Крот Камня

Глава пятнадцатая

Той же ночью в Данктонском Лесу выпал глубокий снег. Мягко и неслышно ложился он на черные ветви деревьев и тяжело падал на землю. Вместе с чистым пушистым снегом Данктонский Лес покрыла особая тишина, ознаменовавшая возвращение Триффана.

Под прикрытием снега Триффан и Спиндл смогли отправиться к бывшей Линии Обороны Болотного Края, где когда-то скрывался Скинт со своим отрядом. Только Хей знал, куда они пошли. Ни кротам, ни другим обитателям леса не были известны эти ходы. Все там осталось таким же, каким было при Скинте.

Здесь Триффан мог на время укрыться от чужих глаз. Здесь они со Спиндлом положили начало времени, которое позже станет известно как Эра Великой Письменности, чего так давно жаждал весь кротовий мир. Один из них был летописцем, обученным самим Босвеллом, другой — грамотным кротом, не посвященным, но, несомненно, отмеченным Камнем. Спиндл писал о Комфри и Тайм, Старлинг и Бэйли, о Хоуме и бесстрашном Мэйуиде, чтобы кроты будущего знали, какими были кроты прошлого и как сложились их жизни.

Спиндл занимался составлением библиотеки, как он уже делал это раньше в Древней Системе, в Хэрроудауне и в других местах.

Суровый февраль принес в Данктонский Лес смерть и отчаяние. Триффан и Спиндл не видели этого, но Хей рассказывал им обо всем. Холод парализует волю к жизни, и многие кроты, хотя и казались еще крепкими, погибли. А новые не пришли.

К концу февраля, когда в системах обычно наступает оживление, кроты начинают брачные игры и думают о будущих детях, в ходах Данктона царила мертвая тишина. Казалось, в них навеки поселилась зима. Снег превратился в ледяную корку, испещренную следами лис и шершавую от клочьев коры, упавших со старых деревьев.

Если где-нибудь над кротовьим миром и светило солнце, оно редко проникало в Данктонский Лес и никогда не показывалось в Бэрроу-Вэйле, бывшем когда-то сердцем системы Ребекки и Брекена. Входы во все тоннели были завалены снегом, кроты сидели под землей и ждали весны. Надежды на потомство у них уже не было.

Изможденные кроты и кротихи соединялись друг с другом, издавая крики не наслаждения, а отчаяния. Они были больны, а значит, бесплодны. А землю покрывала ледяная корка, и ветер пробирал до костей.

Наступил конец февраля. Триффан и Спиндл продолжали свой труд, окруженные страданием и горем. Они как раз вписывали сейчас в свою летопись самые темные страницы: о Вене, о диких бесчинствах грайков, о Руне. Дни летописцев разнообразили лишь тайные приходы Хея. Правда, он приносил лишь печальные вести о системе, лишенной будущего, скованной морозом и льдом.

Однажды Хей пришел, как раз когда Триффан делал записи, и потому долго беседовал со Спиндлом наедине:

— …Грайки все еще там, у коровьего тоннеля. Я разговаривал с кротихами, которые туда ходили. Искали себе пару. Но грайки не станут спариваться с данктонскими кротихами — боятся заразы. К тому же у них сейчас другое на уме. Они получили приказ с пристрастием проверять всех приходящих в Данктон — боятся Крота Камня. Думают, что он идет сюда! За последние недели почти никого не пропустили, во всяком случае мужского пола. Так что если он и объявится, то не здесь!

Хей вдруг прервал свой рассказ, заметив, что Спиндл выглядит совсем усталым и больным.

— Ты случайно не заболел? — обеспокоился Хей. — В этом году Данктон не самое лучшее место для зимовки!

Спиндл покачал головой:

— Времена всегда трудные. Я просто устал. Мне нужно передохнуть. А Триффан последнее время все молчит. Ему кажется, что он не справился со своей задачей, что он виноват перед кротами. Кроме того, он разлучен с теми, кого любит.

