некоторые летели тупым концом вперед, некоторые — плашмя. Кабан давно отскочил в сторону и трусил, похрюкивая, вдоль противоположного края арены, а старик все вскрикивал и кидал дротики, а ему все подносили и подносили новые связки.

Кончилось тем, что Тиберий, согнувшись, выронил последний дротик и повалился, обессиленный и измученный, на скамью. Его тут же подхватили и унесли. После этого солдаты сидели, не зная, что делать, еще несколько часов — пронесся слух, что император скоро вернется и продолжит охоту.

Но Тиберий не вернулся, он опять был без сознания.

На этот раз обморок был недолгим. Очнувшись, Тиберий приказал срочно ехать на остров.

Двинулись дальше. Через день безостановочной езды цель — Соррентский мыс — была уже близка. Но отплытие могло задержаться на неопределенный срок — поднялась непогода, море заштормило, а по высокой волне Тиберий плавать не любил.

Пришлось остановиться, чтобы переждать непогоду, в Мизенах на Лукулловой вилле. Тиберий и раньше в ней частенько останавливался и чувствовал себя здесь как дома. Его опять заставили лечь в постель. На этот раз он не ворчал. Ему было страшно.

Харикл, наверное, и впрямь был искусным врачом: его микстуры и растирания сделали свое дело. Через несколько дней Тиберию стало лучше. Он мог ехать, но погода все еще не позволяла садиться на корабль. Зато можно было, коротая время до отплытия, подолгу сидеть за пиршественным столом.

Не особенно, правда, увлекаясь вином и жирной пищей, по совету того же Харикла.

Приехал Макрон. Едва взглянув на него, Тиберий понял, что новости из Рима он привез плохие.

Оказалось, что сенат своим постановлением выпустил несколько арестованных, даже не допросив их — на том основании, что доносы на них написаны одним и тем же человеком, подозреваемым в нечестности и корыстных целях. Это был прямой бунт! Это было неслыханно!

— В сенате все говорят, что ты все равно скоро умрешь, цезарь! — негодующе докладывал Макрон. — Я пресекаю такие разговоры как могу. Но их слишком много, цезарь! Может быть, тебе надо заменить весь состав сената?

Старые страхи вновь пробудились. Измена не вырвана с корнем, предстоит еще большая работа. Тиберий объявил свое решение — завтра же отплывать на остров. Оттуда, из резиденции, одновременно являющейся крепостью, он начнет руководить. чисткой сената. Площадка для казней всегда готова!

Он был возбужден. Приказал продолжать пир до вечера — и чтобы все веселились. Чтобы музыка играла! Чтобы горели все светильники! Веселая и шумная пирушка — лучший способ отогнать страх и укрепить душевные силы.

Харикл подошел к императору, когда была уже ночь. Он попросил разрешения покинуть пирующих: какая польза за столом от врача? К тому же ему надо еще уложить некоторые вещи перед завтрашним отплытием. Не даст ли ему император руку для поцелуя?

Припав к руке, Харикл принялся щупать пульс. Тиберий заметил это и рассердился.

— Вы думаете, что я болен? — закричал он. — Мерзавцы! Я не болен! Я докажу вам! Мы будем пировать до тех пор, пока последний из вас не свалится и не начнет блевать! А я и тогда буду в отличной форме — вот и посмотрим, кто из нас болен!

Пир продолжался с еще большим весельем до самого утра. В окнах уже забрезжил рассвет, когда Тиберий вдруг потерял сознание.

В полутьме спальни, очнувшись, первое, что он сумел разглядеть, было бледное, словно светящееся зловещим светом лицо Калигулы. Тиберий рассматривал его, начиная понимать, что снова жив. Он снова обманул смерть! Еще один ход за ним! Как он себя чувствует? Вроде бы хорошо.

И значит, все опять получится. И враги будут в очередной раз побеждены. Калигула, кусающий губы, показался Тиберию самым близким и родным человеком.

— Сынок, — прошептал Тиберий. Протянул Калигуле правую руку, чтобы тот мог выразить ему свою любовь и поцеловать ее.

И эта рука бессильно упала на постель. Глаза императора закрылись. Он не дышал.

Калигула, брезгуя прикасаться к Тиберию, придвинул ухо к самому его рту — послушать, не задышит ли. Ничего не услыхал.

Тогда Калигула жадно схватил безжизненную руку, которая только что была протянута в последнем порыве любви, и сорвал с пальца императорский перстень. Надел его на свой палец. Прижал свою украшенную перстнем руку к лицу — и завыл от радости.