Одна в мужской компании

Глава девятая

18 июля 1933 года

Вена, Австрия

Вечер казался ярким, словно отполированным до блеска. Наш столик был расположен идеально: в самом центре зала, и мы неизбежно привлекали всеобщее внимание. Мягкий свет от массивных, обвитых серебряным узором канделябров в форме древесных ветвей заливал зал. Наши лица сияли в мерцающем свете свечей. В их теплых отблесках хрустальные бокалы сверкали ярче, а столовое серебро искрилось всеми своими зеркальными гранями. В центре стола стояла фарфоровая ваза, а в ней букет роз всех тех оттенков, какие только приносили за это время посыльные в мою гримерную. Стебли были подрезаны опытной рукой — так, чтобы все цветы были идеальной высоты и не заслоняли нас друг от друга. Слышался гул негромких разговоров других поздних посетителей и тихая фортепьянная музыка. У меня было ощущение, будто все наши прежние роскошные обеды и ужины были лишь генеральной репетицией этого момента и вот, наконец, поднялся занавес для премьеры. Или мне просто мерещились театральные эффекты в каждой незначительной детали, потому что я ждала, что в этот вечер Фриц сделает мне предложение?

Я знала, что у папы с Фрицем вчера состоялся еще один разговор. Они вновь встретились за обедом в клубе, и тем утром, перед папиным уходом, мы репетировали, что он будет говорить. А вечером, когда я пришла домой из театра, тут же бросилась в гостиную, где он ждал, чтобы во всех подробностях пересказать мне их разговор. По словам папы, все прошло в точности так, как мы планировали, за одним исключением. Фриц дал понять: он хочет, чтобы я оставила театр, если мы поженимся, — то же условие, после которого я когда-то уже отвергла одного юного жениха. Но это предложение — от этого человека — было совсем другое дело, хотя условие меня по-прежнему не радовало. Страх перед политическими угрозами все нарастал, и ставки теперь были гораздо выше, да и мои чувства к Фрицу гораздо сильнее. После долгого, сквозь слезы, разговора с папой — в присутствии мамы, которая помогала подбирать подходящие выражения, когда мы репетировали мой ответ, — я сумела увидеть требование Фрица в другом свете и готова была принять его, хоть и без восторга.

Но Фриц ничего не сказал об этой второй встрече, как до этого ничего не сказал о первой. Поддерживать веселое настроение, говорить легким, игривым тоном, — я чувствовала, что именно этого хочет Фриц, — стоило мне огромного напряжения. Мне пришлось пустить в ход всю свою актерскую выучку, чтобы скрыть беспокойство, от которого живот сводило судорогой и даже ладони становились липкими. Усилием воли я задвинула подальше в тень юную и неуверенную Хеди Кислер из Дёблинга — теперь я была звездой сцены Хедвиг Кислер, привычно и заслуженно наслаждающейся вниманием богатейшего человека Австрии.

Я развлекала Фрица рассказами о закулисной жизни своих коллег и о самых нелепых требованиях режиссера, когда к нашему столику подошел какой-то человек. Во время наших свиданий в ресторанах другие мужчины не раз выказывали Фрицу свое почтение коротким поклоном и негромким приветствием, но сам он никогда не вставал им навстречу и никогда не представлял их мне. А тут вскочил на ноги и сердечно пожал руку высокому господину.

— А, Эрнст. Позвольте представить вам фройляйн Хедвиг Кислер. Хеди, это граф Эрнст Рюдигер фон Штаремберг.

Граф фон Штаремберг! Даже если бы папа недавно не рассказывал мне о нем как о лидере правого, а в каких-то отношениях откровенно фашистского, политического крыла и главе Хаймвера, я бы все равно обратила внимание на известную фамилию. Семья фон Штаремберг имела длинную дворянскую родословную и владела тысячами гектаров земли и несколькими замками по всей стране.

Господин обратил в мою сторону суровое лицо с близко посаженными глазами и длинным аристократическим носом.

— Наслышан о вашем триумфе в «Сисси», фройляйн Кислер. Для меня большая честь познакомиться с вами, — произнес он с низким поклоном.

Сам граф фон Штаремберг слышал обо мне? У меня закружилась голова от того, что такой знатный и влиятельный человек знает, кто я, и на мгновение я забылась. Острый взгляд Фрица вернул меня на землю. Я кивнула.

— Очень приятно, граф фон Штаремберг. Благодарю вас за лестный отзыв о моей игре.

Глаза графа до неловкости долго разглядывали меня, и мне стало любопытно, как отреагирует Фриц, когда заметит такое внимание ко мне фон Штаремберга. К моему удивлению, я увидела, как на его лице промелькнуло довольное — а вовсе не ревнивое — выражение.

Мужчины снова повернулись друг к другу.