— Многие здесь были бы рады встретиться с Триффаном, — возразил Хей. — Кроты знают, что вы здесь, в системе, только, я думаю, не многие догадываются, где именно. Но мы уважаем ваше молчание и затворничество. Многие кроты гордятся уже тем, что вы именно здесь ведете свои записи и этим создаете какое-то будущее Данктону, обреченному стать системой больных стариков. Как знать, может быть, все же настанут лучшие времена и детские крики опять будут раздаваться там, где сейчас слышны лишь стоны умирающих.

Спиндлу было приятно услышать все это. Он предложил Хею взглянуть на готовые записи.

— Зачем? — даже испугался Хей. — Я ничего там не пойму.

Спиндл улыбнулся:

— Я ведь тоже когда-то не понимал. Но теперь, как и Триффан, я думаю, что всех кротов следует учить грамоте. Сначала жить, говорит Триффан, потом записывать. Жизнь учит нас познавать душу и тело, письмо — ум. Пойдем, я покажу тебе…

Вот так Хей, совершенно неграмотный в то время крот, первым увидел и прикоснулся к великим записям, сделанным Триффаном и Спиндлом той зимой. Рукописи лежали на простых полках в глубоких тоннелях Болотного Края, недалеко от старого высохшего дерева, корни которого были как раз на пересечении тоннелей.

Хей смотрел на рукописи со смесью страха и почтения. Спиндл с трудом уговорил его дотронуться до одной из них.

— Что это? — спросил Хей.

— Это одна из моих записей, — ответил Спиндл. Он пробежал когтями по строчкам и прочел: — «Предварительный Каталог манускриптов, хранящихся в Хэрроудауне, и Воспоминания о последних днях Брейвиса и его мученической смерти вместе с Виллоу, достойнейшей кротихой из Грассингтона».

— Да ты, должно быть, очень умный крот, если написал все это! — восхитился Хей. Потом он спросил о другом свитке.

— А это — о моем раннем детстве в Семи Холмах, — пояснил Спиндл и добавил слегка извиняющимся тоном, хотя и не без некоторой гордости: — Я быстро пишу.

Потом он показал несколько листов с записями Триффана.

— Вот этот озаглавлен: «Путь к Безмолвию. Наставления Белого Крота Босвелла», — сказал Спиндл. — Конечно, мы понимаем, что никогда не сможем сделать всего, что нужно. Никто не успевает записать все…

Вдруг Спиндл умолк, и гримаса боли исказила его рыльце. Хей подбежал к нему, но Спиндл, не в силах говорить, знаком остановил его. Через несколько минут он снова дышал ровно и спокойно.

— Что с тобой? — спросил Хей.

— Так… ничего, — ответил Спиндл.

— Что-то не похоже! У тебя раньше бывали подобные приступы?

— Дважды, — сказал Спиндл. — Прошу тебя, ничего не говори Триффану, я не хочу попусту волновать его. Эта зима такая долгая! К тому же путешествие из Верна очень утомило меня. Пожалуйста, ничего не говори Триффану.

— Ну хорошо, — неуверенно пообещал Хей. Потом, уже более жизнерадостно, он добавил: — Я думаю, нужно, чтобы еще кто-то навещал вас, кроме меня. Есть один крот. Вы можете доверять ему. А он очень хотел бы увидеться с вами. Это Боридж.

— Я не знаю… Думаю, что Триффан не будет…

— Чего я не буду? — спросил Триффан, подходя к ним.

Узнав, о чем речь, он сразу согласился:

— Спиндл всегда старается уберечь меня от всех. Но мы провели здесь столько времени совершенно одни! Скоро наступит весна, пусть даже мы этого не чувствуем! — Триффан говорил весело потому, что хорошо потрудился и был доволен своей работой. — Приводи к нам Бориджа!

Через два дня Хей пришел с Бориджем. Этот крупный крот держал себя с достоинством почитателя Камня, который твердо верит сам, но никому не навязывает своих убеждений. Как у всех кротов, побывавших в лапах грайков, на теле Бориджа остались следы побоев. Видно было, что и болезни не обошли его стороной.

