Тиберий. Проигравший

Скоро всяких чудес собралось столько, что для них Тиберий выделил порядочный кусок своего заповедника. Людям и животным построили жилища вроде клеток. Для минералов, светящихся в темноте, чешуи и когтей огромных древних ящеров, ожерелий из высушенных человеческих голов и всего прочего целиком отвели одну из вилл.

Но Тиберий, став обладателем всего этого, довольно быстро утратил свой интерес. Ни уродцы, ни редкостные вещицы его уже не занимали. Лишь один экспонат музея полюбился ему.

Это было странное существо: похожее на змею, но с четырьмя ногами, а размером — вдвое крупнее самого Тиберия, если, конечно, можно сравнивать императора с такой, гадиной. Ее привезли из таких далеких южных стран, что, как говорили, вряд ли хватит одной жизни, чтобы до них доплыть. Существо охотно поедало куски сырого мяса, фрукты и кроликов. Тиберий называл его «моя змейка». Он часами мог просиживать возле клетки со «змейкой» — и его не смущал ни острый и едкий запах, который она испускала, ни ее злобность, заставлявшая «змейку» то и дело бросаться на толстые прутья клетки, чтобы достать Тиберия. Непонятно почему, император питал к чудовищу почти нежные чувства. В рабов, присматривавших за его «змейкой», эта нежность к чудовищу вселяла не простой, а какой-то высший ужас, ибо в природе человека, если это человек, не может быть заложено добрых чувств к воплощению зла.

Иногда, от скуки, Тиберий уезжал с острова и высаживался в Италии. Проезжал по знакомым местам, милостиво принимал почести в городах. Иногда выполнял обязанности верховного понтифика — освящал храмы, совершал жертвоприношения.

Все шло как обычно. С песнями шли жрецы, вели жертвенного белого быка. Дымились благовонные курения, мальчик нес кадильницу, а другой, шедший вслед за ним, играл на флейте. Одним словом, все по обряду.

И надо же было Тиберию обратить внимание на этого соблазнительного кадилыцика! Мальчишка был в короткой тунике, видно было, как оттопыривается у него круглый задок, какие у него гладкие загорелые ноги, покрытые едва заметным золотистым пухом. На левой икре виднелся синяк — не свежий, уже начавший проходить — и от этого такой нежный, что непременно хотелось прикоснуться к нему губами и языком. Тиберий вдруг почувствовал к мальчику влечение неодолимой силы. Как все получилось не вовремя! Он попробовал отогнать злое наваждение, но оно не уходило и даже, пожалуй, усиливалось. Тогда Тиберий поступил просто: подошел к мальчику, вырвал кадильницу из его рук, схватил за шею и пояс туники своими огромными клешнями и оттащил в придорожные кусты. Германская стража почтительно раздвинула ряд, пропустила императора — и сомкнулась, грозно посматривая: не захочет ли кто-нибудь прийти этому мальчику на помощь?

Вся процессия остановилась, замерла. Слышны были только стоны и всхлипы мальчишки, сопение и рычание Тиберия. И, что странно, второй мальчик, флейтист, так и не перестал играть, только извлекал из флейты уже не мелодию, а какие-то тоскливые и беспорядочные звуки и расширенными глазами смотрел в ту сторону, куда император унес кадилыцика.

Он не бросил флейты и тогда, когда Тиберий, еще запыхавшийся, не успевший заправиться, вылез из кустов. Мальчик дудел в потерявшую голос и слух флейту, а император вдруг уставился на него во все свои выпученные глаза.

Тиберий изнасиловал и флейтиста — только не стал его затаскивать в кусты. Жрецы Юпитера и представители местной аристократии сбились В кучку и безмолвно наблюдали за происходящим. Отыгравшись на флейтисте, Тиберий утолил наконец свою похоть и стал оправляться с таким видом, словно опять готов был продолжить богослужение. Но никто не двигался с места. И никто не издавал ни звука, никто. Кроме обоих мальчиков.