— Как продвигаются дела с нашим итальянским другом? — спросил фон Штаремберг.

— О, превосходно. Дата следующей встречи уже назначена, — ответил Фриц.

Они понизили голоса до полушепота, и я старалась не вслушиваться и не строить догадок о том, что за интриги они плетут с «итальянским другом», под которым наверняка подразумевался Муссолини. Чтобы чем-то заняться, я принялась разглядывать знаменитый декор ресторана. Приветственный кивок будущему и почтительный поклон прошлому: полированная французская мебель и роскошные бельгийские скатерти соседствовали с элементами тирольского стиля, и в результате рестораторам удалось создать типично австрийскую обстановку.

Мужчины прервали свой разговор, и фон Штаремберг взял меня за руку.

— Придется мне зайти взглянуть на вашу игру в роли нашей легендарной императрицы Елизаветы. В наши дни людям отчаянно необходимы героини, — сказал он и поцеловал мне руку. Отвесив прощальный поклон, он направился к широким дверям ресторана, и официант поспешно распахнул их, не дожидаясь, когда он подойдет.

Мы с Фрицем вновь уселись на свои места и оба сделали по солидному глотку шампанского.

— Прошу прощения, что нам пришлось прерваться, Хеди, — сказал Фриц.

— Не нужно извинений, Фриц. Мне было приятно познакомиться с графом фон Штарембергом.

— Рад это слышать. Эрнст не просто хороший друг. Благодаря сходству наших политических и экономических взглядов, у нас с ним сложился прочный союз, и я полагаю, тебе предстоит часто встречаться с ним в будущем.

На слове «будущее» я сглотнула комок в горле. Неужели сейчас? Вот и настал момент, который изменит мою жизнь?

Я постаралась унять растушую тревогу и волнение.

— Было очень любезно с его стороны похвалить мою игру. У такого человека, как граф фон Штаремберг, должно быть, есть заботы поважнее, чем моя игра в «Сисси».

Фриц молчал, и я забеспокоилась — не допустила ли я какую-нибудь оплошность? Может быть, его задели мои слова о том, что важной персоне некогда интересоваться театром и актрисами, а значит, сам он, в отличие от графа, персона не такая уж важная?

— Ханси, тебе действительно так милы огни рампы? — внезапно спросил он.

В эту минуту я поняла, что мы подошли к самой сути дела. Отвечать следовало с максимальной осторожностью, иначе можно упустить свой шанс. Прошлой ночью мы с родителями до рассвета обсуждали этот трудный вопрос и мой еще более трудный ответ. Как ни жаль было жертвовать театром, я решила, что обмен карьеры на покой и безопасность, которые может обеспечить Фриц, — разумная и необходимая сделка. Но теперь, когда момент настал, смогу ли я выговорить эти слова?

Я набрала в грудь воздуха.

— Огни рампы и аплодисменты никогда не были главным для меня, Фриц. Но я люблю вживаться в новую роль, жить каждый раз новой жизнью.

Это был текст, который подготовили мы с папой.

— А если тебе предложат другую жизнь? И роль, которую ты сможешь играть каждый день, каждую минуту, а не только когда выходишь на сцену? Тогда ты могла бы обойтись без театра?

Я понимала, что он хочет от меня услышать, знала, что нужно сказать, чтобы не упустить эту возможность. С напускной скромностью я опустила глаза и ответила:

— Это зависит от того, какую роль мне предложат. И кто предложит.

Он прокашлялся и объявил:

— Роль жены. Я прошу тебя стать моей женой.

Взглянув на Фрица сквозь опущенные ресницы, я переспросила:

— Правда?

Он придвинул ко мне через столик черную бархатную коробочку и открыл ее передо мной. Там лежало широкое золотое кольцо с бриллиантами. Никогда в жизни я не видела такого экстравагантно-дорогого украшения. Я даже представить не могла, сколько карат в камнях, которые ушли на его отделку. Я едва не рассмеялась при мысли о том, как я, девятнадцатилетняя девчонка, еще два года назад ходившая в швейцарскую школу, надену это кольцо, созданное скорее для изящной руки урожденной принцессы крови.

— Что скажешь, ханси?

— Да, Фриц. Я буду твоей женой.

Он надел мне кольцо на палец и подал знак официанту, чтобы тот налил еще шампанского. Когда мы пили за будущую фрау Мандль, меня, как я и ожидала, охватило чувство потери: вот и нет больше актрисы Хеди Кислер. Кем она могла бы стать, если бы Фриц Мандль не пришел на премьеру «Сисси»? Ведь я знала, что эта новая роль жены, предложенная мне Фрицем, теперь со мной навсегда. Из нее нельзя будет выйти, когда закончится репетиция или опустится занавес.

И этот тост, и этот брак были прощанием с моей прошлой жизнью.