Триффан поздоровался и долго молча смотрел на гостя. Боридж, казалось, опасался Триффана.

— Разве ты не привел с собой подругу? — спросил Триффан.

Триффан достиг такого совершенства собственной души, что стал способен читать в душах других кротов.

— Да, привел, — смущенно выдавил Боридж.

— Тогда позови ее, — мягко предложил Триффан.

Она тихо вошла, и всем показалось, будто вместе с ней к ним вошла надежда… Она была худа и больна, но глаза ее светились любовью и нежностью к Бориджу. Однако Спиндл заметил, что она не выглядела спокойной, счастливой кротихой, живущей в мире с собой.

— Это Хизер, — представил ее Боридж.

Триффан подошел поближе и дотронулся до ее лапы.

— Мы много слышали о Боридже, — сказал он. — Для нас большая честь познакомиться с его подругой.

Хизер ничего не ответила. Воцарилось молчание, которое Триффану не хотелось нарушать.

— Ты благословишь меня? — вдруг спросила Хизер. — Ты благословишь меня, чтобы у меня было потомство?

Триффан накрыл ее лапу своей и ответил:

— Когда-то давно я исцелял кротов, но теперь я сам заблудился, Хизер, и еще не нашел дороги. Исцеление совершает не целитель, а сам страждущий. Целитель — лишь проводник великой силы Камня, которая через него переходит к больному.

— Прошу тебя! — настойчиво повторила кротиха. Боридж подошел поближе.

Триффан печально повторил, что вряд ли сможет излечить ее от бесплодия.

— Разумеется, я и не думала, — сказала она, — что ты излечишь меня. Это было бы неправильно — ведь таких, как я, много. Они все прибежали бы сюда, если бы ты мог. Кротиха не живет, а медленно умирает, если она не в состоянии иметь детенышей.

Хизер улыбнулась, и в ее улыбке было кроткое смирение и покорность судьбе. Однако Спиндл заметил, что она все еще на что-то надеялась, чего-то ждала и не успокоится, пока не испробует все.

— Почему ты хочешь иметь детей? — спросил Триффан.

— Ты мог бы с таким же успехом спросить, почему я хочу дышать или есть. Это путь всякой кротихи, она должна кого-то воспитывать, кому-то рассказывать…

— А что ты расскажешь своим детенышам, когда они у тебя будут? — спросил Триффан.

Глаза ее потеплели, на них навернулись благодарные слезы. Да, она была благодарна Триффану за то, что он сказал «будут», а не «были бы» и «когда» вместо «если».

— Когда у меня будут кротята, — ответила Хизер, усаживаясь поближе к Бориджу, — я буду так счастлива, что первым делом расскажу им про Камень, который слышит и хранит нас. Потом я скажу им, что их родина станет лучшей в мире и от них зависит сделать ее такой. А это совсем не трудно — надо только не совершать ничего дурного. О, у меня найдется, что сказать им! Например, я скажу, что им повезло с отцом, да и с матерью тоже. Я расскажу им сказки и спою песенки, которые знаю. И я уж позабочусь, чтобы они различали, где у них правая лапа, а где левая, потому что тот, кто не различает, спотыкается. Все это мне придется повторить им не один раз: даже простые истины нуждаются в повторении!

Потом, когда они подрастут, я расскажу им обо всем, что знаю сама, и, надеюсь, они мне поверят! Вообще-то, крот лучше постигает мир, когда он учится сам, поэтому, может быть, я просто объясню своим детишкам, что всегда буду рада помочь им в случае нужды. Потом, когда придет осень и они будут готовы уйти из родной норы, я скажу, что скоро они будут самостоятельными во. всем, но… Но всегда есть Камень — это во-первых. А во-вторых, Боридж и я, мы по-настоящему любим друг друга, и, когда они поймут это, они станут взрослыми, и я смогу гордиться ими!

Все молчали, пока она говорила. Триффан низко склонил голову. На своем веку он видел и знал много кротов, но всякий раз Камень приводил к нему очередного крота, у которого было чему поучиться!