Они оба — измятые и истерзанные — принялись рассматривать друг друга. Но недолго. Внезапно мальчики кинулись драться, да с такой яростью начали один другого колошматить, что Тиберий снова разгневался.

Он приказал растащить мальчишек. Их растащили. А когда они немного успокоились — велел перебить им обоим ноги. Что и сделал старший стражи — это был Зигфрид.

После такого неприятного случая, разумеется, о продолжении священного ритуала не могло идти речи. Круто повернувшись к жрецам спиной, Тиберий сделал охране знак уходить. И ушел.

Нет, посещение Италии мало приносило Тиберию удовольствия. Большую часть времени он проводил на Капри — в компании своих уродцев, в развлечениях со спинтриями, в беседах с Фрасиллом, Кокцеем Нервой и несколькими приближенными, которых на острове со временем становилось все больше.

Новые собеседники — да, появлялись. Но старые уже начинали покидать своего императора. Как-то раз утром Тиберию сообщили, что Нерва умер — найден мертвым в своей постели, в спокойной позе человека, спящего сладким сном. Это была первая большая потеря. Таких людей, как Нерва — чистых душой и преданных, — в Риме, где правили Калигула и Макрон, наверное, больше было не найти.

А еще через год умер Фрасилл. Это уже была не просто потеря — это была трагедия, знак приближающейся смерти! Предсказание астролога сбылось: он не пережил своего хозяина. Но сколько лет он обещал Тиберию после своей смерти? Это почти забылось. Хотя о таких вещах помнить необходимо, но не хочется — и они забываются. То ли десять лет. То ли два года. Кажется, Фрасилл из года в год называл разные цифры, все время уточняя предсказание.

Ах, Фрасилл казался Тиберию вечным! С виду он был бодр, никогда ни на что не жаловался. Да и как мог умереть маг и колдун, утверждавший, что он познал тайны жизни и смерти и может ими управлять? Не так давно у Тиберия с Фрасиллом вышел по этому поводу — управлению жизнью и смертью — крупный спор. Как раз пришли какие-то подозрительные вести из Иудеи — далекой восточной провинции. Фрасилл был чрезвычайно взволнован: рассказывали, что там, в Иудее, появился человек, на самом деле являвшийся богом. И по обвинению в подстрекательстве к беспорядкам этого человека казнили обычной римской казнью — распяли на поперечной перекладине, прибитой к столбу. И после того, как казнь была завершена, человек этот якобы воскрес — вышел из могильного склепа и через несколько дней вознесся на небо. Всю историю вполне можно было принять за обыкновенный слух — как всегда неправдоподобный и занятный, если бы сообщение не подтверждалось не очень внятным, но вполне официальным письмом проконсула Иудеи.

Фрасилл же уже давно предрекал появление — где-то там, на Востоке — такого божественного посланца. Но не мог сказать с определенностью: будет это бог или человек, посланный богом. И вот получалось, что он был прав и еще одно его предсказание исполнилось.

Тиберий спорил с Фрасиллом, уверяя его, что мертвые не воскресают. Уж он-то повидал мертвецов на своем веку! И ни разу ни один из них не поднялся! Тиберий тогда сразил наповал своего астролога, сказав необычайную по своей глубине и отточенности фразу:

— Не может очнуться от смерти человек, как вот это яйцо не может изменить свой цвет!

Фрасиллу и возразить было нечего. Правда, на следующий день Тиберию показалось, что при виде его Фрасилл спрятал в ящичек стола некий предмет, очень напоминавший яйцо, выкрашенное красным. Очевидно, это был ответ: да, само яйцо изменить цвет не может, но тот, что держит его в своих руках, может все. Тиберий понял ход мыслей Фрасилла. Но Фрасилл, на его счастье, предъявлять яйцо как аргумент не стал. У Тиберия был свой контраргумент — разбил бы это яйцо об упрямый лоб Фрасилла, и все.

Фрасилл умер, и поспорить стало не с кем. Спорщики словно повывелись. Все норовят только поддакивать, соглашаться с каждым словом, восхищаться. Многие научились очень натурально дрожать голосом — будто от восторга. Скучно.

Скучно и тоскливо! Приезжает иногда Калигула, лебезит, заглядывает в глаза. Торопится угодить — постоянно у него наготове разные приятные новости, всевозможные забавы и средства для под держания огня в старческом теле императора. А у самого во взгляде вечный вопрос: ну долго ли еще ты, старый козел, будешь жить? Когда наконец ты сдохнешь — всем нам на радость? Калигула уже объявлен наследником — вместе с Тиберием Гемеллом, сыном Друза Младшего (или Сеяна). Гемелл — мальчик слабый и болезненный. Калигула убьет его, как только станет императором.

Тиберий видел, что Калигула его совсем не любит. Он получил все — и даже титул ему обещан, а все-таки не любит. Усыновлен Тиберием — но не смог полюбить своего приемного отца.

Раз не любит, не следует ему слишком доверять. Для слежки за Калигулой хорошо подходит Макрон. Но и Макрону доверять опасно. Для слежки за Макроном никого не найдешь лучше, чем Калигула. Они оба не любят друг друга. И вместе не любят своего императора.

По ночам страшно. Тиберий одинок, одинок, стар и болен. Никому нельзя сказать: друг, поговори со мной, мне очень одиноко и страшно! В ответ услышишь одни комплименты, заверения в вечной преданности и готовности служить. Не то.

От нечего делать Тиберий принимался писать сенаторам жалобные письма:

«Как мне писать вам, отцы сенаторы, что писать и чего пока не писать? Если я это знаю, то пусть волей богов и богинь я погибну худшей смертью, чем погибаю вот уже много дней».

«Если же когда-нибудь усомнитесь вы в моем поведении и в моей преданности, — а я молю, чтобы смерть унесла меня раньше, чем случится такая перемена в ваших мыслях, — то для меня немного будет чести и в звании отца отечества, а для вас оно будет укором либо за опрометчивость, с какой вы его мне дали, либо за непостоянство, с каким вы обо мне изменили мнение».

И тому подобная ерунда — пусть отцы сенаторы пускают газы от напряжения, пытаясь понять, чего от них хочет их старый и больной император.

Как-то Тиберию пришло в голову устроить настоящий переполох в сенате. Для этого нужно было немного — всего лишь появиться там. Он не был в Риме уже много лет. Но ради такого развлечения решил даже пренебречь давним предсказанием Фрасилла о том, что в столице ему угрожает опасность.

Тиберий объявил сборы. И все уже было готово, и корабли, готовясь отплыть, ловили попутный ветер парусами. Но перед тем, как сесть на корабль, Тиберию захотелось попрощаться со своей «змейкой». Он подошел к клетке и — о, ужас! — увидел, что чудовище сдохло и неподвижно лежит, облепленное черными муравьями. Это был знак — не трогайся с места, иначе римская чернь убьет тебя и пожрет твою плоть!

Он и раньше раза два пытался доехать до Рима, но каждый раз какое-то предчувствие останавливало его, настроение портилось, и он поворачивал обратно. А неплохо было бы побывать в своем доме на Палатине. Перед смертью?

После случая со «змейкой» Тиберий о Риме больше не вспоминал.

Тиберий хотя и любил жаловаться на болезни, но на самом деле никогда не болел. Иногда ощущал лишь слабость в ногах, иногда — головокружение, происходящее большей частью оттого, что перебрал возбудительных средств.

Поэтому Тиберий, не знавший, что такое настоящая болезнь, не умел болеть и беречься. И когда, будучи по делам в кампанском городке Астуре, он впервые почувствовал недомогание — сильные боли в боку, помутнение в глазах и жар, — то отнесся к своим ощущениям скорее с интересом, нежели с тревогой. Однако врачи переполошились и заставили Тиберия лечь в постель.